Игорь Кон Мужчина в меняющемся мире (15)

2. Еврейский мужчина в поисках идентичности Мы почти не знаем самих себя; наши чувства часто кажутся нам чужими, а эмоции других вызывают у нас страх. О нашей собственной истории как мужчин мы тоже, в сущности, ничего не знаем. Вальтер Хольштайн Почему я обращаюсь к Германии? Никаких особых теоретических оснований для этого у меня нет. Просто мне не нравится укоренившийся у нас «америкоцентризм», когда все российские процессы почему-то сравниваются с США, от которых наша страна во многом отстоит (не только географически) значительно дальше, чем от Европы. А Германия – солидная и благополучная страна, имеющая, что тоже немаловажно, достаточно много приличных исследований, дающих хорошую пищу для ума. Изучение гендерных отношениий и представлениий немецких мужчинах о самих себе начались в ФРГ еще в последней четверти прошлого века. Эти исследования позволяют выяснить, как за прошедшие годы у немцев изменилось соотношение трудовой и семейной деятельности, оценить степень поляризации мужских и женских образов и эволюцию нормативных канонов маскулинности. Меня интересуют не детали, а лишь самые общие тенденции развития. Первое репрезентативное исследование представлений западногерманских мужчин о себе и о женщинах, проведенное в 1975 г. (Pross, 1984), показало, что представления эти не совсем традиционны, но достаточно консервативны. Хотя большинство мужчин одобряли трудовую деятельность женщин и принцип гендерного равенства в семье, женщина оставалась для них прежде всего матерью и женой, а в сексе ей отводилась пассивная роль. Самих себя мужчины видели сильными, деловых женщин уважали, но жениться предпочитали на заботливых и нежных. Опрос, проведенный десять лет спустя женским журналом «Бригитта» (Metz-Goeckel, Miiller, 1986), показал, что гендерные установки и ценности за это время стали менее определенными, а у мужчин выросла неуверенность в себе. Домашняя работа по-прежнему оставалась преимущественно женской, только 7 % мужчин занимались ею систематически. 80 % опрошенных считали, что мужчина прежде всего кормилец, который должен содержать семью, а домашним хозяйством пусть занимается жена. Тем не менее 44 % опрошенных мужчин считают такое решение неидеальным, а 18 % – просто плохим. Мужчины стали чувствительнее к фактам насилия в отношении женщин (раньше они о них не знали и знать не хотели). Сексуальность стала более органично вписываться в целостный образ мужчины, выросла ориентации на партнерские отношения. Вообще, заметен сдвиг к «более мягким» мужчинам, но, несмотря на смягчение тендерного неравенства, «новые мужчины» составляли в общей массе немцев незначительное меньшинство. Опрос, проведенный в 1983–1986 гг. по заказу правительства Институтом прикладных социальных исследований, констатировал, что сдвиги в гендерном порядке продолжаются (Hartenstein et al., 1988). Женщины завоевывают все больше позиций в сфере образования и профессиональной деятельности, но в семейно-бытовых отношениях выравнивание происходит медленнее. Тем не менее более молодые и образованные супруги начинают справедливее делить обязанности между собой. Если в 1975 г. 26 % мужчин сказали, что предпочли бы оставить всю домашнюю работу женщинам, то в 1986 г. так сказали 18 %. Доля мужчин, реально участвующих в домашней работе, выросла с 46 до 64 %. Демократичнее стал механизм принятия важнейших семейных решений. Резко уменьшилось насилие в семье. Мужчины стали больше участвовать в воспитании детей, хотя и на подсобных ролях. Проведенный в 1989–1990 гг. берлинской социологической службой репрезентативный опрос 712 западногерманских мужчин (Hollstein, 1990) подтвердил, что нормативные образы развиваются в сторону большего гендерного равенства. Однако изменение установок часто не сказывается на реальном поведении. Темп и масштаб изменений зависят от целого ряда социально-экономических факторов. Наибольшие изменения происходят у мужчин нижнего среднего класса. Новые нормы гендерных отношений успешнее всего усваивают мужчины 27–40 лет, с гуманитарным образованием, интересом к политике, работающие учителями, психологами, социальными работниками. Напротив, среди представителей высших и, особенно, низших социальных слоев изменений мало. Многое зависит от уровня образования, характера работы, а также от особенностей собственного детства. В результате ослабления