Лев Семенович Выготский. ПСИХОЛОГИЯ РАЗВИТИЯ ЧЕЛОВЕКА 11

соотношение,  и форма их внешних проявлений не совпадают непосредственно,  и поэтому нужно анализировать процессы, нужно при помощи анализа за внешней формой их проявления вскрыть истинное отношение, лежащее в основе этих процессов. Анализ и ставит себе задачей вскрывать эти отношения. Подлинный научный психологический анализ коренным образом отличается от субъективного интроспективного анализа, который по самой природе не может выйти за пределы чистого описания.  Анализ в нашем смысле возможен только как объективный анализ, потому что он хочет вскрыть не то, чем наблюдаемый факт кажется нам, а то, чем он является на самом деле.  Нас интересует,  например,  не то непосредственное переживание свободной воли,  которую открывает нам интроспективный анализ, а та реальная связь и отношения внешнего и внутреннего, которые лежат в основе этой высшей формы поведения. Мы видим,  таким образом,  что психологический анализ в нашем понимании составляет прямую противоположность аналитическому методу в старом смысле этого слова.  Если тот осознавал себя как противоположность объяснению, то новый анализ является основным средством научного объяснения. Если тот принципиально оставался в пределах феноменологического исследования, то новый имеет своей задачей вскрытие реальных каузально-динамических отношений.  Но само объяснение становится в психологии возможным,  поскольку новая точка зрения не игнорирует внешние проявления вещей,  не ограничивается исключительно генетическим рассмотрением, но с необходимостью включает в себя научное объяснение и внешних проявлений,  и признаков изучаемого процесса.  Она делает это при помощи кондиционально- генетического подхода. Анализ,  таким образом,  не ограничивается одной генетической точкой зрения,  но по необходимости рассматривает известный процесс как круг возможностей,  который только при определенном комплексе условий или в определенной ситуации приводит к образованию определенного фенотипа. Таким образом,  новая точка зрения не устраняет,  не отодвигает объяснение фенотипических особенностей процесса,  но ставит их в подчиненное положение по отношению к их действительному происхождению. Наконец,  третье основное положение заключается в том,  что в психологии мы часто сталкиваемся с такими процессами,  которые уже омертвели,  т.  е.  проделали очень долгое историческое развитие и превратились в какую-то окаменелость. Окаменелос- 306 ти поведения легче всего обнаруживаются в так называемых автоматизированных или механизированных психических процессах.  Такие процессы,  которые вследствие долгого функционирования совершаются уже в миллионный раз,  автоматизируются,  они теряют первоначальный облик и внешним видом ничего не говорят о своей внутренней природе, они как будто утрачивают всякие признаки своего происхождения.  Благодаря подобному автоматизированию создаются огромные затруднения для их психологического анализа. Приведем простейший пример, который показывает, как по существу различные процессы приобретают внешнее сходство благодаря такой автоматизации.  Возьмем два процесса,  которые в традиционной психологии называются произвольным и непроизвольным вниманием.  Генетически указанные процессы глубоко различны; между тем в экспериментальной психологии можно считать установленным тот факт,  который формулируется в законе Э. Титченера: произвольное внимание, раз возникшее, функционирует как непроизвольное.  По выражению автора,  вторичное внимание непрерывно превращается в первичное.  Благодаря этому возникает высшая степень сложных отношений,  которая с первого взгляда приводит к затемнению основных генетических связей и отношений,  управляющих развитием какого-нибудь психического процесса. Описав обе формы внимания и противопоставив их со всей резкостью одну другой,  Титченер говорит, что есть, однако, еще и третья стадия развития внимания, она состоит не в чем ином, как в возвращении к первой стадии. Таким образом,  последняя,  высшая,  стадия в развитии какого-нибудь процесса обнаруживает чисто фенотипическое сходство с первичными,  или низшими,  стадиями и при фенотипическом подходе мы лишаемся,  следовательно,  возможности отличать высшую форму от низшей.  Поэтому перед исследователями встает та основная задача, о которой мы говорили выше, — превратить вещь в движение,  окаменелость —  в процесс. У нас нет другого пути исследовать эту высшую,  третью,  стадию в развитии внимания и постигнуть все ее глубокое своеобразие в отличие от первой иначе, как путем динамического развертывания процесса,  иначе,  как путем указания на ее происхождение.  