Гете Иоганн Вольфганг Эгмонт (10)

КУЛЕНБУРГСКИЙ ДВОРЕЦ.

РЕЗИДЕНЦИЯ ГЕРЦОГА АЛЬБЫ

Сильва и Гомец встречаются.

С и л ь в а. Исполнил ты повеления герцога?

Г о м е ц. В точности. Всем дневным патрулям приказано к назначенному времени находиться на различных местах, которые я им указал; затем они идут, как полагается, по всему городу для наблюдения за порядком. Ни один не знает о другом, каждый думает, что приказ относится к нему одному, и в силу этого мгновенно вся стража может быть стянута вместе, и все подступы к дворцу могут быть заняты. Известны ли тебе причины этого приказа?

С и л ь в а. Я привык повиноваться слепо. И кому же повиноваться легче, чем герцогу, - раз исход дела показывает, что приказ был правилен?

Г о м е ц. Так, так! Мне ведь нисколько не кажется удивительным, что ты оказываешься так же замкнут и молчалив, как он, потому что тебе приходится постоянно быть возле него. Мне это кажется чуждым, оттого что я привык к сравнительно легкой итальянской службе. Верности и повиновению привержен я издавна, а только я привык и потолковать и порассуждать. А вы все молчите и никогда себе этого не позволяете. Герцог, мне кажется, похож на медную башню без ворот, так что гарнизону хоть летай через стены. Недавно я слышал, как он за столом сказал об одном веселом и приятном человеке, что тот похож на скверный шинок с высоко торчащей вывеской, заманивающей пить водку праздношатающихся, нищих и воров.

С и л ь в а. И разве он не молча привел нас сюда?

Г о м е ц. Об этом нечего и говорить. В самом деле, кто был свидетелем его мудрости, того, как он из Италии привел армию сюда, тот видел немало. Как он, словно извиваясь, проскользнул между французами, сторонниками короля и отступниками, между швейцарцами и членами союза, как он удержал строжайшую дисциплину и сумел легко и беспрепятственно провести поход, который считался таким опасным? Повидали мы кое-что, есть чему у нас поучиться.

С и л ь в а. А здесь-то! Разве не тихо все и не спокойно, словно никакого восстания и не было?

Г о м е ц. Ну, положим, было уже почти совсем тихо, когда мы пришли.

С и л ь в а. В провинциях много спокойнее стало; и если кто еще шевелится, так ради того, чтоб удрать. Только и этим он скоро, кажется, запретит все пути.

Г о м е ц. Теперь-то приобретет он благоволенье короля.

С и л ь в а. А для нас нет ничего важнее, как его благоволение сохранить. Как приедет сюда король, - разумеется, не останется без награды ни герцог, ни всякий, кого он представит.

Г о м е ц. Ты думаешь, приедет король?

С и л ь в а. Такие предполагаются приготовления, что это в величайшей мере вероятно.

Г о м е ц. Меня вы в этом не убедите.

С и л ь в а. Только уж ты, по крайней мере, этого не высказывай! Потому что если король и не собирается сюда приехать, так это настолько невозможно, что в это должны верить.

Фердинанд, незаконный сын Альбы, входит.

Ф е р д и н а н д. Отец еще не вышел?

С и л ь в а. Мы ждем его.

Ф е р д и н а н д. Князья скоро будут.

Г о м е ц. Сегодня приедут?

Ф е р д и н а н д. Принц Оранский и Эгмонт.

Г о м е ц (тихо Сильве). Я кое-что соображаю.

С и л ь в а. Так держи про себя.

Герцог Альба. (Когда он входит и выходит, прочие

расступаются в стороны.)

А л ь б а. Гомец!

Г о м е ц (выступает вперед). Господин!

А л ь б а. Караулы расставил и распоряжения дал?

Г о м е ц. В точности. Дневные патрули...

А л ь б а. Хорошо. Подождешь в галерее, Сильва даст тебе знак, когда их собрать и занять подступы к дворцу. Прочее знаешь.

Г о м е ц. Да, господин. (Уходит.)

А л ь б а. Сильва!

С и л ь в а. Здесь.

А л ь б а. Все, что я издавна ценил в тебе, - храбрость, решительность, несокрушимую исполнительность, - все покажи сегодня.

С и л ь в а. Благодарю, что вы даете мне случай показать, что я все тот же.

А л ь б а. Как только князья ко мне войдут, сейчас же спеши взять под стражу секретаря Эгмонта. Принял ли ты все меры, чтобы схватить остальных указанных?

