Г.В.Ф.Гегель ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ДУХА (44)

C. РЕЛИГИЯ ОТКРОВЕНИЯ

Через художественную религию дух из формы субстанции перешел в форму субъекта, ибо эта религия создает форму субъекта и выявляет, таким образом, в нем действование или самосознание, которое лишь исчезает во внушающей страх субстанции и не постигает само себя в уповании. Это вочеловечение божественной сущности начинается со статуи, которой присуща лишь внешняя форма самости, а "внутреннее", деятельность вочеловечения, находится вне этой формы; в культе же обе стороны слились воедино, в результате художественной религии это единство, завершившись, перешло одновременно также в крайний термин самости; в духе, который в единичности сознания вполне достоверно знает себя, увязла вся существенность. Положение, которым выражено это легкомыслие, гласит:самость есть абсолютная сущность; сущность, которая была субстанцией и в которой самость была акцидентальностью, низведена до предиката, и дух потерял свое сознание в этом самосознании, которому ничто не противостоит в форме сущности.

[ 1. Предпосылки для понятия религии откровения. ] – Это положение: самость есть абсолютная сущность, как ясно само собою, относится к не-религиозному, действительному духу; припомним, каково то его формообразование, которое его выражает. В то же время в нем будет содержаться то движение и тот поворот духа, который низводит самость до предиката и возводит субстанцию до субъекта. И притом не так, что измененное положение делает субстанцию субъектом в себе или для нас, – или, что то же самое, восстанавливает субстанцию так, что сознание духа отводится назад к своему началу, к естественной религии, – а так, что этот поворот осуществляется для самого самосознания и через само самосознание. Так как последнее отказывается от себя сознательно, то оно сохраняется в своем отрешении и остается субъектом субстанции, но и отрешившись от себя, оно в то же время обладает сознанием этой субстанции; иными словами, так как благодаря своему пожертвованию оно порождает субстанцию в качестве субъекта, последний остается его собственной самостью. Если в обоих положениях, в положении первой субстанциальности исчезает только субъект, а во втором субстанция есть только предикат, и, следовательно, обе стороны в каждом положении имеются налицо, обладая противоположной друг другу неравной ценностью, – то этим достигается то, что происходит объединение одной природы с другой и их взаимное проникновение, в котором обе, обладая равной ценностью, в такой же мере существенны, в какой они суть также только моменты; таким образом, в силу этого дух в такой мере есть сознание себя в качестве своей предметной субстанции, как и простое остающееся внутри себя самосознание.

Художественная религия принадлежит нравственному духу, который, как мы видели выше, пропадает в правовом состоянии, т.е. в положении: самость как таковая, абстрактное лицо есть абсолютная сущность. В нравственной жизни самость увязла в духе своего народа, она есть осуществленная всеобщность. Простая же единичность поднимается из этого содержания, и ее легкомыслие очищает ее до [юридического] лица, до абстрактной всеобщности права. В последней потеряна реальность нравственного духа, бессодержательные духи народных индивидов собраны в один пантеон, – не в пантеон представления, бессильная форма которого предоставляет каждому свободу, а в пантеон абстрактной всеобщности, чистой мысли, которая отнимает у них плоть, а лишенную духа самость, единичное лицо, наделяет в-себеи для-себя-бытием.

Но эта самость благодаря своей пустоте предоставила свободу содержанию; сознание только внутри себя есть сущность; собственное его наличное бытие, правовая признанность лица, есть неосуществленная абстракция; оно, следовательно, обладает, напротив, лишь мыслью о себе самом, или: в том виде, как оно налично есть и знает себя в качестве предмета, оно есть недействительноесознание. Поэтому оно – лишь стоическая самостоятельность мышления, а эта последняя, проходя движение скептического сознания, обретает свою истину в той форме, которая была названанесчастным самосознанием.