Нас должен интересовать,  следовательно,  не готовый результат,  не итог,  или продукт,  развития,  а сам процесс возникновения или установления высшей формы, охваченной в живом виде. Для этого очень часто исследователю приходится переделывать автоматический, механизированный, омертвевший характер высшей формы и возвращать ее историческое развитие вспять,  экспериментально возвращать интересующую нас форму к ее начальным моментам, для того чтобы иметь возможность проследить процесс ее 307 возникновения. Но в этом, как мы уже говорили выше, и заключается задача динамического анализа. Мы можем, таким образом, резюмировать то, что сказано выше о задачах психологического анализа, и перечислить в одной фразе все три определяющих момента, которые лежат в ее основе: анализ процесса, а не вещи, анализ, вскрывающий реальную каузально-динамическую связь и отношение, а не расчленяющий внешние признаки процесса; следовательно, объяснительный, а не описательный анализ, и, наконец, анализ генетический,  возвращающийся к исходной точке и восстанавливающий все процессы развития какой- нибудь формы, которая в данном виде является психологической окаменелостью. Все три момента, взятые вместе,  обусловлены новым пониманием высшей психологической формы,  которая не является ни чисто психическим образованием,  как полагает описательная психология,  ни простой суммой элементарных процессов, как утверждала ассоциативная психология, но качественным своеобразием действительно новой,  возникающей в процессе развития формы. Три момента,  которые позволяют со всей резкостью противопоставить новый психологический анализ старому, могут быть обнаружены при исследовании любой сложной,  или высшей, формы поведения. Мы пойдем дальше тем же путем, с которого начали, именно путем противопоставления, так как с его помощью легче всего вскрыть существенную черту новых исследований основных,  или коренных,  изменений всего генезиса,  происхождения и структуры высшей формы поведения.  Поэтому,  для того чтобы от методологических соображений перейти к конкретному анализу,  позволяющему вскрыть общую форму закона,  лежащего в основе высшей формы поведения,  мы остановимся на экспериментальном анализе сложной психической реакции.  Это исследование представляется выгодным во многих отношениях.  Во- первых, оно имеет длинную историю, а следовательно, позволяет со всей ясностью противопоставить новые формы анализа старым. Во-вторых, имея дело со специальными условиями психологического эксперимента,  такое исследование позволяет в наиболее чистом и абстрактном виде сформулировать два основных положения, к которым приводит анализ всякой высшей формы поведения. Если мы подойдем к анализу сложной реакции так,  как он сложился в старой психологии,  мы легко обнаружим в самой классической и законченной форме те три отличительные черты, из отрицания которых мы отправляемся в наших исследованиях.  Во-первых,  в основе анализа лежит то,  что Н.  Ах называет наглядным схематизмом и что,  в сущности,  может быть названо анализом вещи.  Нигде атомистический характер психологии элементов, ее логика твердых тел, ее стремление рассматривать психические процессы как за мо ику твердых и неизменных ве- 308 щей, ее представление о том, что высшее есть просто сложное, — нигде все это не проявилось с такой ясностью,  с таким действительно наглядным схематизмом,  как в наиболее разработанной главе старой психологии, в экспериментальном анализе сложной реакции. Если мы обратимся к вопросу о том, как эта психология представляет себе возникновение высшей, или сложной, формы реакции, мы увидим, что она представляет интересующий нас процесс в высшей степени элементарно и упрощенно. Высшая реакция отличается,  согласно этому учению, от простой прежде всего тем,  что при ней происходит усложнение предъявляемых раздражителей.  Если при простой реакции мы имеем обычно один стимул,  то при сложной реакции прежде всего бросается в глаза наличие нескольких раздражений.  Обычно сложная реакция характеризуется тем,  что вместо одного впечатления на испытуемого воздействует ряд стимулов.  Из этих усложненных раздражителей с необходимостью проистекает и второй момент, именно усложнение психических процессов, лежащих в основе реакции. Но самое существенное то,  что усложнение внутренней стороны реакции аналогично усложнению раздражителей. В этом легко убедиться, если обратиться к тем обычным формулам, с помощью которых производится экспериментальный анализ сложной реакции.  