Эмиль Верхарн (6)

 Свиньи

 Стада больших свиней - и самки и самцы -
 Угрюмым хрюканьем переполняли поле;
 Толпились на дворе и бегали по воле,
 Тряся молочные, отвислые сосцы.

 И близ помойных ям, лучами озаренных,
 В навозной жижице барахтались, толпясь;
 Мочились, хвост завив, уставив ноги в грязь,
 И лоснился узор щетин их очервленных!

 Но подходил ноябрь. Их убивали. Ах,
 Какой был славный жир в их грузных животах!
 Из их больших задов само сочилось сало.

 И шкуру их скребли, потом палили их,
 И пламя тех костров, посмертных, гробовых,
 Всему селению веселье возвещало.


 Часы

 Ночью, в молчании черном, где тени бесшумные бродят, -
 Стук костыля, деревянной ноги.
 Это по лестнице времени всходят и сходят
 Часы, это их шаги!

 Вокруг устарелых эмблем и наивных узоров
 Цифр под стеклом утомительный ряд.
 О луны угрюмых, пустых коридоров:
 Часы и их взгляд!

 Деревянный киоск роковых откровений,
 Взвизги напилка, и стук молотков,
 И младенческий лепет мгновений, -
 Часы и их зов!

 Гроба, что повешены всюду на стены,
 Склепы цепей и скелетов стальных,
 Где кости стучат, возвещая нам числа и смены -
 Часы и весь ужас их!

 Часы!
 Неутомимы, бессонны,
 Вы стучите ногами служанок в больших башмаках,
 Вы скользите шагами больничных сиделок.

 Напрасно вас молит мой голос смущенный.
 Вы сдавили мой страх
 Циркулем ваших безжалостных стрелок.


 Не знаю, где

 Это где-то на севере, где, я не знаю,
 Это где-то на полюсе, в мире стальном,
 Там, где стужа когтями скребется по краю
 Селитренных скал, изукрашенных льдом.

 Это - холод великий, едва отраженный
 В серебряном зеркале мертвых озер;
 Это - иней, что точит, морочит - бессонный,
 Низкорослый, безлиственный бор.

 Это - полночь, огромный скелет обнаженный
 Над серебряным зеркалом мертвых озер,
 Это - полночь, что точит, морочит, хохочет,
 Но раздвинуть руками гигантскими хочет
 Холодный и звездный простор.

 В дали полуночной безвольной
 Это смолкнувший звон колокольный,
 Это убранный снегом и льдами собор.
 Это хор похоронный, с которым без слов я рыдаю,
 Литургия Великого Холода в мире стальном.
 Это где-то, - не в старом ли северном крае? - не знаю!
 Это где-то, - не в старом ли северном сердце? - в моем!


 Человечество

 Распятые в огне на небе вечера
 Струят живую кровь и скорбь свою в болота,
 Как в чаши алые литого серебра.
 Чтоб отражать внизу страданья ваши, кто-то
 Поставил зеркала пред вами, вечера!

 Христос, о пастырь душ, идущий по полянам
 Звать светлые стада на светлый водопой,
 Гляди: восходит смерть в тоске вечеровой,
 И кровь твоих овец течет ручьем багряным...
 Вновь вечером встают Голгофы пред тобой!

 Голгофы черные встают перед тобою!
 Взнесем же к ним наш стон и нашу скорбь! Пора!
 Прошли века надежд беспечных над землею!
 И никнут к черному от крови водопою
 Распятые во тьме на небе вечера!


 Лондон

 То - Лондон, о мечта! чугунный и железный,
 Где стонет яростно под молотом руда,
 Откуда корабли идут в свой путь беззвездный -
 К случайностям морей, кто ведает куда!

 Вокзалов едкий дым, где светится мерцаньем,
 Серебряным огнем, скорбь газовых рожков,
 Где чудища тоски ревут по расписаньям
 Под беспощадный бой Вестминстерских часов.

 Вдоль Темзы - фонари; не парок ли бессонных
 То сотни веретен вонзились в темь реки?
 И в лужах дождевых, огнями озаренных, -
 Как утонувшие матросов двойники.

 И голоса гуляк, и жесты девки пьяной,
 И надпись кабака, подобная Судьбе, -
 И вот, внезапно Смерть в толпе, как гость незваный...
 То - Лондон, о мечта, влачащийся в тебе!


 Молитвенно

 Ночь в небо зимнее свою возносит чашу.

 И душу я взношу, скорбящую, ночную,
 О, господи, к тебе, в твои ночные дали!
 Но нет в них ничего, о чем я здесь тоскую,
 И капля не падет с небес в мои печали.
 Я знаю: ты - мечта! И все ж во мраке ночи,
 Колени преклонив, тебе молюсь смиренно...
 Но твой не внемлет слух, твои не видят очи,
 Лишь о самом себе я грежу во вселенной.
 О, сжалься, господи, над бредом и страданьем,
 Я должен скорбь излить здесь, пред твоим молчаньем.

 Ночь в небо зимнее свою возносит чашу.


 Роковой цветок

 Бессмыслица растет, как роковой цветок
 На черноземе чувств, желаний, дум гниющих.
 Героев тщетно ждать, спасителей грядущих,
 И в разуме родном коснеть - наш горький рок!

 Иду к безумию, к его сияньям белым,
 К сияньям лунных солнц, так странных в полдень нам,
 К далеким отзвукам, в которых гул и гам,
 И лай багряных псов за призрачным пределом.

