- 814 Просмотров
- Обсудить
Ступал он трудно по отрогу над ледовитою рекой. Их было раньше, гордых, много, и был последний он такой. Не раз испробованный в буре, сегодня сдал он, как назло. Ему от стрел, торчащих в шкуре, внезапно стало тяжело. Он затрубить пытался слабо, чтоб эхо вздрогнуло вдали, но повалился с хрипом набок, и стрелы глубже в бок вошли. Уже над шкурой кто-то трясся, и, занимаясь дележом, умело кто-то резал мясо тяжелым каменным ножом. О, знали б люди эти если, что мамонт, грозен и суров, потомкам будет интересней всех исполнительных слонов и что испытанные в битве, когда он мчался напролом, еще не сдавшиеся бивни храниться будут под стеклом!..
Евг. Евтушенко. Взмах руки. Стихи.
Москва: Молодая гвардия, 1962.
Что заставляет крановщицу Верочку держать черемухи застенчивую веточку, и веточкой дышать, и сразу делаться, как маленькая-маленькая девочка, которая не восемь строек выдюжила, а в первый раз одна из дому выбежала? Что заставляет старого бетонщика глядеть под вечер нежно и беспомощно на Волгу молодую, разливанную, от зыбкого заката розоватую? Мы столько с вами войн и строек выстрадали. Как трудно нам ни приходилось — выстояли. Стреляли мы, в руках сжимали циркули. Склонялись над проектами, над цифрами. На койки падали усталые, замаянные, замаранные глиною, замасленные. Казалось, мы с природой разлучились и ветками дышать мы разучились. Но в нас жива любовь к всему российскому, зеленому, пахучему, росистому. И мы, усталые, в цементной серой пыли, как дети, улыбаемся цветам. Природе надо, чтоб ее любили. Ей это надо так же, как и нам.
Евг. Евтушенко. Взмах руки. Стихи.
Москва: Молодая гвардия, 1962.
Мы русские. Мы дети Волги. Для нас значения полны ее медлительные волны, тяжелые, как валуны. Любовь России к ней нетленна. К ней тянутся душою всей Кубань и Днепр, Нева и Лена, и Ангара, и Енисей. Люблю ее всю в пятнах света, всю в окаймленье ивняка... Но Волга Для России — это гораздо больше, чем река. А что она — рассказ не краток. Как бы связуя времена, она — и Разин, и Некрасов, и Ленин — это все она. Я верен Волге и России — надежде страждущей земли. Меня в большой семье растили, меня кормили, как могли. В час невеселый и веселый пусть так живу я и пою, как будто на горе высокой я перед Волгою стою. Я буду драться, ошибаться, не зная жалкого стыда. Я буду больно ушибаться, но не расплачусь никогда. И жить мне молодо и звонко, и вечно мне шуметь и цвесть, покуда есть на свете Волга, покуда ты, Россия, есть.
Евг. Евтушенко. Взмах руки. Стихи.
Москва: Молодая гвардия, 1962.
И. Глазунову Когда я думаю о Блоке, когда тоскую по нему, то вспоминаю я не строки, а мост, пролетку и Неву. И над ночными голосами чеканный облик седока — круги под страшными глазами и черный очерк сюртука. Летят навстречу светы, тени, дробятся звезды в мостовых, и что-то выше, чем смятенье, в сплетенье пальцев восковых. И, как в загадочном прологе, чья суть смутна и глубока, в тумане тают стук пролетки, булыжник, Блок и облака...
Евг. Евтушенко. Взмах руки. Стихи.
Москва: Молодая гвардия, 1962.
Гале Дорога в дождь — она не сладость. Дорога в дождь — она беда. И надо же — какая слякоть, какая долгая вода! Все затемненно — поле, струи, и мост, и силуэт креста, и мокрое мерцанье сбруи, и всплески белые хвоста. Еще недавно в чьем-то доме, куда под праздник занесло, я мандариновые дольки глотал непризнанно и зло. Все оставляло злым, голодным — хозяйка пышная в песце и споры о романе модном и о приехавшем певце. А нынче — поле с мокрой рожью, дорога, дед в дождевике, и тяжелы сырые вожжи в его медлительной руке. Ему б в тепло, и дела мало! Ему бы водки да пивца! Не знает этого романа, не слышал этого певца. Промокла кляча, одурела. Тоскливо хлюпают следы. Зевает возчик. Надоело дождь вытряхать из бороды.
Евг. Евтушенко. Взмах руки. Стихи.