гендерного неравенства женщины кажутся мужчинам более сильными, чем раньше. Однако ожидания в большой степени зависят от социального положения самих мужчин. Средние слои в этом отношении выгодно отличаются от более сексистски настроенных низов и верхов. Мужчины из средних слоев чаще разговаривают с женщинами о своих чувствах, детях, политике, друзьях и сексуальности, то есть они больше ориентированы на коммуникацию. Представители низов и верхов воспринимают женщин более функционально и «материалистически». Если мужчины из средних слоев к женской эмансипации относятся положительно, то представители высшего слоя одобряют ее только на словах, реально поддерживать гендерное равенство готова лишь одна треть. Среди рабочих разброс еще больше: равноправие поддерживает треть опрошенных мужчин, 15 % считают его опасным, а 24 % даже хотят с ним бороться. За социальные льготы для женщин высказались 80 % мужчин из средних слоев, 80 % нижнего слоя высказались против. Фактическое распределение домашних обязанностей социально детерминировано. У мужчин из высших слоев такой проблемы нет – все делает прислуга. Мужчины из средних слоев тратят на домашнюю работу в среднем 1,3 часа в день, а из низших слоев – 1,1 часа. Так же сильно варьируют представления мужчин о себе, своем теле, здоровье, сексуальности и т. д. Больше всего изменений в этой сфере жизни ощущают представители средних слоев, затем – высших, а низшие классы порой даже не понимают, о чем идет речь. Выбирая любимых кинозвезд, мужчины-рабочие отдают предпочтение более маскулинным и агрессивным (Ален Делон, Сильвестр Сталлоне, Бельмондо и др.), а представители среднего класса – более тонким и рефлексивным (Дастин Хофман, Вуди Аллен). Качества «идеального мужчины» у низов более стандартны: выпивка, демонстрация силы и т. п. Средние слои предпочитают тех, кто готов обсуждать свои проблемы, признаваться в слабостях и т. д. Интересно, что разброс в выборе предпочитаемых мужских образов, с которыми респонденты идентифицируют себя, оказался больше, чем в выборе женских персонажей. В оценке собственных способностей у мужчин всех слоев заметен возрастной разрыв: молодые мужчины чувствуют себя более самостоятельными и способными справляться с бытовыми проблемами без помощи женщин, чем старшие. Мужчины из средних слоев придают меньше значения полу своих детей, для рабочих разница между мальчиками и девочками очень существенна. Меньше всего перемен зафиксировано в сфере взаимоотношений мужчин друг к другу. Во всех социальных слоях мужская дружба считается привилегированным, самым важным из мужских отношениий, и все ее высоко ценят. Однако интимные излияния между мужчинами редки, в детстве и юности мальчики охотнее делятся своими переживаниями с сестрами, чем с братьями. Говорить с друзьями о своих слабостях, сексуальных проблемах и т. п. мужчины избегают, чаще говорят о работе, спорте, политике. Неуверенность в себе, чувство неопределенности своей идентичности и тревога у мужчин значительно чаще проявляются в отношениях с другими мужчинами, чем с женщинами. К идее «мужского освободительного движения» американского образца большинство немцев относится отрицательно: «ерунда», «глупости», «подражание женскому движению». Однако многие мужчины своим положением не удовлетворены, считая, что как в социальном, так и в человеческом плане поставленных целей они не достигли. Мужчины из средних слоев меньше других гордятся своей маскулинностью и чаще выражают симпатии к андрогинным типам и ценностям. Рабочие к этому отнюдь не склонны. Общий вывод исследования: после 1975 г. в гендерных отношениях произошли большие сдвиги. Мужчины стали более терпимыми, менее агрессивными, лучше относятся к женщинам. Медленнее всего меняется поведение мужчин в семье и по отношению к детям. Этому мешает, в числе прочего, мужской шовинизм, отождествление маскулинности с внесемейными достижениями, по формуле «профессионально неуспешный мужчина – вообще не мужчина». Последнее крупное немецкое исследование ХХ в. «Мужчины на переломе. Как видят себя немецкие мужчины и как их видят женщины?» (Zulehner, Volz, 1998), выполненное по заказу двух религиозных мужских общин, евангелической и католической, при поддержке федерального министерства семьи, охватило две репрезентативные выборки (1200 мужчин и 800 женщин). Тот факт, что немецкие женщины успешно осваивают традиционно