Несчастное самосознание знает, как обстоит дело с действительной значимостью абстрактного лица, и равным образом – со значимостью его в чистой мысли. Оно знает, что такая значимость, напротив, есть полная потеря; оно само есть эта сознающая себя потеря и отрешение от своего знания о себе. – Мы видим, что это несчастное сознание составляет противовес и довершение внутренне (in sich) совершенно счастливого, комического сознания. В последнее уходит обратно вся божественная сущность, или: оно есть совершенное отрешение субстанции. Несчастное сознание, напротив того, есть трагическая судьба достоверности себя самого, долженствующей быть в себе и для себя. Оно есть сознание потери всей существенности в этой достоверности себя и потери именно этого знания о себе, – потери субстанции, как и самости; оно есть скорбь, которая выражается в жестоких словах, что бог умер.

Таким образом, в правовом состоянии нравственный мир и религия его потонули в комическом сознании, и несчастное сознание есть знание всей этой потери. Для него потеряно собственное достоинство как его непосредственной личности, так и его опосредствованной, мысленной личности. Упование на вечные законы богов угасло точно так же, как умолкли оракулы, предвозвещавшие особенное. Статуи теперь – трупы, покинутые оживотворяющей душой, как гимны – слова, вера в которые прошла; на трапезах богов нет духовной пищи и пития, а их игры и празднества не возвращают сознанию радостного единства его с сущностью. Произведениям музы недостает силы духа, для которого достоверность себя самого проистекала из истребления богов и людей. Они теперь то, что они суть для нас, – сорванные с дерева прекрасные плоды, благосклонная судьба предоставила их нам, как девушка предлагает такие плоды; судьба не дает действительной жизни их наличного бытия, того дерева, которое их приносило, той земли и тех стихий, которые составляли их субстанцию, того климата, который создавал их определенность, или той смены времен года, которые управляли процессом их становления. Таким образом, с произведениями этого искусства судьба не дает нам их мира, не дает весны и лета нравственной жизни, в которой они цвели и зрели, а дает лишь туманное воспоминание об этой действительности. Поэтому проявление нашей деятельности, когда мы их употребляем, не есть богослужение, посредством которого нашему сознанию обнаруживалась бы его совершенная, наполняющая его истина, а есть внешняя деятельность, проявляющаяся в том, что она стирает с этих плодов, скажем, дождевые капли или пылинки и на место внутренних стихий окружающей, производящей и одушевляющей действительности нравственного воздвигает обширные леса мертвых стихий их внешнего существования – языка, исторических фактов и т.д., не для того, чтобы вжиться в них, а лишь для того, чтобы иметь о них представление внутри себя. Но подобно тому как девушка, которая подносит сорванные плоды, есть нечто большее, чем природа этих плодов, простиравшаяся на их условия и стихии – дерево, воздух, свет и т.д. и непосредственно их предоставляющая, потому что эта девушка более возвышенно выражает все это в луче обладающего самосознанием взгляда и жеста подношения, – точно так же и дух судьбы, который предоставляет нам эти произведения искусства, есть нечто большее, чем нравственная жизнь и действительность того народа; ибо этот дух есть [введение духа вовнутрь, как] воспоминание (Er-Innerung) о духе, проявляющемся в них еще внешним образом; это дух трагической судьбы, которая собирает все упомянутые индивидуальные божества и атрибуты субстанции в один пантеон, в дух, сознающий себя самого как дух.

Все условия его появления на свет имеются налицо, и вся эта совокупность его условий составляет становление, понятие или в-себе-сущее появление его на свет. Круг произведений искусства объемлет формы отрешений абсолютной субстанции; в форме индивидуальности эта субстанция есть некоторая вещь, сущий предмет чувственного сознания, – чистый язык или становление той формы, наличное бытие которой не выступает за пределы самости и есть только исчезающий предмет, – непосредственное единство со всеобщим самосознанием в его вдохновении, и опосредствованное единство в отправлении культа, – прекрасная, наделенная самостью телесность, и, наконец, возведенное в представление наличное бытие и разрастание его до некоторого мира, слагающегося в конечном итоге во всеобщность, которая есть точно так же чистая достоверность его самого. Эти формы и, с другой стороны, мир [юридического] лица и права, опустошающая дикость освобожденных стихий содержания, а равным образом мысленное лицо стоицизма и безудержный непокой скептического сознания составляют периферию тех формообразований, которые, выжидая и теснясь, окружают место рождения духа возникающего в качестве самосознания; всепроникающая скорбь и тоска несчастного самосознания – их средоточие и общие родовые муки его появления на свет, [т.е.] простота чистого сознания понятия, которое содержит указанные формообразования как свои моменты.

