Генрих Гейне. (54)

Слишком долго было бы повторять те комментарии, которыми Гиацинт,
деловито принявшись за поиски, сопровождал каждый предмет, вытаскиваемый из
карманов. Извлечены были: 1) половинка восковой свечи, 2) серебряный футляр
с инструментами для срезания мозолей, 3) лимон, 4) пистолет, хотя и не
заряженный, но завернутый в бумагу, быть может, затем, чтобы вид его не
наводил на опасные мысли, 5) печатная таблица выигрышей последней большой
гамбургской лотереи, 6) книжка в черном кожаном переплете с псалмами Давида
и со списком должников, 7) сухие прутья ивы, как бы
 __________________
 1 Из любезности (фр.).
 272
 сплетенные узлом, 8) пакетик в вылинявшей розовой тафте с квитанцией
лотерейного билета, некогда выигравшего пятьдесят тысяч марок, 9) плоский
кусочек хлеба, наподобие белого корабельного сухаря, с небольшой дырочкой
посередине, и, наконец, 10) вышеупомянутые порошки, которые человек этот и
стал рассматривать не без волнения, удивленно и скорбно покачивая головой.
 -- Когда я вспомню, -- вздохнул он, -- что десять лет тому назад
толстая Гудель дала мне этот рецепт, и что я теперь в Италии, и у меня в
руках этот рецепт, и когда я снова читаю слова: sal mirabile
Glauberi1, что значит по-немецки -- самая лучшая глауберова соль
самого лучшего сорта, то -- ах! -- мне кажется, будто я принял уже
глауберову соль и чувствую ее действие. Что такое человек! Я в Италии, а
думаю о толстой Гудель с Грязного Вала! Кто бы мог представить себе это!
Она, я воображаю, сейчас в деревне, в своем саду, где светит луна, тоже,
конечно, поет соловей или жаворонок.
 "То соловья, не жаворонка трели!" -- вздохнул Гумпелино и
продекламировал опять:
 Он на гранатном дереве поет Поверь, любимый, это -- соловей
 -- Это совершенно безразлично, -- продолжал Гиацинт, -- по мне, пусть
даже канарейка; птицы, которые в саду, обходятся всего дешевле. Главное дело
-- оранжерея, и обивка в павильоне, и политические фигуры, что поставлены
там. А там стоят, например, голый генерал, из богов, и Венера Уриния, и цена
им вместе триста марок. Посреди сада Гудель завела себе также фонтанчик. А
сама стоит теперь, может быть, там, и почесывает нос, и наслаждается
мечтами, и думает обо мне... Ах!
 За вздохом этим последовала выжидательная тишина, которую маркиз
прервал внезапно томным вопросом:
 -- Скажи по чести, Гиацинт, ты действительно уверен, что твой порошок
подействует?
 -- Честное слово, подействует, -- отвечал Гиацинт. -- Почему он может
не подействовать? Действует же он на меня! А разве я не такой же человек,
как вы? Глауберова
 _______________________________________
 1 Чудесная глауберова соль. Дальше идет игра слов: Гиацинт вместо
Glaubersalz, что значит -- "глауберова соль", говорит Glauben-salz -- "соль
веры" (нем.).
 273


 соль всех уравнивает, и когда Ротшильд принимает глауберову соль, то
так же чувствует ее действие, как и самый маленький маклер. Я все скажу вам
наперед: я всыплю порошок в стакан, подолью воды, размешаю, и как только вы
проглотите это, вы скорчите кислую физиономию и скажете: "Бр...бр..." Потом
вы услышите сами, как что-то бурлит внутри, вам станет как-то странно, и вы
ляжете на кровать, и, даю вам честное слово, вы с нее встанете, и опять
ляжете, и опять встанете, и так далее, а на следующее утро почувствуете себя
легко, как ангел с белыми крыльями, запляшете от избытка здоровья и только
будете несколько бледнее с виду; но я знаю, вам приятно, когда у вас
томно-бледный вид, а когда у вас томно-бледный вид, то и другим приятно
посмотреть на вас.
 Несмотря на такие убедительные доводы и на то, что Гиацинт стал уже
приготовлять порошки, все это ни к чему бы не привело, если бы внезапно
маркизу не пришло в голову то место трагедии, где Джульетта выпивает роковой
напиток.