С и л ь в а. Положись на нас. Судьба их свершится точно и страшно, как правильно рассчитанное затмение солнца.

А л ь б а. Установил ли ты за ними строгое наблюдение?

С и л ь в а. За всеми, за Эгмонтом по преимуществу. Он единственный с твоим приездом не переменил своего поведения. Целый день с лошади на лошадь, собирает гостей, всегда весел и разговорчив за столом, играет в кости, охотится, а ночью пробирается к возлюбленной. Остальные, наоборот, заметно переменились в своем образе жизни; сидят дома; проходя мимо их дверей, можно подумать, что в доме тяжело больной.

А л ь б а. Так действуй поскорей, пока они против нашей воли не выздоровели!

С и л ь в а. Я принимаю меры. По твоему приказанию мы их осыпаем почтительной услужливостью. Им жутко. Они дипломатически воздают нам робкой благодарностью, чувствуют, что лучше всего было бы бежать, но никто не решается сделать ни шагу; медлят, объединиться не могут, а в одиночку предпринять что-нибудь смелое мешает дух товарищества. Они бы очень хотели снять с себя всякое подозрение, а становятся все подозрительней. Я уже с радостью вижу, что твой расчет полностью оправдывается.

А л ь б а. Я радуюсь только делу, сделанному до конца, и то если оно далось нелегко; ведь нам остается еще очень многое, над чем предстоит подумать и побиться. Счастье своенравно - часто облагораживает заурядное и ничего не стоящее, а тщательно обдуманное - обесславливает заурядным исходом. Подожди, пока явятся князья. Тогда передай Гомецу приказ занять улицы, а сам спеши взять под стражу писца Эгмонта и прочих, кто тебе указан. Исполнив, явись опять сюда и сообщи моему сыну, чтобы он принес мне об этом известие в заседание совета.

С и л ь в а. Я надеюсь, что нынче вечером буду вправе стоять перед тобой.

Альба идет к сыну, который до сих пор стоял в галерее.

(Тихо.) Я не решаюсь это сказать себе, но надежда моя колебнется. Боюсь, не будет так, как он думает. Я вижу перед собой духов, которые неслышно и вдумчиво на черных чашах взвешивают судьбы князей и многих тысяч. Медленно качается стрелка весов, судьи погружены в глубокие думы; наконец от дыхания своенравной судьбы опускается одна чаша, подымается другая - и все решено. (Уходит.)

А л ь б а (с сыном входя). Каким нашел ты город?

Ф е р д и н а н д. Все покорилось. Я проехал, как будто для препровождения времени, взад и вперед по улицам. Ваши караулы, расставленные в огромном числе, нагнали столько страху, что и шептаться не решаются. Город похож на поле, когда издалека поблескивает гроза: не видать ни птицы, ни зверя, кроме тех, что еще спешат добраться до какого-нибудь убежища.

А л ь б а. Больше ничего тебе не встретилось?

Ф е р д и н а н д. Эгмонт с несколькими спутниками проехал верхом на базарную площадь; мы раскланялись; под ним была дикая лошадь, которую я должен был похвалить. "Будем поскорее объезжать лошадей: скоро они нам понадобятся!" - вскричал он, обращаясь ко мне. Сказал, что сегодня еще увидится со мной, приедет, по вашему приглашению, совещаться с вами.

А л ь б а. Он с тобой увидится.

Ф е р д и н а н д. Из рыцарей, которых здесь я знаю, он мне всех больше нравится. Кажется, мы будем приятелями.

А л ь б а. Ты все еще слишком тороплив и мало осмотрителен, постоянно узнаю в тебе легкомыслие твоей матери, которое ее безоговорочно толкнуло в мои руки. Увлекаясь внешним видом людей, ты ввязался слишком поспешно в некоторые опасные отношения.

Ф е р д и н а н д. Я склоняюсь перед вашей волей.

А л ь б а. Прощаю твоей юной крови эту легкомысленную благожелательность, эту небрежную веселость. Только не забудь, на какое дело я назначен и какую долю мог бы в нем тебе предоставить.

Ф е р д и н а н д. Напоминайте мне и не щадите меня, где только считаете это необходимым.

А л ь б а (после паузы). Сын мой!

Ф е р д и н а н д. Что, отец?

А л ь б а. Скоро явятся князья, явятся принц Оранский и Эгмонт. Не из недоверия только сейчас открываю тебе, что должно произойти. Они уже больше отсюда не выйдут.