[ 2. Простое содержание абсолютной религии: действительность вочеловечения бога. ] – У этого понятия две стороны, которые выше представлены как два обращенных положения; одно гласит, что субстанция отрешается от себя самой и становится самосознанием, а другое, наоборот, что самосознание отрешается от себя самого и делает себя вещностью или всеобщей самостью. Обе стороны таким образом встретились, и благодаря этому возникло их истинное соединение. Отрешение субстанции, ее превращение в самосознание выражает переход в противоположное, бессознательный переход необходимости, или выражает то, что она в себе есть самосознание. Наоборот, отрешение самосознания выражает то, что оно в себе есть всеобщая сущность, или, – так как самость есть чистое для-себя-бытие, которое в своей противоположности остается у себя, – оно выражает то, что как раз для него субстанция и есть самосознание и именно в силу этого – дух. Об этом духе, который покинул форму субстанции и вступает в наличное бытие в форме самосознания, можно поэтому сказать, – если пользоваться отношениями из области естественного рождения – что у него есть действительная мать, но в-себе – сущий отец; ибо действительность или самосознание, с одной стороны, а в-себе[-бытие] как субстанция – с другой, суть оба момента его, благодаря взаимному отрешению которых, когда каждый из них превращается в другой, он вступает в наличное бытие как это их единство.

[(α) Непосредственное наличное бытие божественного самосознания.] – Поскольку самосознание односторонне постигает только свое собственное отрешение, – хотя, следовательно, его предмет есть уже для него и как бытие, и как самость, и хотя оно знает всякое наличное бытие как духовную сущность – постольку для него тем не менее еще не открылся истинный дух, поскольку бытие вообще или субстанция, с своей стороны, точно так же в себе не отрешилась от себя самой и не стала самосознанием. Ибо в таком случае всякое наличное бытие только с точки зрения сознания есть духовная сущность, а не само в себе. Дух таким образом только внушен наличному бытию; это внушение есть экзальтированность, которая приписывает иной внутренний смысл как природе, так и истории, как миру, так и мифическим представлениям прежних религий, – иной смысл, нежели тот, в каком они непосредственно представились сознанию в своем явлении, и, что касается религий, иной смысл, нежели тот, какой видело в них самосознание, религиями которого они были. Но это значение есть заимствованное значение и есть облачение, которое не покрывает наготы явления и не приобретает веры и уважения, а остается ночным мраком и собственным экстазом сознания.

Для того, следовательно, чтобы это значение предметного не было голым воображением, оно должно быть в себе, т.е. оно должно, во-первых, возникнуть для сознания из понятия и раскрыться в своей необходимости. Так в силу своего необходимого движения знающий себя самого дух возник для нас через познавание непосредственного сознания или сознания сущего предмета. Это понятие, которое, будучи непосредственным, для своего сознания имело также форму непосредственности, сообщило себе, во-вторых, форму самосознания в себе, т.е. согласно именно необходимости понятия, – это понятие в качестве бытия или непосредственности, которая есть бессодержательный предмет чувственного сознания, отрешается от себя самого и для сознания становится "я". – Но непосредственное "в себе" или сама сущая необходимость отличается от мыслящего "в себе" или познавания необходимости, – различие, которое, однако, не находится в то же время вне понятия; ибо простое единствопонятия есть само непосредственное бытие; это понятие в такой же мере есть то, что отрешается от себя самого, или есть становление созерцаемой необходимости, в какой оно в ней находится у себя и в какой знает и постигает эту необходимость. – Непосредственное в-себе[-бытие] духа, который сообщает себе форму самосознания, означает не что иное, как то, что действительный мировой дух достиг этого знания о себе; тогда только это знание входит также в его сознание и выступает как истина. Как он достиг этого, разъяснено уже выше.