Москва: Молодая гвардия, 1962.
В стекло уткнувши черный нос, все ждет и ждет кого-то пес. Я руку в шерсть его кладу, и тоже я кого-то жду. Ты помнишь, пес, пора была, когда здесь женщина жила. Но кто же мне была она — не то сестра, не то жена, а иногда, казалось,— дочь, которой должен я помочь. Она далеко... Ты притих. Не будет женщин здесь других. Мой славный пес, ты всем хорош, и только жаль, что ты не пьешь!
Евг. Евтушенко. Взмах руки. Стихи.
Москва: Молодая гвардия, 1962.
Помню дальнюю балку, мостик ветхий, гнилой и летящую бабу на кобыле гнедой. В сером облаке пыли, некрасива, бледна, «Человека убили!» — прокричала она. Я забыть не сумею, покуда живу, как бежали за нею, бросив косы в траву. Он, печальный и странный, лежал за бугром с незаметною раной под последним ребром. Был он кем-то безвинно из-за денег убит... Помню темную глину, слышу цокот копыт. Бабу в облаке пыли вижу я и во сне. «Человека убили!» — крик истошный во мне. Трудно жить мне на свете, трудно слышать тот крик. К человеческой смерти я еще не привык. Не однажды я видел, как о том ни тужи, незаметную гибель человечьей души. И в товарище старшем среди суеты мне угадывать страшно неживые черты. Видеть это не в силе. Стиснув зубы, молчу. «Человека убили!» — я вот-вот закричу.
Евг. Евтушенко. Взмах руки. Стихи.
Москва: Молодая гвардия, 1962.
Тревожьтесь обо мне пристрастно и глубоко. Не стойте в стороне, когда мне одиноко. В усердии пустом на мелком не ловите. За все мое «потом» мое «сейчас» любите. Когда я в чем спешу, прошу вас — не серчайте, а если вам пишу, на письма отвечайте. Твердите, что «пора!» всегдашним братским взглядом. Желайте мне добра и рядом и не рядом. Надейтесь высоко и сердцем и глазами... Спасибо вам за то, что будете друзьями!
Евг. Евтушенко. Взмах руки. Стихи.
Москва: Молодая гвардия, 1962.
Неотразимая, ты зимним зимняя! Ты завораживаешь, как замораживаешь! Душа нальделая все ледяней. Что ты наделала с душой своей! Быть ледяною ее заставила и, словно комнату, ее уставила вещами, может быть и хорошими, но замораживающими, холодными... Там воздух не колышется. Цветов там нет. Как лёд коричневый, блестит паркет. Где-то гомон уличный, дневной жары накал. Здесь — лед рояля угольный и ртутный лед зеркал. Здесь не бывает солнечно. Здесь лампы свет чуть льют. Свисают сонные сосульки люстр. А я хочу быть в гомоне среди людей. Мне страшно в комнате души твоей. Душа усталая,— себе постылая, и вся уставленная, и вся пустынная...
Евг. Евтушенко. Взмах руки. Стихи.
Москва: Молодая гвардия, 1962.
Я комнату снимаю на Сущевской. Успел я одиночеством пресытиться, и перемены никакой существенной в квартирном положеньи не предвидится. Стучит, стучит моя машинка пишущая, а за стеной соседка, мужа пичкающая, внушает ему сыто без конца, что надо бы давно женить жильца. А ты, ты где-то, как в другой Галактике, и кто-то тебя под руку галантненько ведет — ну и пускай себе ведет. Он тот, кто надо, ибо он не тот. Воюю. Воевать — в крови моей. Но, возвращаясь поздней ночью, вижу я, что только кошка черно-бело-рыжая меня встречает у моих дверей. Я молока ей в блюдечке даю, смотрю, и в этом странном положеньи одержанная час назад в бою мне кажется победа пораженьем. Но если побежден, как на беду, уже взаправду, но не чьей-то смелостью, а чьей-то просто тупостью и мелкостью, куда иду? Я к матери иду. Здесь надо мной не учиняют суд, а наливают мне в тарелку суп. Здесь не поймут стихов моих превратно, а если и ворчат — ворчат приятно. Я в суп поглубже ложкою вникаю, нравоученьям маминым внимаю, киваю удрученной головой, но чувствую — я все-таки живой. И мысли облегченные скользят, и губы шепчут детские обеты, и мучившее час тому назад мне пораженье кажется победой...
Евг. Евтушенко. Взмах руки. Стихи.
Москва: Молодая гвардия, 1962.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.