мужские сферы деятельности, ни у кого сомнений уже не вызывает. Однако гендерное равенство приветствуют 53 % женщин и только 31 % мужчин. По их реакции на эти процессы авторы выделяют четыре группы мужчин: традиционалисты (19 %), прагматики (24 %), неуверенные (38 %) и «новые мужчины» (19 %). Прежде всего, эти мужчины по-разному относятся к профессии и работе. Для традиционного мужчины главное – его работа, все остальное производно. Право на труд – привилегия мужчин, если рабочих мест не хватает, с работой должны расстаться другие, прежде всего – женщины. Для «новых мужчин» мир профессиональной деятельности менее важен и не выглядит исключительно мужским. Если традиционалистов женская конкуренция оскорбляет, то «новые мужчины» относятся к ней спокойно и не имеют ничего против совместной работы с женщинами. Различаются и их семейные ценности. Хотя традиционалисты готовы материально обеспечивать семью, эмоциональную заботу о детях они считают делом матери. «Новые мужчины» берут на себя больше домашних функций, их браки более партнерские, они придают больше значения отцовским обязанностям, чаще гуляют и играют с детьми. Однако многие женщины относятся к этим установкам скептически, не принимая их всерьез. В больших городах «новых мужчин» больше, чем в маленьких городах и деревнях. Политически традиционалисты тяготеют к правому, а «новые мужчины» – к левому крылу. Психологически «новые мужчины» значительно менее склонны к авторитаризму (сильный авторитаризм зафиксирован у 4 % «новых мужчин» и у 27 % традиционалистов) и меньше ориентированы на религиозные ценности. Существенная разница наблюдается и в отношении к своему внутреннему миру. «Новые мужчины» лучше осознают свои чувства и переживания и чаще говорят о них. Они менее эгоцентричны, более эмоциональны, у них более гибкие полоролевые стереотипы. В том, что ведущая роль в партнерских отношениях принадлежит мужчине, убеждены 52 % традиционалистов и лишь 21 % «новых мужчин». «Новые мужчины» ведут гораздо более активную сексуальную жизнь, больше удовлетворены ею и вдвое чаще говорят о ней со своими женами или подругами. Положительное отношение к сексуальности коррелирует у мужчин с общей удовлетворенностью жизнью. «Новые мужчины» значительно превосходят остальных мужчин в количестве источников сексуальной информации и охотнее признают сексуальные права женщин. С мнением, что «секс для мужчин важнее, чем для женщин», согласны 37 % всех опрошенных мужчин, но среди традиционалистов так думают 54 %, а среди «новых мужчин» – 21 %. «Новые мужчины» менее склонны к насилию, в том числе сексуальному, и значительно терпимее к альтернативным стилям жизни. Например, с суждением: «Гомосексуальность просто другой стиль жизни. В нашем обществе она должна быть открытой» – согласились 16 % традиционалистов, 32 % прагматиков, 34 % неуверенных и 64 % «новых мужчин». Предложенная авторами типология значимо коррелирует с возрастом. Среди мужчин младше 19 лет, больше всего (46 %) неуверенных. Больше всего «новых мужчин» (29 %) среди 20-летних, а традиционалистов – среди 60– и, особенно, 70-летних. В последней группе они составляют 43 %, тогда как среди 30-летних мужчин их только 10 %. Среди старых женщин тоже больше традиционалисток. Как возрастные различия переплетаются с когортными – вопрос открытый. В общем, по большинству показателей «новые мужчины» выглядят социально и психологически благополучнее остальных. Чтобы успешно жить и работать в современных условиях, мужчина должен стать мягче и терпимее. Тем не менее гендерные отношения остаются проблематичными. Новейшие массовые репрезентативные немецкие исследования, включая проведенный в 2003 г. национальный опрос 9 000 молодых людей от 12 до 29 лет (аналогичные опросы проводились в 1992 и 1997 годах), показывают, что ориентация на гендерное равенство не устраняет многих старых социальных и психологических проблем (Gille, Sardei-Biermann, 2006; Gille et al., 2006). Несмотря на то что большинство молодых немцев, определяя свои жизненные ценности, принимают принцип гендерного равенства, выбор между семьей и домашним хозяйством, профессией и партнерским разделением домашних обязанностей остается в значительно мере традиционным. Девочки и молодые женщины чаще считают центром своей жизни семью и домашнее хозяйство, тогда как представления о будущей жизни мальчиков и молодых мужчин теснее