Так,  реакция различения возникает в том случае,  если испытуемому, прежде чем реагировать на предъявляемые стимулы, предстоит произвести различение между двумя или несколькими раздражителями. В этом случае мы можем вычислить чистое время различения по простой формуле Р = р + P1, где Р — время сложной реакции различения, P1 — время простой реакции и р — чистое время различения. Равным образом дальнейшие усложнения приводят нас к построению реакции выбора.  Там,  где испытуемому предстоит сделать выбор между различными движениями,  мы имеем дальнейшее усложнение реакции,  которая заключается в том,  что к моменту различения прибавляется момент выбора, и потому классическая формула второй реакции выражается в таком же виде: Р = Р1 + р + В,  где В — чистое время выбора, Р — время реакции различения. Если вскрыть то представление о сложной реакции,  которое положено в основу этих формул,  легко заметить,  что оно в сущности может быть сформулировано в следующем виде:  реакция различения есть простая реакция плюс различение;  реакция выбора есть простая реакция плюс различение,  плюс выбор.  Высшая,  таким образом,  строится как сумма элементарных процессов,  которые подлежат чисто арифметическому суммированию.  В самом деле,  если мы вправе определять различение и выбор путем простого вычитания из сложной реакции простой, то тем самым мы утверждаем, что сложная реакция есть простая плюс 309 новый добавочный элемент, ибо всякое вычитание есть не что иное, как обращение сложения, и если бы мы хотели те же самые формулы представить в их первоначальном виде, то мы должны были бы заменить их суммой входящих в них элементов. Правда, в экспериментальной психологии не раз поднимался вопрос относительно совершенной несостоятельности операции вычитания высших форм из низших. Так, Титченер установил, что сложная реакция не составляется по частям из простых, что реакции различения и узнавания не являются сенсорными реакциями, к которым присоединено время различения и время узнавания. Реакция выбора не является реакцией различения, к которой прибавляется время выбора. Другими словами, нельзя получить время различения,  отнимая время сенсорной реакции от времени реакции различения.  Нельзя получить время выбора, отнимая время реакции различения от времени реакции выбора. Это часто делается в учебниках: указывается время различения, время узнавания, время выбора, но в действительности нельзя считать верным лежащее в их основе положение,  будто реакция представляет собой цепь отдельных процессов,  к которой можно произвольно прибавлять или от которой можно произвольно отнимать отдельные звенья. Реакция представляет собой один только процесс, который при данной степени навыка в целом зависит от звеньев инструкции.  Может быть,  покажется,  что в ассоциативной реакции можно прибегнуть к вычитанию, что мы можем с высокой степенью вероятности определить время, необходимое для ассоциации, отнимая время простой сенсорной реакции от времени простой ассоциативной реакции, но факты говорят другое. Инструкция, определяющая ассоциацию, господствует над всем течением сознания, и поэтому названные две реакции несравнимы. Основным экспериментально установленным фактом, который совершенно опрокидывает приведенные выше классические формулы анализа сложной реакции путем простого арифметического вычисления отдельных элементов, является установление Титченером положения, что время тщательно подготовленной реакции выбора может равняться времени простой сенсорной реакции. Известно,  что основным законом сложной реакции,  установленным в классической психологии,  является как раз обратное положение.  Именно старые эксперименты установили,  что время сложной реакции превышает время простой и удлинение времени сложной реакции возрастает прямо пропорционально количеству раздражителей, между которыми должно быть произведено различение, и количеству реактивных движений, из которых должен быть произведен выбор. Новые эксперименты показали,  что эти законы не всегда верны,  что достаточно подготовленная реакция выбора может протекать с такой же скоростью,  как и простая реакция,  и,  следовательно, приве- 310 денная выше аналитическая формула при подсчете ее конкретной величины должна привести к абсурду.  Она покажет, что время выбора равно нулю, и тем самым обнаружит фактическую несостоятельность того представления о сложной реакции, которое лежит в ее основе. Невозможность подобного анализа,  основывающегося на арифметическом вычитании,  была вскрыта и многими другими исследователями.  Мы не станем здесь входить в рассмотрение всех тех возражений,  которые с разных сторон делались против подобной операции,  укажем только,  что к тому же выводу в исследовании пришел Ах,  он с полным основанием показывает,  что несостоятельность этой операции обнаруживается, между прочим, в следующем: некоторые исследователи получили в результате подобного вычисления отрицательные величины.  