Ф е р д и н а н д. Что задумываешь ты?

А л ь б а. Решено их арестовать! Ты изумлен? Слушай, что ты должен делать. Раз это случилось, ты должен знать причины. Теперь некогда их излагать. С тобой одним хочу я обсудить самое важное, самое тайное, крепкая связь нас соединяет; ты мне дорог и мил, на тебя хотел бы я все возложить; не одну привычку к повиновению хотел бы я внушить тебе, - способность создавать план, приказывать и выполнять желал бы я возрастить в тебе; оставить тебе великое наследство, королю - полезнейшего слугу; наделить тебя наилучшим, чем сам владею, чтобы ты мог не стыдиться стать рядом со своими братьями.

Ф е р д и н а н д. Чем бы только ни воздал я тебе за эту любовь, которую ты уделяешь мне одному, меж тем как целое государство дрожит перед тобой!

А л ь б а. Теперь слушай, что нужно делать. Как только войдут князья, всякий подступ ко дворцу будет прегражден. Для этого Гомец получил распоряжения. Сильва поспешит арестовать секретаря Эгмонта и других самых подозрительных. Тебе поручается командование караулом у ворот и во дворах. Прежде всего займи эту комнату рядом надежнейшими людьми. Затем подожди в галерее, пока возвратится Сильва, и принеси мне первую попавшуюся бумагу, как знак, что его поручение выполнено. Затем оставайся в приемной, пока принц Оранский выйдет, иди следом за ним. Я задержу здесь Эгмонта, как будто должен ему еще что-то сказать. В конце галереи потребуй у принца Оранского шпагу, призови караул и быстро возьми под стражу этого опаснейшего человека, а я возьму Эгмонта здесь.

Ф е р д и н а н д. Повинуюсь, отец, - впервые с тяжелым сердцем и тревогой.

А л ь б а. Прощаю; это - первый великий день в твоей жизни.

Сильва входит.

С и л ь в а. Посланный из Антверпена. Письмо от принца Оранского. Он не будет.

А л ь б а. Это посланный говорит?

С и л ь в а. Нет, это сердце мое говорит.

А л ь б а. Твоими устами говорит мой злой гений. (Читая письмо, он делает знак обоим, и они отходят в галерею. Он один остается на авансцене.) Он не придет! До последней минуты он, оттягивая, не обнаруживал себя. Теперь дерзает - не явиться! На этот раз умный догадался достаточно умно - не оказаться умным! Это подвигает стрелку часов. Еще маленькое продвижение этой стрелки - и великое дело совершено или упущено, упущено невозвратимо, потому что его невозможно ни наверстать, ни утаить. Давно я взвесил основательно все и предположил также и этот случай; определенно назначил себе, что нужно делать и в этом случае; а теперь, когда пришло время исполнить это, я едва удерживаюсь, чтобы за и против не боролись у меня в душе. Стоит ли хватать других, когда он уходит из моих рук? - Неужто я брошу все это и дам ускользнуть Эгмонту со всеми своими, которых так много и которые теперь, может быть, только сегодня в моих руках? Так и тебя одолевает судьба, тебя неодолимого? Так длительно все это обдумывалось, так тщательно подготовлялось! Какой прекрасный, какой великий план! Как надежда близка к осуществлению! А теперь, в решительное мгновенье стоишь между двух зол: словно из урны вынимаешь ты темный жребий; что выпадет - еще сокрыто и неизвестно тебе, чет или нечет. (Внимательно прислушивается, подходит к окну.) Это он - Эгмонт! Твой ли конь так легко примчал тебя сюда и не испугался ни запаха крови, ни духа с блещущим мечом, который встречает тебя у ворот? Слезай. Вот ты одной ногой в могиле, а вот и другой. Да, гладь его, потрепли по холке за верную службу - в последний раз! И нет мне выбора. Во второй раз Эгмонт уже не отдастся тебе в таком ослеплении, как теперь. Сюда!

Фердинанд и Сильва поспешно входят.

Вы сделаете, что я приказал! Я своей воли не изменяю. Я, как решено, задержу Эгмонта, пока ты мне не принесешь извещение от Сильвы. Оставайся поблизости. А у тебя судьба отнимает великую заслугу - собственной рукой схватить величайшего врага короля. (Сильве.) Спеши! (Фердинанду.) Иди ему навстречу. (Остается несколько мгновений один и ходит молча взад и вперед.)

Эгмонт входит.