Сообщение абсолютным духом себе формы самосознания в себе, а тем самым и для своего сознания, приобретает теперь такой вид, что сознание есть вера мира в то, что дух налично есть как некое самосознание, т.е. как некий действительный человек, что он существует для непосредственной достоверности, что верующее сознание видит, осязает и слышит эту божественность. Таким образом, это – не воображение, а то, что действительно присуще сознанию. Сознание в таком случае исходит не из своего "внутреннего", не из мысли, соединяя внутри себя мысль о боге с наличным бытием, а оно исходит из непосредственного наличного бытия и познает в нем бога. – Момент непосредственного бытия имеется налицо в содержании понятия таким образом, что религиозный дух в возвращении всей существенности в сознание стал простой положительной самостью, точно так же как действительный дух как таковой есть в несчастном сознании именно эта простая, обладающая самосознанием негативность. Самость налично сущего духа имеет в силу этого форму совершенной непосредственности; она установлена не как мысленное или представленное и не как созданное, как это имеет место для непосредственной самости, с одной стороны, в естественной, а с другой – в художественной религии. Нет, этот бог чувственно созерцается непосредственно как самость, как некий действительный отдельный человек; только так он есть самосознание.

[(β) Завершение понятия высшей сущности в тождестве абстракции и непосредственности единичной самостью.] – Это вочеловечение божественной сущности, или то обстоятельство, что она по существу и непосредственно имеет форму самосознания, составляет простое содержание абсолютной религии. В ней сущность знают как дух, или: эта религия есть сознание духа о том, что он дух. Ибо дух есть знание себя самого в его отрешении от себя, сущность, которая есть движение, направленное на то, чтобы она в своем инобытии сохраняла равенство себе самой. Но это есть субстанция, поскольку последняя в своей акцидентальности рефлектирована точно так же в себя, не равнодушна к инобытию как к чему-то несущественному и, следовательно, находящемуся в чем-то чуждом, а существует в немвнутри себя, т.е. поскольку она есть субъект или самость. – Вот почему в этой религии божественная сущность дана в откровении (ist geoffenbart). Ее откровение (Offenbarsein) состоит явно (offenbar) в том, что знают, что она такое. Но ее знают именно потому, что ее знают как дух, как сущность, которая по существу есть самосознание. – Для сознания в его предмете тогда есть нечто тайное, когда предмет для него есть нечто иное или чуждое и когда оно не знает, что он есть оно само. Эта тайность исчезает, когда предмет сознания есть абсолютная сущность как дух, ибо при этом условии предмет выступает в своем отношении к сознанию как самость; т.е. сознание непосредственно знает в нем себя, или: оно в нем дано себе как откровение. Оно само дано себе как откровение только в собственной достоверности себя; указанный предмет его есть самость, но самость не есть что-либо чуждое, а есть нераздельное единство с собою, непосредственно всеобщее. Она есть чистое понятие, чистое мышление или для-себя-бытие, которое непосредственно есть бытие и тем самым бытие для другого, и в качестве этого бытия для другого оно непосредственно возвращается в себя и есть у себя самого; оно, следовательно, есть то, что подлинно и единственно дано как откровение. Благое, справедливое, святое, творец неба и земли и т.д. суть предикаты некоторого субъекта, всеобщие моменты, которые в этом пункте имеют свою опору и суть только в возвращении сознания в мышление. – Когда их знают, основа и сущность их, сам субъект, еще не даны как откровение, и точно так же определения всеобщего суть не само это всеобщее. Но сам субъект, а тем самым и это чистое всеобщее даны как откровение в качестве самости; ибо самость есть именно то рефлектированное в себя внутреннее, которое непосредственно налично и есть собственная достоверность той самости, для которой оно налично. Быть, согласно своему понятию, предметом откровения – это, таким образом, и есть истинное формообразование духа; и это его формообразование, понятие, точно так же есть единственно его сущность и субстанция. Дух знают как самосознание, и он непосредственно есть для последнего предмет откровения, так как он есть само это самосознание; божественная природа есть то же, что и человеческая, и именно это единство и созерцается.