 -- Что вы думаете, доктор, о венской Мюллер? -- воскликнул он. -- Я
видел ее в роли Джульетты, и -- боже, боже! -- как она играет! Я ведь
величайший поклонник Крелингер, но Мюллер в тот момент, когда она выпивает
кубок, потрясла меня. Взгляните-ка, -- сказал он, с трагическим жестом взяв
в руки стакан, в который Гиацинт высыпал порошок, -- взгляните-ка, вот так
она держала бокал и сказала, содрогнувшись и вызвав всеоб-1цее содрогание:
 Мертвящий трепет проникает в жилы
 И леденит пылающую кровь.
 Вот так стояла она, как я стою сейчас, держа бокал у губ, и при словах:
 Подожди, Тибальдо!
 Иду, Ромео! Пью я за тебя! --
 она осушила бокал...
 -- На здоровье, господин Румпель! -- произнес торжественно Гиацинт,
когда маркиз, с таким увлечением подражая артистке, осушил стакан и, в
изнеможении от своей декламации, опустился на софу.
 274
 Но он не долго пробыл в таком положении; внезапно раздался стук в
дверь, и в комнату вошел маленький жокей леди Максфилд; он, улыбаясь, с
поклоном передал маркизу записку и тотчас же удалился. Маркиз поспешно
распечатал письмо; пока он читал, нос и глаза его сверкали от восторга. Но
вдруг призрачная бледность покрыла его лицо, дрожь ошеломления свела
мускулы, он вскочил с жестом отчаяния, горестно захохотал и стал бегать по
комнате, восклицая:
 О, горе мне, посмешищу судьбы!
 -- Что такое? Что такое? -- спросил Гиацинт дрожащим голосом, судорожно
сжав в дрожащих руках распятие, за чистку которого он вновь принялся. -- На
нас нападут этой ночью?
 -- Что с вами, господин маркиз?---спросил я, тоже немало изумившись.
 -- Читайте! Читайте! -- воскликнул Гумпелино, бросив полученную им
записку и все еще бегая по комнате в полном отчаянии, причем голубое домино
его развевалось, как грозовая туча.--О, горе мне, посмешищу судьбы!
 В записке мы прочли следующее:
 "Прелесть моя, Гумпелино! На рассвете я должна отбыть в Англию. Мой
деверь отправился уже вперед и встретит меня во Флоренции. Никто теперь не
следит за мною -- к сожалению, только в эту единственную ночь. Воспользуемся
ею, осушим до последней капли чашу нектара, которую преподносит нам любовь.
Жду, трепещу.
 Юлия Максфилд".
 -- О, горе мне, посмешищу судьбы! -- стонал Гумпелино.--Любовь
преподносит мне чашу нектара, а я... ах! -- я, глупое посмешище судьбы,
осушил уже чашу глауберовой соли! Кто освободит мой желудок от ужасного
напитка? Помогите! Помогите!
 -- Тут уж не поможет ни один живой человек на земле, -- вздохнул
Гиацинт.
 -- Всем сердцем сочувствую вам, -- выразил я свое соболезнование. --
Испить вместо чаши с нектаром чашу
 275
 с глауберовой солью -- слишком уж горько. Вместо трона любви вас ждет
теперь ночной стул.
 -- Иисусе! Иисусе! --продолжал кричать маркиз.-- Я чувствую, как
напиток бежит по всем моим жилам. О, честный аптекарь! Твой напиток
действует быстро, но это все-таки не остановит меня, я поспешу к ней, упаду
к ее ногам, истеку кровью!
 -- О крови не может быть и речи, -- успокаивал Гиацинт.--У вас ведь нет
гомероя. Только не надо так волноваться!
 -- Нет, нет! Я хочу к ней, в ее объятья! О, эта ночь, эта ночь!
 -- Говорят вам, -- с философским спокойствием продолжал Гиацинт, -- вы
не найдете покоя в ее объятьях, вам придется раз двадцать вставать. Только
не волнуйтесь! Чем больше вы прыгаете взад и вперед по комнате, чем больше
горячитесь, тем скорее подействует глауберова соль. Ведь настроение играет
на руку природе. Вы должны сносить как мужчина то, что судьба послала вам.
