ВЕЧЕРНЯ Монахи, слышится в охрипшем вашем пенье Прилив и вновь отлив вечернего томленья. Когда за пологом, в постели ледяной Свою последнюю мольбу твердит больной; Когда безумие в лунатиках пылает, А кашель за гортань чахоточных хватает; Когда мучительно глядит предсмертный взгляд, Полн мыслей о червях, -- на розовый закат; Когда могильщики, внимая звон унылый, Бредут покойникам на завтра рыть могилы; Когда стихает всё, но в запертых домах Тяжелые гроба уже стучат в сенях; Когда по лестнице влекут гроба, уныло Шурша веревками о тесные перила; Когда покойникам кладут крестом в гробах Их саван на руках, а руки на сердцах; Когда колоколов последнее гуденье, Как голос меркнущий, стихает в отдаленьи; Когда опустит ночь, вступая в сонный круг, Ресницы темные на всякий свет и звук, -- Монахи, слышится в охрипшем вашем пенье Прилив и вновь отлив вечернего томленья.
Вблизи дороги, съ пашней рядомъ, Кузнецъ огромный, съ бодрымъ взглядомъ Весь день проводитъ, закоптѣлый Отъ дыма ѣдкаго вокругъ... Онъ молотъ взялъ рукою смѣлой, И у огня, забывъ досугъ, Бьетъ, закаляетъ лезвія, Терпѣнье гордое тая! И жители изъ деревень, Чья злоба гаснетъ отъ испуга, Всѣ знаютъ, почему весь день Кузнецъ не вѣдаетъ досуга, И никогда Въ часы труда, Хоть чуждъ ему ихъ жалкій страхъ, Нѣтъ злобы въ стиснутыхъ зубахъ! И только тѣ, чья рѣчь всегда Лишь лай въ кустарникѣ безсильный, При видѣ долгаго труда,-- Свой взоръ то гнѣвный, то умильный Свести не могутъ съ кузнеца: Дрожатъ ихъ слабыя сердца! Въ свой горнъ блестящій бросилъ онъ -- И тяжкій стонъ, И крики злобы вѣковой! Въ свой горнъ, какъ солнце золотой, Онъ, вѣря въ силы, побросалъ: И возмущенье, и страданье, Чтобъ закалить ихъ, какъ кинжалъ, И дать имъ молніи сіянье! Его чело Спокойно, гордо и свѣтло... Онъ наклонился надъ огнемъ,-- И вдругъ все вспыхнуло кругомъ! Высокъ и молодъ, Съ угрозой будущему,-- онъ Настойчиво вращаетъ молотъ; Онъ свѣтлой мыслью озаренъ, Что побѣдитъ упорный трудъ, И мускулы его растутъ! Кузнецъ давно, давно узналъ, Къ чему ведетъ споръ безполезный, И, гордый волею желѣзной, Онъ терпѣливо замолчалъ. Онъ тотъ упрямецъ, что безъ словъ Падетъ иль побѣдитъ въ сраженьи, Но гордость не отдастъ въ мученьи Изъ крѣпко стиснутыхъ зубовъ! Онъ знаетъ цѣну твердой мочи, Что волей камень разобьетъ, И съ нею въ сумракъ тихой ночи Дробить преграды онъ пойдетъ! Когда со всѣхъ сторонъ Онъ слышитъ только стонъ, Не видя стойкости своей, Онъ вѣритъ, силою страстей Сердца толпы, страданья крики Откроютъ въ жизни путь великій! Не можетъ міръ не оживиться, Живымъ огнемъ не озариться, И золота руно, вращающее міромъ, Не повернуться къ нимъ -- измученнымъ и сирымъ. И этой вѣрой озаренный, Встрѣчая проблескъ отдаленный, Кузнецъ огромный, съ бодрымъ взглядомъ Вблизи дороги, съ пашней рядомъ, Объятый пламенемъ и жаромъ, Стоитъ,-- и твердымъ бьетъ ударомъ Живую сталь сердецъ людскихъ, Въ терпѣньи закаляя ихъ!