Таким образом, здесь в самом деле сознание или способ, каким сущность есть для самой себя, ее формообразование, равно самосознанию ее; это формообразование само есть некоторое самосознание; оно, следовательно, есть в то же время сущий предмет, и это бытие имеет столь же непосредственно значение чистого мышления, абсолютной сущности. Кажется, будто абсолютная сущность, наличная в качестве действительного самосознания, низошла со своей вечной простоты, но на деле она лишь этим достигла своей высшей сущности. Ибо понятие сущности, лишь когда оно достигло своей простой чистоты, есть абсолютная абстракция, которая есть чистое мышление и тем самым – чистая единичность самости, точно так же как в силу своей простоты оно есть непосредственное или бытие. – То, что называется чувственным сознанием, есть именно эта чистая абстракция, оно есть то мышление, для которого бытие есть непосредственное. Самое низкое, стало быть, есть в то же время самое высокое; предмет откровения, целиком выступивший на поверхность, именно этим есть и самое глубокое. То обстоятельство, что высшая сущность в качестве сущего самосознания видима, слышима и т.д., – это, следовательно, на деле есть завершение ее понятия; и благодаря этому завершению сущность в такой же мере непосредственно обладает наличным бытием, в какой она есть сущность.

[(γ) Спекулятивное знание как представление общины в абсолютной религии.] – Это непосредственное наличное бытие в то же время не единственно и только непосредственное сознание, а оно есть религиозное сознание; непосредственность нераздельно имеет значение не только некоторого сущего самосознания, но и чисто мысленной или абсолютной сущности. То, что мы сознаем в нашем понятии, т.е. что бытие есть сущность, сознается религиозным сознанием. Это единство бытия и сущности, мышления, которое непосредственно есть наличное бытие, в такой же мере есть непосредственноезнание этого религиозного сознания, как оно есть и его мысль или опосредствованное знание; ибо это единство бытия и мышления есть самосознание и само обладает наличным бытием, или мысленноеединство имеет в то же время и эту форму того, что есть оно. Бог, стало быть, дан здесь в откровении таким, как он есть; он наличен так, как он есть в себе; он наличен в качестве духа. Бог достижим единственно в чистом спекулятивном знании и есть только в нем и есть только оно само, ибо он есть дух; и это спекулятивное знание есть знание религии откровения. Спекулятивное знание знает его какмышление или как чистую сущность, а это мышление – как бытие и как наличное бытие, и наличное бытие – как негативность себя самого, следовательно, как самость, "эту" и всеобщую самость; именно это знает религия откровения. – Надежды и чаяния предшествующего мира стремились единственно к этому откровению: к тому, чтобы созерцать, что такое абсолютная сущность, и к тому, чтобы найти в ней себя, – эта радость созерцания себя в абсолютной сущности возникает для самосознания и охватывает весь мир; ибо самость есть как раз дух, простое движение указанных чистых моментов, выражающее то, что сущность знают как дух благодаря тому лишь, что она созерцается как непосредственное самосознание.

Это понятие духа, который сам знает себя как дух, само есть непосредственное понятие и еще не развито. Сущность есть дух, или она явилась, она предмет откровения; это первое откровение самонепосредственно; но непосредственность есть точно так же чистое опосредствование или мышление; поэтому она в самой себе как таковой должна это выразить. – При более точном рассмотрении этого дух в непосредственности самосознания есть "это" единичное самосознание, противоположное всеобщему; он есть исключающее "одно", которое для сознания, для которого оно налично есть, имеет еще не растворенную форму некоторого чувственного "иного"; последнее еще не знает духа как своего духа, другими словами: духа еще нет, поскольку он есть единичная самость, его нет ни в качестве, всеобщей, ни в качестве всей самости. Или: формообразование еще не имеет формы понятия, т.е. формы всеобщей самости, самости, которая в своей непосредственной действительности есть точно так же снятое, мышление, всеобщность, в которой оно не теряет своей действительности. – Но ближайшая и сама непосредственная форма этой всеобщности не есть уже форма самого мышления, понятия как понятия, а есть всеобщность действительности, совокупность всех самостей и возведение наличного бытия в представление; как и во всех случаях, и чтобы привести определенный пример, снятоечувственное "это" есть лишь вещь восприятия, но еще не всеобщее рассудка.