Что это так случилось, -- может быть, хорошо, и, может быть, хорошо, что это
случилось так. Человек -- существо земное и не ведает божественного
промысла. Часто человек думает, что идет навстречу счастью, а на пути ждет
его, может быть, несчастье с палкой в руках, а когда мещанская палка
пройдется по дворянской спине, то человек ведь чувствует это, господин
маркиз!
 -- О, горе мне, посмешищу судьбы! -- все еще бушевал Гумпелино, а слуга
его продолжал спокойно:
 -- Часто человек ждет чаши с нектаром, а получает палочную похлебку, и
если нектар сладок, то удары тем горше. И поистине счастье, что человек,
который колотит другого, в конце концов устает, иначе другой, право, не
выдержал бы. А еще опаснее, когда несчастье с кинжалом и ядом подстерегает
человека на пути любви, так что он и в своей жизни не уверен. Может быть,
господин маркиз, и правда хорошо, что вышло так, ведь, может быть, вы
побежали бы в пылу любви к возлюбленной, а по дороге на вас напал бы
маленький итальянец с кинжалом длиною в шесть брабантских футов и только
уколол бы вас -- без злой мысли будь сказано -- в икры. Ведь здесь нельзя,
как в Гамбурге, позвать сейчас же караул: в Апеннинах-то нет ночных
сторожей. Или даже,
 276
 может быть,-- продолжал он неумолимо утешать, нисколько не смущаясь
отчаянием маркиза,-- может быть даже, в то время как вы сидели бы спокойно и
уютно у леди Максфилд, вернулся бы вдруг с пути деверь и приставил бы вам к
груди заряженный пистолет и заставил бы вас подписать вексель в сто тысяч
марок. Без злой мысли будь сказано, но беру такой случай: вы, предположим,
красавец, и, предположим, леди Максфилд пришла в отчаяние, что ей предстоит
потерять такого красавца, и, ревнуя вас, как свойственно женщинам, она не
пожелала бы, чтобы вы осчастливили другую, -- что бы она сделала? Она берет
лимон или апельсин, подсыпает туда немножко порошку и говорит: "Прохладись,
любимый мой, ты набегался, тебе жарко",-- и на другое утро вы и в самом деле
похолодевший человек. Был такой человек, звали его Пипер, у него была
страстная любовь с некоей девушкой, которую звали Ангелочек Трубный Глас,
жила она на Кофейной улице, а он на Фулентвите...
 -- Я бы хотел, Гирш, -- бешено закричал маркиз, беспокойство которого
достигло крайних пределов, -- я бы хотел, чтобы и твой Пипер с Фулентвите, и
Ангелочек Трубный Глас с Кофейной, и ты, и Гудель, чтобы все вы напились
моей глауберовой соли!
 -- Что вы от меня хотите, господин Гумпель? -- возразил Гиацинт не без
запальчивости.-- Чем я виноват, что леди Максфилд собирается уехать именно
нынче ночью и пригласила вас именно нынче? Разве мог я знать это наперед?
Разве я Аристотель? Разве я на службе у провидения? Я только обещал вам, что
порошок подействует, и он действует -- это так же верно, как то, что я
некогда удостоюсь блаженства, а если вы будете и дальше бегать так
беспокойно, и так волноваться, и так беситься, то он подействует еще скорее.
 -- Ну, так я буду сидеть спокойно! -- простонал Гумпелино, топнув ногою
об пол, и сердито бросился на софу, с усилием подавив свое бешенство.
 Господин и слуга долгое время молча смотрели друг на друга, и наконец
первый, вздохнув глубоко, почти с робостью обратился ко второму:
 -- Но послушай, Гирш, что подумает обо мне эта дама, если я не приду?
Она ждет меня теперь, ждет с нетерпением, трепещет, пылает любовью.
 277
 -- У нее красивая нога, -- произнес Гиацинт про себя и скорбно покачал
головкой, но что-то в его груди начало приходить в движение, под его красной
ливреей явственно заработала смелая мысль...
 -- Господин Гумпель, -- произнес он наконец, -- пошлите меня!
 При этих словах яркий румянец разлился по его бледному деловитому лицу.