 Озера роз в снегу, и птицы в облаках,
 На перьях ветерка присевшие, летая;
 Пещеры вечера и жаба золотая,
 Задвинувшая даль, у входа на часах;

 Клюв цапли, в пустоту разинутый безмерно,
 В луче дрожащая недвижно мошкара;
 Бессильное тик-так, беспечная игра...
 Смерть сумасшедшего, - тебя я понял верно!


 Голова

 На черный эшафот ты голову взнесешь
 Под звон колоколов - и глянешь с пьедестала,
 И крикнут мускулы, и просверкает нож, -
 И это будет пир, пир крови и металла!

 И солнце рдяное и вечера пожар,
 Гася карбункулы в холодной влаге ночи,
 Узнают, увидав опущенный удар,
 Сумели ль умереть твое чело и очи!

 Зло величавое змеей в толпу вползет,
 В толпу, - свой океан вокруг помоста славы
 Смирившей, - и она твой гроб как мать возьмет,
 Баюкать будет труп, кровавый и безглавый.

 И ядовитее, чем сумрачный цветок,
 Где зреет ярче яд, чем молнии сверканье,
 Недвижней и острей, чем впившийся клинок,
 Властней останется в толпе воспоминанье.

 Под звон колоколов ты голову взнесешь
 На черный эшафот - и глянешь с пьедестала,
 И крикнут мускулы, и просверкает нож, -
 И это будет пир, пир крови и металла.


 Мятеж

 Туда, где над площадью - нож гильотины,
 Где рыщут мятеж и набат по домам!
 Мечты вдруг, безумные, - там!

 Бьют сбор барабаны былых оскорблений,
 Проклятий бессильных, раздавленных в прах,
 Бьют сбор барабаны в умах.

 Глядит циферблат колокольни старинной
 С угрюмого неба ночного, как глаз...
 Чу! Бьет предназначенный час!

 Над крышами вырвалось мстящее пламя,
 И ветер змеистые жала разнес,
 Как космы кровавых волос.

 Все те, для кого безнадежность - надежда,
 Кому вне отчаянья радости нет,
 Выходят из мрака на свет.

 Бессчетных шагов возрастающий топот
 Все громче и громче в зловещей тени,
 На дороге в грядущие дни.

 Протянуты руки к разорванным тучам,
 Где вдруг прогремел угрожающий гром,
 И молнии ловят излом.

 Безумцы! Кричите свои повеленья!
 Сегодня всему наступает пора,
 Что бредом казалось вчера.

 Зовут... приближаются... ломятся в двери...
 Удары прикладов качают окно, -
 Убивать - умереть - все равно!

 Зовут... и набат в мои ломится двери!


 Числа

 Я - обезумевший в лесу Предвечных Числ,
 Со лбом, в бореньях роковых
 Разбитым о недвижность их!

 На жесткой почве, с прямотой иглы,
 Глухого леса высятся стволы;
 Их ветки - молний изваянья;
 Вверху - квадратных скал углы -
 Громады страха и молчанья;
 И бесконечность в вышине
 Алмазных звезд, с небес ко мне
 Глядящих, - строги и суровы;
 И за покровами покровы
 Вкруг золотой Изиды, в вышине!

 Я - обезумевший в лесу Предвечных Числ!

 Как взоры пристальны их роковых проблем!
 Первичные, они - пред нами суть затем,
 Чтоб в вечности пребыть такими ж!
 От их всевластных рук вселенной не отымешь.
 Они лежат на дне и в сущности вещей,
 Нетленно проходя сквозь мириады дней.

 Я - обезумевший в лесу Предвечных Числ!

 Открою я глаза: их чудеса кругом!
 Закрою я глаза: они во мне самом!
 За кругом круг, в бессчетных сочетаньях,
 Они скользят в воспоминаньях.
 Я погибаю, я пропал,
 Разбив чело о камни скал,
 Сломав все пальцы об утесы...
 Как бред кошмара - их вопросы!

 Я - обезумевший в лесу Предвечных Числ!

 Вы тексты от каких затерянных страниц?
 Остатки от какой разрушенной вселенной?
 Ваш отвлеченный взор, взор глаза без ресниц, -
 Гвоздь, проходящий в сталь, меч, острый неизменно!
 От ваших пристаней кто вдаль не отплывал?
 Но гибли все ладьи о зубья тайных скал.

 Я - обезумевший в лесу Предвечных Числ!

 Мой ум измучен и поник
 На берегах спокойных книг,
 В слепящем, словно солнце, мраке;
 И предо мной во мгле теней
 Клубком переплетенных змей
 Взвиваются хмельные знаки.
 Я руки протянул во мгле:
 Но вашей тяжестью к земле
 Я наклонен в порыве смелом.
 Я изнемог, я изнемог -
 На переходах всех дорог
 Встречаться с вами, как с пределом!

 Я - обезумевший в лесу Предвечных Числ!

 Доколе ж длительная пытка
 Отравленного их напитка,
 Вливаемого в грудь с высот?
 Как знать, реальность или тени
 Они? но, холоден как лед,
 Их роковой закон гнетет
 Чудовищностью нарушений!
 Доколь бессчетность в вышине
 Алмазных звезд в их вечном сне,
 Взор устремляющих ко мне
 Неумолимо и сурово?
 О, вечно ль не сорвать покрова
 Вкруг золотой Изиды в вышине?