Вместе с Ахом мы думаем,  что ту же самую ошибку старая психология делала и тогда, когда применяла то же самое понимание и к высшим процессам. Так, Л. Кэтлэ полагает:  если вычесть время, нужное для того,  чтобы уяснить и назвать слово, из времени, нужного для того, чтобы уяснить, перевести на другой язык и назвать слово, мы получим чистое время перевода. Таким образом,  и высшие процессы понимания речи с этой точки зрения складываются друг с другом чисто суммарным путем и могут быть выделены в анализе путем простого вычитания. Если от перевода данного слова на иностранный язык отнять его понимание и называние, мы получим в чистом виде тот процесс,  который лежит в основе перевода с одного языка на другой.  Поистине трудно представить себе более механистическое понимание сложных и высших форм поведения. Второй особенностью учения о реакции,  как она была развита в старой психологии,  является выдвижение на первый план чисто описательного анализа.  Если первая,  классическая,  стадия в развитии этого учения характеризовалась тем, что на место анализа процесса выдвигался анализ вещи, то новая точка зрения,  которая представлена Титченером,  Ахом и другими,  понявшими несостоятельность прежних воззрений,  ограничивается чисто описательным,  интроспективным анализом реакции.  Вся разница заключается только в том,  что на место механистического анализа раздражителей становится интроспективный анализ переживания. Описание внешних отношений заменяется описанием внутренних переживаний, но и там и здесь полностью сохраняется фенотипический подход к самому объекту. Э. Титченер отмечает:  все те инструкции,  которые относятся к первому типу реакций выбора, на деле могут быть весьма различными.  И сомнительно даже то,  говорит он,  вызывает ли хоть одна из этих инструкций подлинный процесс выбора. В этой области,  к сожалению, исследователи занимались больше определением времени реакции, чем анализом самих процессов реак- 311 ции. Поэтому данные психологического анализа очень скудны. Уже интроспективный анализ показал,  что в реакции выбора,  в сущности,  процессы выбора реально не имеют места.  Мы можем считать совершенно установленным факт,  что реакция выбора с психологической стороны ни в какой мере не заключает в себе процессов выбора и поэтому служит великолепным примером того,  как внешняя видимость какого-нибудь процесса может совершенно не совпадать с его действительной психологической природой.  В этой реакции,  говорит Ах,  не может быть никакой речи о выборе.  Все процессы с психологической стороны протекают так, что для выбора не остается никакого места. Ту же самую мысль сформулировал Титченер:  необходимо твердо помнить,  что названия,  данные сложной реакции (простая реакция, реакция различения, реакция выбора), только условные. Различение и выбор относятся к внешним условиям эксперимента,  и только к ним.  В реакции различения мы не различаем,  в реакции выбора мы можем производить операции,  но мы не выбираем реакций,  полагает Титченер.  Названия даны путем умозрительного построения в таком периоде развития психологии,  когда эксперименты были еще малоизвестны и анализ был еще делом будущего. Эти названия, как и некоторые другие, отжили вместе со своей эпохой. Поэтому наблюдатели должны принимать указанные названия реакций просто как показатели известных исторических форм опытов, а не как реально обнаруженные психологические факты. Мы видим,  таким образом,  что механический анализ классической психологии подставлял на место реальных отношений,  лежащих в основе процессов сложной реакции,  отношения,  существующие между стимулами.  Это было общее проявление интеллектуализма в психологии,  которая пыталась вскрыть природу психическою процесса посредством логизирования условий самого эксперимента. Итак,  тот процесс, который с внешней стороны является выбором, на деле не дает никаких оснований говорить о выборе. В этом смысле анализ интроспективной психологии был шагом вперед по сравнению со старым анализом,  но он не уводит нас особенно далеко.  