Федор Михайлович Достоевский. Записки из мертвого дома (50)

 Проиграли еще раз увертюру "Сени, мои сени", и вновь поднялась
занавесь. Это Кедрил. Кедрил что-то вроде Дон-Жуана; по крайней мере и
барина и слугу черти под конец пьесы уносят в ад. Давался целый акт, но это,
видно, отрывок; начало и конец затеряны. Толку и смыслу нет ни малейшего.
Действие происходит в России, где-то на постоялом дворе. Трактирщик вводит в
комнату барина в шинели и в исковерканной шляпе. За ним идет его слуга
Кедрил с чемоданом и с завернутой в синюю бумагу курицей. Кедрил в полушубке
и в лакейском картузе. Он-то и есть обжора. Играет его арестант Поцейкин,
соперник Баклушина; барина играет тот же Иванов, что играл в первой пьесе
благодетельную помещицу. Трактирщик, Нецветаев, предуведомляет, что в
комнате водятся черти, и скрывается. Барин, мрачный и озабоченный, бормочет
про себя, что он это давно знал, и велит Кедрилу разложить вещи и
приготовить ужин. Кедрил трус и обжора. Услышав о чертях, он бледнеет и
дрожит как лист. Он бы убежал, но трусит барина. Да, сверх того, ему и есть
хочется. Он сластолюбив, глуп, хитер по-своему, трус, надувает барина на
каждом шагу и в то же время боится его. Это замечательный тип слуги, в
котором как-то неясно и отдаленно сказываются черты Лепорелло, и
действительно замечательно переданный. Поцейкин с решительным талантом, и,
на мой взгляд, актер еще лучше Баклушина. Я, разумеется, встретясь на другой
день с Баклушиным, не высказал ему своего мнения вполне: я бы слишком
огорчил его. Арестант, игравший барина, сыграл тоже недурно. Вздор он нес
ужаснейший, ни на что не похожий; но дикция была правильная, бойкая, жест
соответственный. Покамест Кедрил возится с чемоданами, барин ходит в
раздумье по сцене и объявляет во всеуслышание, что в нынешний вечер конец
его странствованиям. Кедрил любопытно прислушивается, гримасничает, говорит
a parte4 и смешит с каждым словом зрителей. Ему не жаль барина; но он слышал
о чертях; ему хочется узнать, что это такое, и вот он вступает в разговоры и
в расспросы. Барин наконец объявляет ему, что когда-то в какой-то беде он
обратился к помощи ада и черти помогли ему, выручили; но что сегодня срок и,
может быть, сегодня же они придут, по условию, за душой его. Кедрил начинает
шибко трусить. Но барин не теряет духа и велит ему приготовить ужин. Услыша
про ужин, Кедрил оживляется, вынимает курицу, вынимает вино, - и нет-нет, а
сам отщипнет от курицы и отведает. Публика хохочет. Вот скрипнула дверь,
ветер стучит ставнями; Кедрил дрожит и наскоро, почти бессознательно
упрятывает в рот огромный кусок курицы, который и проглотить не может. Опять
хохот. "Готово ли?" - кричит барин, расхаживая по комнате. "Сейчас,
сударь... я вам... приготовлю", - говорит Кедрил, сам садится за стол и
преспокойно начинает уплетать барское кушанье. Публике, видимо, любо
проворство и хитрость слуги и то, что барин в дураках. Надо признаться, что
и Поцейкин стоил действительно похвалы. Слова: "Сейчас, сударь, я вам
приготовлю" - он выговорил превосходно. Сев за стол, он начинает есть с
жадностью и вздрагивает с каждым шагом барина, чтоб тот не заметил его
проделок; чуть тот повернется на месте, он прячется под столом и тащит с
собой курицу. Наконец он утоляет свой первый голод; пора подумать о барине.
"Кедрил, скоро ли ты?" - кричит барин. "Готово-с! " - бойко отвечает Кедрил,
спохватившись, что барину почти ничего не остается. На тарелке действительно
лежит одна куриная ножка. Барин, мрачный и озабоченный, ничего не замечая,
садится за стол, а Кедрил с салфеткой становится за его стулом. Каждое
слово, каждый жест, каждая гримаса Кедрила, когда он, оборачиваясь к
публике, кивает на простофилю барина, встречаются с неудержимым хохотом
зрителями. Но вот, только что барин принимается есть, появляются черти. Тут
уж ничего понять нельзя, да и черти появляются как-то уж слишком не
по-людски: в боковой кулисе отворяется дверь и является что-то в белом, а
вместо головы у него фонарь со свечой; другой фантом тоже с фонарем на
голове, в руках держит косу. Почему фонари, почему коса, почему черти в
белом? никто не может объяснить себе. Впрочем, об этом никто не
задумывается. Так уж, верно, тому и быть должно. Барин довольно храбро
оборачивается к чертям и кричит им, что он готов, чтоб они брали его. Но
Кедрил трусит, как заяц; он лезет под стол, но, несмотря на весь свой испуг,
не забывает захватить со стола бутылку. Черти на минуту скрываются; Кедрил
вылезает из-за стола; но только что барин принимается опять за курицу, как
три черта снова врываются в комнату, подхватывают барина сзади и несут его в
преисподнюю. "Кедрил! спасай меня!" - кричит барин. Но Кедрилу не до того.
Он в этот раз и бутылку, и тарелку, и даже хлеб стащил под стол. Но вот он
теперь один, чертей нет, барина тоже. Кедрил вылезает, осматривается, и
улыбка озаряет лицо его. Он плутовски прищуривается, садится на барское
место и, кивая публике, говорит полушепотом:
 - Ну, я теперь один... без барина!..
 ----
 4 в сторону (итал. ).

 Все хохочут тому, что он без барина; но вот он еще прибавляет
полушепотом, конфиденциально обращаясь к публике и все веселее и веселее
подмигивая глазком:
 - Барина-то черти взяли!..
 Восторг зрителей беспредельный! Кроме того, что барина черти взяли, это
было так высказано, с таким плутовством, с такой насмешливо-торжествующей
гримасой, что действительно невозможно не аплодировать. Но недолго
продолжается счастье Кедрила. Только было он распорядился бутылкой, налил
себе в стакан и хотел пить, как вдруг возвращаются черти, крадутся сзади на
цыпочках и цап-царап его под бока. Кедрил кричит во все горло; от трусости
он не смеет оборотиться. Защищаться тоже не может: в руках бутылка и стакан,
с которыми он не в силах расстаться. Разинув рот от ужаса, он с полминуты
сидит, выпуча глаза на публику, с таким уморительным выражением трусливого
испуга, что решительно с него можно было писать картину. Наконец его несут,
уносят; бутылка с ним, он болтает ногами и кричит, кричит. Крики его
раздаются еще за кулисами. Но занавесь опускается, и все хохочут, все в
восторге... Оркестр начинает камаринскую.