Итак, этот единичный человек, в качестве которого абсолютная сущность есть предмет откровения, в себе как единичный совершает движение чувственного бытия. Он – непосредственноналичествующий бог; благодаря этому его бытие становится прошлым бытием (Gewesensein). Сознание, для которого он обладает этой чувственной наличностью, перестает видеть, слышать его; оно еговидело и слышало; и лишь благодаря тому, что оно только видело, слышало его, оно само становится духовным сознанием; другими словами, как прежде бог являлся для сознания в качестве чувственного наличного бытия, так теперь он явился в духе. – Ибо в качестве сознания, которое чувственно видит и слышит его, оно само есть только непосредственное сознание, не снявшее неравенства предметности, не вернувшее его обратно в чистое мышление, а знающее этого предметного единичного, но не себя само в качестве духа. В исчезании непосредственного наличного бытия того, что знают как абсолютную сущность, непосредственное получает свой негативный момент; дух остается непосредственной самостью действительности, но в качестве всеобщего самосознания общины, которое покоится в своей собственной субстанции, подобно тому как эта последняя в нем есть всеобщий субъект, – не единичный человек для себя, а совокупно с сознанием общины; и то, что есть этот единичный человек для общины, есть завершенное целое сознания.

Но прошлое и отдаленное суть лишь несовершенная форма, в которой непосредственный модус установлен опосредствованно и всеобще; последний только поверхностно погружен в стихию мышления, сохранен в ней как чувственный модус, и с природой самого мышления не сводится в "одно". Мышление возведено лишь в процесс представления, ибо последний есть синтетическая связь чувственной непосредственности и ее всеобщности или мышления.

Эта форма процесса представления составляет ту определенность, в которой дух создает себя в "этой" своей общине. Эта форма не есть еще самосознание духа, достигшее своего понятия как понятия; опосредствование еще не завершено. В этой связи бытия и мышления, стало быть, имеется тот недостаток, что духовная сущность еще обременена непримиренным раздвоением на посюстороннее и потустороннее. Содержание есть истинное содержание, но все его моменты, будучи выявлены в стихии процесса представления, обладают тем характерным признаком, что они не постигнуты в понятии, а являются совершенно самостоятельными сторонами, соотносящимися друг с другом внешне. Для того, чтобы истинное содержание получило для сознания также свою истинную форму, необходимо более высокое образование сознания, а именно, чтобы оно возводило свое созерцание абсолютной субстанции в понятие и уравновешивало для самого себя свое сознание со своим самосознанием, как это происходило для нас или в себе.

Рассмотрим это содержание так, как оно имеется в своем сознании. – Если абсолютный дух есть содержание, то он существует в форме своей истины. Но его истина состоит не только в том, чтобы быть субстанцией общины или ее в-себе[-бытием], и не в том, чтобы лишь выступать из этой внутренней сути в предметность процесса представления, а в том, чтобы стать действительной самостью, рефлектировать себя в себя и быть субъектом. В этом, стало быть, состоит движение, которое он совершает в своей общине; другими словами, это и есть его жизнь. То, что есть этот обнаруживающийся духв себе и для себя, узнается поэтому не из того, что его богатая жизнь в общине как бы раскручивается и сводится к своей первой нити, скажем, к представлениям первой несовершенной общины или даже к тому, что говорил действительный человек. В основе этого сведения лежит инстинктивное стремление к понятию; но это сведение смешивает происхождение как непосредственное наличное бытиепервого явления с простотой понятия. Вот почему из-за этого обеднения жизни духа, из-за устранения представления общины и соответствующего представлению действования ее, вместо понятия, напротив, возникает одна лишь внешность и единичность, исторический модус непосредственного явления и лишенное духа воспоминание о единичной мнимой форме и ее прошлом.