Это был,  как уже сказано,  чисто описательный анализ переживаний,  который со скрупулезной точностью передает переживания испытуемого во время реагирования, но так как переживание не есть сам по себе целостный процесс реагирования, ни даже его главнейшая основа,  а составляет только одну сторону процесса и само нуждается в объяснении,  то естественно, что часто самонаблюдение не в состоянии дать даже правильного описания, не говоря уже об объяснении субъективной стороны реакции. Отсюда существенное расхождение между описанием одного и того же процесса у различных авторов. Реального каузально-динамического объяснения самого процесса 312 и этот анализ не мог представить, ибо оно требовало непременно отказа от фенотипической точки зрения и замены ее генетической. Третья особенность заключается в том, что старая психология приступила к изучению процесса сложной реакции в его законченной и мертвой форме. Внимание исследователей, говорит Титченер, направлялось на время реакции, а не на процесс подготовки и содержание реакции. Благодаря этому создался исторический прецедент для рассмотрения реакции без ее психологической подготовки.  Мы помним,  что хорошо подготовленная реакция выбора протекает так же скоро,  как и простая реакция.  Все внимание старой психологии было направлено на то, чтобы изучать процесс сложной реакции в автоматизированном виде, т.  е.  тогда,  когда процесс развития уже заканчивался. Можно сказать,  что психология начала исследовать сложную реакцию post mortem. Она никогда не умела ее схватить в живом виде, она раньше устанавливала ее в пробных опытах, и тем самым интересный момент налаживания и установления связей реакции, момент ее возникновения отбрасывался,  и изучение начиналось только после того,  как реакция устанавливалась,  развитие ее заканчивалось и она представала в своей законченной форме, автоматизированная и совершенно одинаковая в разных случаях. Многие исследователи обычно отбрасывали первые опыты,  т.  е.  тот период,  в который происходил действительно процесс установления самой реакции.  Титченер рекомендовал отбрасывать первые два эксперимента каждой серии,  во время которых и происходит процесс становления реакции.  Другие исследователи отбрасывали обычно первый опыт в тех случаях,  если он по продолжительности времени реакции резко отличался от следующих.  Многие исследователи сообщают,  что при сложных условиях реакции, особенно реакции выбора, приходилось отбрасывать при изучении все первые сеансы. Нетрудно видеть, что в техническом правиле выбрасывать первые этапы установления реакции выбора, а потом ее изучать сказывается основной подход старой психологии,  которая изучает сложную реакцию в мертвом виде,  как уже сделанную вещь,  после того как процесс ее развития закончен.  Вот почему этим психологам было чуждо понимание реакции как известного развивающегося процесса, вот почему они часто обманывались внешним сходством сложной реакции с простой. Мы еще раз напоминаем, что тщательно подготовленная реакция выбора может по времени равняться простой. Мы ставим этот факт в связь с тем обстоятельством, которое мы отмечали выше в общей форме,  говоря,  что в процессе развития высшие формы часто по внешним признакам напоминают низшие. Мы могли бы перечислить ряд психологических отличий сложных реакций от обыкновенного рефлекса,  но укажем только на одно: 313 как известно, время протекания сложной реакции длительнее, чем время протекания рефлекса. Однако Вундт уже установил тот факт, что время протекания реакции может сокращаться по мере ее повторения, в результате чего время реакции падает до времени обыкновенного рефлекса. Мы можем сказать в виде общего положения,  что и все главнейшие отличия реакции от рефлекса выступают с наибольшей ясностью именно в начале процесса образования реакции, по мере ее повторения они все больше и больше стушевываются.  Различие той и другой формы поведения нужно искать в их генетическом анализе,  т.  е.  в способе их происхождения,  в их реальной обусловленности.  По мере повторения реакция имеет тенденцию не усиливать свое отличие от рефлекса, а, наоборот, стушевывать его.  По мере повторения реакция имеет тенденцию переходить в более простой рефлекс.  Предписываемые экспериментальной методикой пробные опыты,  которые иногда занимали целые сеансы и затем не принимались в расчет,  приводили к тому,  что к моменту начала исследования процесс развития заканчивался и исследователи имели дело с установившимися,  механическими реакциями,  которые потеряли свои генетические отличия от рефлекса и приобрели фенотипическое сходство с ним.  