Гаврила Романович Державин (12)

ПАВЛИН

 Какое гордое творенье,
Хвост пышно расширяя свой,
Черно-зелены в искрах перья
Со рассыпною бахромой
Позадь чешуйной груди кажет,
Как некий круглый, дивный щит?

 Лазурно-сизы-бирюзовы
На каждого конце пера,
Тенисты круги, волны новы
Струиста злата и сребра:
Наклонит — изумруды блещут!
Повернет — яхонты горят!

 Не то ли славный царь пернатый?
Не то ли райска птица Жар,
Которой столь убор богатый
Приводит в удивленье тварь?
Где ступит — радуги играют!
Где станет — там лучи вокруг!

 Конечно, сила и паренье
Орлиные в ее крылах,
Глас трубный, лебедино пенье
В ее пресладостных устах;
А пеликана добродетель
В ее и сердце и душе!

 Но что за чудное явленье?
Я слышу некий странный визг!
Сей Феникс опустил вдруг перья,
Увидя гнусность ног своих.—
О пышность! как ты ослепляешь!
И барин без ума — павлин.

Русские поэты. Антология русской поэзии в 6-ти т. 
Москва: Детская литература, 1996.


ИСПУСКАЮЩАЯСЯ РОЗА

О цвет прекрасный, осыпаем
Поутру перловой росой,
Зефиром в полдень лобызаем!
Открой скорей румянец твой.

Ах, нет!— помедль, еще не знаешь
Всех тварей тленных ты тщеты:
В тот миг, как из пелен проглянешь,
Увы!— должна увянуть ты.

И ты цветешь не так ли, Хлоя?
Не с тем ли родилась на свет,
Чтоб всех, прельстя, лишить покоя
И скоро потерять свой цвет?

Покинь же стебель твой опасный,
Укрась, о роза! Хлое грудь;
Коль ты цветок из всех прекрасный,
На ней блаженнее всех будь.

Царицей будь на ней отныне;
Украсив грудь, умри на ней:
Завидуя твоей судьбине,
Захочет смерти всяк твоей.

О так! немного дней продлится,
Как будешь ты на ней блистать:
Благоуханьем огнь родится;
По Хлое будет всяк вздыхать.

Вздыхай!— пленяй!— тебе Лель страстный
Покажет скоро путь.— Но знай:
Увеселяя взор прекрасный,
Грудь украшай, но сокрывай.

А если наглой кто рукою
Покой дерзнет твой возмутить,—
Вздохнув по мне, спеши иглою
Твоей сопернику отметить.

 Возьми, египтянка, гитару,
Ударь по струнам, восклицай:
Исполнясь сладострастна жару,
Твоей всех пляской восхищай.
Жги души, огнь бросай в сердца
 От смуглого лица.

 Неистово, роскошно чувство,
Нерв трепет, мление любви,
Волшебное зараз искусство
Вакханок древних оживи.
Жги души, огнь бросай в сердца
 От смуглого лица.

 Как ночь — с ланит сверкай зарями,
Как вихорь — прах плащом сметай,
Как птица — подлетай крылами
И в длани с визгом ударяй.
Жги души, огнь бросай в сердца
 От смуглого лица.

 Под лесом нощию сосновым,
При блеске бледныя луны,
Топоча по доскам гробовым,
Буди сон мертвой тишины.
Жги души, огнь бросай в сердца
 От смуглого лица.

 Да вопль твой, эвоа! ужасный,
Вдали мешаясь с воем псов,
Лист повсюду гулы страшны,
А сластолюбию — любовь.
Жги души, огнь бросай в сердца
 От смуглого лица.

 Нет, стой, прелестница! довольно,
Муз скромных больше не страши;
Но плавно, важно, благородно,
Как русска дева, пропляши.
Жги души, огнь бросай в сердца
 И в нежного певца.

 Бог любви и восхищенья
У пчелы похитил сот,
И пчелой за то в отмщенье
Был ужаленным Эрот.
Встрепенувшися, несчастный
Крадены, сердясь, соты
В розовы уста прекрасны
Спрятал юной красоты.
«На,— сказал,— мои хищеньи
Ты для памяти возьми,
И отныне наслажденьи
Ты в устах своих храни».
С тех пор Хлою дорогую
Поцелую лишь когда,
Сласть и боль я в сердце злую
Ощущаю завсегда.
Хлоя, жаля, услаждает,
Как пчелиная стрела:
Мед и яд в меня вливает
И, томя меня, мила.

 На розу сев, уснула
Чечотка под цветком;
Едва заря сверкнула
Румяным огоньком,
Проснулась, встрепенулась.
Жемчужинки лежат,
Скорлупка развернулась:
Вкруг желты крошки спят,
Глядят и ожидают
Капль сребряной росы,
Что им с листков стекают,
Как солнечны красы.
Самец, прижмясь у ветки,
Тихохонько глядит.
«Ты мил,— а больше детки,
Чечотка говорит,—
Лети и попекися
Сыскать им червячков».—
С тех пор, покой, простися!
Он редко меж цветов.

Когда б владел я целым миром,
Хотел бы веером сим быть;
Всех прохлаждал бы я зефиром
И был бы всей вселенной щит;
А ты, махаясь, Хлоя, мною,
От жара сильного дыша,
Как солнце бы цвела красою,
Моей быв тенью хороша.

Портрет нашей маминьки

Иных веселье убегает,
С тобой оно живет всегда:
Где разум с красотой блистает,
Там не скучают никогда.

Являя благородны чувства,
Не судишь ты страстей людских;
Обняв Науки и Искусства,
Воспитываешь чад своих.

В таком уединенье скромном
Ты так добротами блестишь;
Как ангел в храме благовонном,
Всем обожать себя велишь.

Телесна красота, душевна добродетель,
Являют мудрому единую мету.
Коль зрит у первой он согласие в чертах,
А правду у другой и в мыслях и в делах,—
То видит в двух одну прямую красоту,
Иль, лучше, образец тех вышних совершенств,
По коим красоты и благости содетель
 Для наслаждений и блаженств
 Из плоти и духов
 Образовал богов.
Они красот и благ прямых друг в друге зреньем
И вечным их собой взаимным наслажденьем
 Произвели любовь.
Сии же существа, прекрасные, благие,
Коль суть не вымыслы и не мечты пустые,—
 То уж, конечно, ты —
Одна из гениев, иль ангельских миров,
Таланты чьи, дела, ум, тела красоты
Приводят дух в восторг, во нежны чувства кровь
И в философию и в старость льют любовь.