Ершов Петр Павлович (4)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ 

Начинается рассказ
 От Ивановых проказ,
 И от сивка, и от бурка,
 И от вещего коурка.
 Козы на море ушли;
 Горы лесом поросли;

 Конь с златой узды срывался,
 Прямо к солнцу поднимался;
 Лес стоячий под ногой,
 Сбоку облак громовой;
 Ходит облак и сверкает,
 Гром по небу рассыпает.
 Это присказка: пожди,
 Сказка будет впереди.
 Как на море-окияне
 И на острове Буяне
 Новый гроб в лесу стоит,
 В гробе девица лежит;
 Соловей над гробом свищет;
 Черный зверь в дубраве рыщет,
 Это присказка, а вот -
 Сказка чередом пойдет.
 Ну, так видите ль, миряне,
 Православны христиане,
 Наш удалый молодец
 Затесался во дворец;
 При конюшне царской служит
 И нисколько не потужит
 Он о братьях, об отце
 В государевом дворце.
 Да и что ему до братьев?
 У Ивана красных платьев,
 Красных шапок, сапогов
 Чуть не десять коробов;

 Ест он сладко, спит он столько,
 Что раздолье, да и только!
 Вот неделей через пять
 Начал спальник примечать...
 Надо молвить, этот спальник
 До Ивана был начальник
 Над конюшней надо всей,
 Из боярских слыл детей;
 Так не диво, что он злился
 На Ивана и божился,
 Хоть пропасть, а пришлеца
 Потурить вон из дворца.
 Но, лукавство сокрывая,
 Он для всякого случая
 Притворился, плут, глухим,
 Близоруким и немым;
 Сам же думает: "Постой-ка,
 Я те двину, неумойка!"
 Так неделей через пять
 Спальник начал примечать,
 Что Иван коней не холит,
 И не чистит, и не школит;
 Но при всем том два коня
 Словно лишь из-под гребня:
 Чисто-начисто обмыты,
 Гривы в косы перевиты,

 Челки собраны в пучок,
 Шерсть - ну, лоснится, как шелк;
 В стойлах - свежая пшеница,
 Словно тут же и родится,
 И в чанах больших сыта
 Будто только налита.
 "Что за притча тут такая? -
 Спальник думает вздыхая. -
 Уж не ходит ли, постой,
 К нам проказник-домовой?
 Дай-ка я подкараулю,
 А нешто, так я и пулю,
 Не смигнув, умею слить,-
 Лишь бы дурня уходить.
 Донесу я в думе царской,
 Что конюший государской -
 Басурманин, ворожей,
 Чернокнижник и злодей;
 Что он с бесом хлеб-соль водит,
 В церковь божию не ходит,
 Католицкий держит крест
 И постами мясо ест".
 В тот же вечер этот спальник,
 Прежний конюших начальник,
 В стойлы спрятался тайком
 И обсыпался овсом.

 Вот и полночь наступила.
 У него в груди заныло:
 Он ни жив ни мертв лежит,
 Сам молитвы все творит.
 Ждет суседки... Чу! в сам-деле,
 Двери глухо заскрыпели,
 Кони топнули, и вот
 Входит старый коновод.
 Дверь задвижкой запирает,
 Шапку бережно скидает,
 На окно ее кладет
 И из шапки той берет
 В три завернутый тряпицы
 Царский клад - перо Жар-птицы.

 Свет такой тут заблистал,
 Что чуть спальник не вскричал,
 И от страху так забился,
 Что овес с него свалился.
 Но суседке невдомек!
 Он кладет перо в сусек,
 Чистить коней начинает,
 Умывает, убирает,
 Гривы длинные плетет,
 Разны песенки поет.
 А меж тем, свернувшись клубом,
 Поколачивая зубом,
 Смотрит спальник, чуть живой,
 Что тут деет домовой.
 Что за бес! Нешто нарочно
 Прирядился плут полночный:
 Нет рогов, ни бороды,
 Ражий парень, хоть куды!
 Волос гладкий, сбоку ленты,
 На рубашке прозументы,
 Сапоги как ал сафьян, -
 Ну, точнехонько Иван.
 Что за диво? Смотрит снова
 Наш глазей на домового...
 "Э! так вот что! - наконец
 Проворчал себе хитрец, -
 Ладно, завтра ж царь узнает,
 Что твой глупый ум скрывает.
 Подожди лишь только дня,
 Будешь помнить ты меня!"
 А Иван, совсем не зная,
 Что ему беда такая
 Угрожает, все плетет
 Гривы в косы да поет.

 А убрав их, в оба чана
 Нацедил сыты медвяной
 И насыпал дополна
 Белоярова пшена.
 Тут, зевнув, перо Жар-птицы
 Завернул опять в тряпицы,
 Шапку под ухо - и лег
 У коней близ задних ног.
 Только начало зориться,
 Спальник начал шевелиться,
 И, услыша, что Иван
 Так храпит, как Еруслан,
 Он тихонько вниз слезает
 И к Ивану подползает,
 Пальцы в шапку запустил,
 Хвать перо - и след простыл.
 Царь лишь только пробудился,
 Спальник наш к нему явился,
 Стукнул крепко об пол лбом
 И запел царю потом:
 "Я с повинной головою,
 Царь, явился пред тобою,

 Не вели меня казнить,
 Прикажи мне говорить". -
 "Говори, не прибавляя, -
 Царь сказал ему зевая.
 Если ж ты да будешь врать,
 То кнута не миновать".
 Спальник наш, собравшись с силой,
 Говорит царю: "Помилуй!
 Вот те истинный Христос,
 Справедлив мой, царь, донос.
 Наш Иван, то всякий знает,
 От тебя, отец скрывает,
 Но не злато, не сребро -
 Жароптицево перо..." -
 "Жароптицево?.. Проклятый!
 И он смел такой богатый...
 Погоди же ты, злодей!
 Не минуешь ты плетей!.." -
 "Да и то ль еще он знает! -
 Спальник тихо продолжает
 Изогнувшися. - Добро!
 Пусть имел бы он перо;
 Да и самую Жар-птицу
 Во твою, отец, светлицу,
 Коль приказ изволишь дать,
 Похваляется достать".
 И доносчик с этим словом,
 Скрючась обручем таловым,
 Ко кровати подошел,
 Подал клад - и снова в пол.

Царь смотрел и дивовался,
 Гладил бороду, смеялся
 И скусил пера конец.
 Тут, уклав его в ларец,
 Закричал (от нетерпенья),
 Подтвердив свое веленье
 Быстрым взмахом кулака:
 "Гей! позвать мне дурака!"

 И посыльные дворяна
 Побежали по Ивана,
 Но, столкнувшись все в углу,
 Растянулись на полу.
 Царь тем много любовался
 И до колотья смеялся.
 А дворяна, усмотря,
 Что смешно то для царя,
 Меж собой перемигнулись
 И вдругоредь растянулись.
 Царь тем так доволен был,
 Что их шапкой наградил.
 Тут посыльные дворяна
 Вновь пустились звать Ивана
 И на этот уже раз
 Обошлися без проказ.
 Вот к конюшне прибегают,
 Двери настежь отворяют
 И ногами дурака
 Ну толкать во все бока.
 С полчаса над ним возились,
 Но его не добудились.
 Наконец уж рядовой
 Разбудил его метлой.