Иначе говоря, реакция в психологическом эксперименте изучается после того, как она проделала какой-то процесс отмирания, превратилась в отвердевшую форму. Описывая основные моменты,  присущие традиционному анализу сложной реакции,  мы тем самым определяли,  правда с отрицательной стороны,  основные задачи,  стоящие перед нами. Очевидно,  задачей динамического анализа является охватить процесс возникновения реакции. Центр тяжести нашего интереса сдвигается и перемещается в новое место. Опыты,  в течение которых происходит установление реакции и которые отбрасывались старыми исследователями,  представляют центральный интерес для нас,  для динамического анализа,  ибо объяснить какую-нибудь вещь —  значит выяснить ее реальное происхождение, ее каузально-динамическую связь и отношение к другим процессам,  определяющим ее развитие. Следовательно,  задача анализа заключается в том,  чтобы вернуть реакцию к первоначальному моменту, к условиям ее замыкания, и притом охватить объективным исследованием весь процесс в целом, а не одну только внешнюю или внутреннюю его сторону. Наоборот, уже установившаяся реакция, стереотипно повторяющаяся, не представляет для нас законченной формы другого интереса, кроме как средства установления конечной точки, к которой приводит развитие этого процесса. Нас интересует,  таким образом,  момент возникновения,  установления,  замыкания реакции и динамическое развертывание всего процесса ее развития. Нам нужно посмотреть сложную ре- 314 акцию.  Для этого мы должны в эксперименте превратить автоматическую форму реакции в живой процесс, снова обратить вещь в движение, из которого она возникла. Если этим определить с формальной стороны задачу,  которая стоит перед нами,  то со стороны содержания нашего исследования возникает вопрос:  уже прежние исследования,  как мы говорили выше,  проделали критическую разрушительную работу над старым учением о психической реакции выбора. Они показали, что в реакции выбора не может быть речи о выборе,  что в основе такого представления о сложной реакции лежит чисто интеллектуалистическое представление,  которое психологическую связь и отношение между процессами заменяет логическими отношениями между элементами внешнего условия задачи.  Вместе с тем эта логическая формула сложной реакции дополнялась анализом переживаний,  наблюдаемых испытуемым в процессе реакции.  Логическое отношение вещей эти исследователи пытались заменить феноменологическими отношениями переживаний. Однако один вопрос они поставили со всей ясностью: в реакции выбора,  утверждали они,  мы производим самые различные операции,  но не выбираем.  Спрашивается,  что же в действительности происходит в реакции выбора?  Если мы возьмем даже самое лучшее изображение переживаний испытуемого, как их в систематической форме дает Ах или Титченер, мы увидим,  что они не выходят за пределы чистого описания,  что они не в состоянии объяснить нам с каузально-динамической стороны реакции выбора. Мы могли бы, следовательно, сформулировать основной вопрос, стоящий перед нами, в следующем виде: какова реальная каузально-динамическая природа сложной реакции? Если обратиться к экспериментам со сложными реакциями, легко заметить, что они обычно отличались одной общей чертой у самых различных исследователей.  Общая черта состоит в бессмысленности тех соединений,  которые производятся в процессе опыта между отдельными стимулами и реакциями.  В произвольности и бессмысленности связей,  лежащих в основе реакций,  многие исследователи видели существеннейшую черту данного эксперимента. Испытуемому дается ряд стимулов, на которые он должен реагировать различными движениями, причем ни сама связь между стимулами и движениями, ни порядок появления стимулов и движений не являются для испытуемого осмысленными. С равным успехом испытуемые могут реагировать на любой стимул любым движением. Принципиально механическое объединение любых стимулов с любыми реакциями ставит этот опыт в один ряд с классическими исследованиями запоминания при помощи бессмысленных слогов. Правда,  делались отдельные попытки перейти от бессмысленных связей в реакции выбора к связям осмысленным. На- 315 пример,  в опытах Мюнстерберга испытуемый должен был реагировать каждый раз определенным пальцем одной руки на пять различных акустических раздражений,  но сигналом реакции всякий раз был простой счет от одного до пяти, причем порядок реакций на клавиатуре электрического ключа совпадал с естественным порядком счета. При слове один испытуемый должен был поднимать большой палец, два —  указательный и т.  д.  Ф.  Меркель подобным же образом исследовал реакцию выбора при зрительных раздражениях. Мы видим,  таким образом,  что существуют два различных процесса,  при помощи которых устанавливается реакция выбора.  В одном случае она устанавливается просто путем механического соединения стимула и реакции,  главнейшим фактором которой является повторение.  Хотя ни один из исследователей не остановился подробно на анализе пробных опытов, т. е. на самом процессе образования