Федор Михайлович Достоевский. Записки из мертвого дома (80)

 - Не понравились!.. тю-тю-тю! бери его!..
 Никогда еще я не был до сих пор так оскорблен в остроге, и в этот раз
мне было очень тяжело. Но я попал в такую минуту. В сенях в кухне мне
встретился Т-вский, из дворян, твердый и великодушный молодой человек, без
большого образования и любивший ужасно Б. Его из всех других различали
каторжные и даже отчасти любили. Он был храбр, мужествен и силен, и это
как-то выказывалось в каждом жесте его.
 - Что вы, Горянчиков, - закричал он мне, - идите сюда!
 - Да что там такое?
 - Они претензию показывают, разве вы не знаете? Им, разумеется, не
удастся: кто поверит каторжным? Станут разыскивать зачинщиков, и если мы там
будет, разумеется, на нас первых свалят обвинение в бунте. Вспомните, за что
мы пришли сюда. Их просто высекут, а нас под суд. Майор нас всех ненавидит и
рад погубить. Он нами сам оправдается.
 - Да и каторжные выдадут нас головою, - прибавил М-цкий, когда мы вошли
на кухню.
 - Не беспокойтесь, не пожалеют! - подхватил Т-вский.
 В кухне, кроме дворян, было еще много народу, всего человек тридцать.
Все они остались, не желая показывать претензию, - одни из трусости, другие
по решительному убеждению в полной бесполезности всякой претензии. Был тут и
Аким Акимыч, закоренелый и естественный враг всех подобных претензий,
мешающих правильному течению службы и благонравию. Он молча и чрезвычайно
спокойно выжидал окончания дела, нимало не тревожась его исходом, напротив,
совершенно уверенный в неминуемом торжестве порядка и воли начальства. Был
тут и Исай Фомич, стоявший в чрезвычайном недоумении, повесив нос, жадно и
трусливо прислушиваясь к нашему говору. Он был в большом беспокойстве. Были
тут все острожные полячки из простых, примкнувшие тоже к дворянам. Было
несколько робких личностей из русских, народу всегда молчаливого и забитого.
Выйти с прочими они не осмелились и с грустью ожидали, чем кончится дело.
Было, наконец, несколько угрюмых и всегда суровых арестантов, народу
неробкого. Они остались по упрямому и брезгливому убеждению, что все это
вздор и ничего, кроме худого, из этого дела не будет. Но мне кажется, что
они все-таки чувствовали себя теперь как-то неловко, смотрели не совсем
самоуверенно. Они хоть и понимали, что совершенно правы насчет претензии,
что и подтвердилось впоследствии, но все-таки сознавали себя как бы
отщепенцами, оставившими артель, точно выдали товарищей плац-майору.
Очутился тут и Елкин, тот самый хитрый мужичок-сибиряк, пришедший за
фальшивую монету и отбивший ветеринарную практику у Куликова. Старичок из
Стародубовских слобод был тоже тут. Стряпки решительно все до единого
остались на кухне, вероятно по убеждению, что они тоже составляют часть
администрации, а следовательно, и неприлично им выходить против нее.
 - Однако, - начал я, нерешительно обращаясь к М-му, - кроме этих, почти
все вышли.
 - Да нам-то что? - проворчал Б.
 - Мы во сто раз больше их рисковали бы, если б вышли; а для чего? Je
hais ces brigands12. Неужели вы думаете хоть одну минуту, что их претензия
состоится? Что за охота соваться в нелепость?
 ----
 12 Я ненавижу этих разбойников. (франц.).
 - Ничего из этого не будет, - подхватил один из каторжных, упрямый и
озлобленный старик. Алмазов, бывший тут же, поспешил поддакнуть ему в ответ.
 - Окроме того, что пересекут с полсотни, - ничего из этого не будет.
 - Майор приехал! - крикнул кто-то, и все жадно бросились к окошкам.
 Майор влетел злой, взбесившийся, красный, в очках. Молча, но решительно
подошел он к фрунту. В этих случаях он действительно был смел и не терял
присутствия духа. Впрочем, он почти всегда был вполпьяна. Даже его
засаленная фуражка с оранжевым околышком и грязные серебряные эполеты имели
в эту минуту что-то зловещее. За ним шел писарь Дятлов, чрезвычайно важная
особа в нашем остроге, в сущности управлявший всем в остроге и даже имевший
влияние на майора, малый хитрый, очень себе на уме, но и не дурной человек.
Арестанты были им довольны. Вслед за ним шел наш унтер-офицер, очевидно уже
успевший получить страшнейшую распеканцию и ожидавший еще вдесятеро больше;
за ним конвойные, три или человека, не более. Арестанты, которые стояли без
фуражек, кажется, еще с того самого времени, как послали за майором, теперь
все выпрямились, подправились; каждый из них переступил с ноги на ногу, а
затем все так и замерли на месте, ожидая первого слова или, лучше сказать,
первого крика высшего начальства.
 Он немедленно последовал; со второго слова майор заорал во все горло,
даже с каким-то визгом на этот раз: очень уже он был разбешен. Из окон нам
видно, как он бегал по фрунту, бросался, допрашивал. Впрочем, вопросов его,
равно как и арестантских ответов, нам за дальностью места не было слышно.
Только и расслышали мы, как он визгливо кричал:
 - Бунтовщики!.. Сквозь строй... Зачинщики! Ты зачинщик! Ты зачинщик! -
накинулся он на кого-то.
 Ответа не было слышно. Но через минуту мы увидели, как арестант
отделился и отправился в кордегардию. Еще через минуту отправился вслед за
ним другой, потом третий.
 - Всех под суд! я вас! Это кто там на кухне? - взвизгнул он, увидя нас
в отворенные окошки. - Всех сюда! гнать их сейчас сюда!
 Писарь Дятлов отправился к нам на кухню. В кухне сказали ему, что не
имеют претензии. Он немедленно воротился и доложил майору.
 - А, не имеют! - проговорил он двумя тонами ниже, видимо обрадованный.
- Все равно, всех сюда!
 Мы вышли. Я чувствовал, что как-то совестно нам выходить. Да и все шли,
точно понурив голову.
 - А, Прокофьев! Елкин тоже, это ты, Алмазов... Становитесь, становитесь
сюда, в кучку, - говорил нам майор каким-то уторопленным, но мягким голосом,
ласково на нас поглядывая. - М-цкий, ты тоже здесь... вот и переписать.
Дятлов! Сейчас же переписать всех довольных особо и всех недовольных особо,
всех до единого, и бумагу ко мне. Я всех вас представлю... под суд! Я вас,
мошенники!
 Бумага подействовала.
 - Мы довольны! - угрюмо крикнул вдруг один голос из толпы недовольных,
но как-то не очень решительно.
 - А, довольны! Кто доволен? Кто доволен, тот выходи.
 - Довольны, довольны! - прибавилось несколько голосов.
 - Довольны! значит, вас смущали? значит, были зачинщики, бунтовщики?
Тем хуже для них!..
 - Господи, что ж это такое! - раздался чей-то голос в толпе.
 - Кто, кто это крикнул, кто? - заревел майор, бросаясь в ту сторону,
откуда послышался голос. - Это ты, Расторгуев, ты крикнул? В кордегардию!
 Расторгуев, одутловатый и высокий молодой парень, вышел и медленно
отправился в кордегардию. Крикнул вовсе не он, но так как на него указали,
то он и не противоречил.