связаны с работой и профессией, чем с семьей. Потребность иметь надежную, интересную и в какой-то степени самостоятельную профессиональную работу присуща большинству современных немцев. Однако мужчины придают больше значения а) высокой зарплате и б) возможности продвижения по службе, тогда как женщины выше ценят морально-психологическую атмосферу. Не совсем одинаковы мужские и женские роли и в семье. Большинство опрошенных хотят делить домашнюю работу со своим брачным партнером/партнершей. Сдвиги в сторону гендерного равенства по сравнению с прошлым десятилетием значительны, но женщины стремятся к равному разделению домашнего труда гораздо больше, чем мужчины. Юноши считают этот вопрос частным, а многие взрослые мужчины вообще предпочитают традиционное разделение труда. Сравнение результатов молодежного опроса 2003 г. с данными предыдущих опросов (1992 и 1997 гг.) позволяет сформулировать ведущие тенденции развития за последние десять лет: 1. Эгалитарные ролевые образы стали более важными для обоих полов. 2. Сдвиги в установках у молодых женщин больше, чем у молодых мужчин. 3. Структурные сдвиги противоречивы. Хотя среди оканчивающих среднюю школу число молодых женщин больше, чем число молодых мужчин, в разделении труда и получении более престижных профессий сдвиги в пользу женщин невелики. Это объясняется прежде всего конфликтом между профессиональными и семейными ролями, связанными с воспитанием детей. 4. У молодых родителей нередко даже наблюдается «ретрадиционализация» – возрождение старых установок, включая представление о принципиальной неодинаковости мужских и женских ролей в семье и на службе, у молодых мужчин эти сдвиги часто становятся долгосрочными (то есть жизненный опыт делает их традиционалистами). Немецкие данные подкрепляются общеевропейской социальной статистикой. Вовлечение женщин во внесемейный труд – общая мировая тенденция. Параллельно этому, но в гораздо меньшем масштабе происходит вовлечение мужчин в домашнюю работу. В Норвегии мужской вклад в домашнюю работу по затратам времени по сравнению с женским вырос с 33 % в 1980 г. до 41 % в 2000 г, а в Нидерландах – с 24 до 32 %. Интересны в этом плане итоги сравнительного европейского исследования динамики соотношения работы и семьи (проект «Работа меняет гендер») в шести странах (Австрии, Болгарии, Германии, Израиле, Норвегии и Испании) в 2001–2004 гг. (Holter, 2007). В сфере социальных установок идеал мужчины-кормильца постепенно отмирает. С суждением, что дело мужа – зарабатывать деньги, а дело жены – следить за домом и семьей, согласились лишь 10 % опрошенных мужчин при 81 % против. 96 % опрошенных согласились с тем, что дети нуждаются в таком же тесном участии отца в их воспитании, как и матери (против – 3 %). Идеалом является активное отцовство и двойная (трудовая и семейная) карьера для обоих полов. Тем не менее многие старые проблемы сохраняются. 70 % неодиноких мужчин зарабатывают больше своих жен или партнерш, 10 % – столько же и лишь 20 % – меньше. Установки в пользу гендерного равенства сильнее у мужчин, которые а) трудятся в социальной сфере, а не в технической, б) имеют меньше рабочих часов в неделю, в) в браке или партнерстве имеют более или менее одинаковые доходы с супругами/партнерами, г) больше заботятся о детях и д) имеют маленьких детей. Мужчины, которые более активны в уходе за детьми, – моложе остальных, чаще имеют маленьких детей и сильнее поддерживают принцип гендерного равенства. Между прочим, несмотря на общее ослабление института брака, 80 % опрошенных мужчин состояли в стабильных отношениях (браке или партнерстве), из них 90 % жили с женщиной, 6 % – с мужчиной, а 4 % – неясно с кем. Несмотря на признание гендерного равенства, разделение домашней работы остается скорее традиционным: в 60 % домохозяйств стряпает преимущественно женщина, только 12 % мужчин готовят для себя сами. Уход за детьми осуществляют оба члена пары, а затрачиваемое на него время варьирует от 5 до 50 часов в неделю. Величина конкретного родительского вклада сильно зависит от продолжительности рабочего дня супругов. Сходная картина наблюдается и в США. Опрос, проведенный в 2008 г. институтом Гэллапа, показал, что в американских семьях существует строгое разделение труда: мужчины занимаются автомобилем, а женщины уборкой. По данным опроса, за состоянием машины постоянно следят 69 % мужчин и 13 % женщин. К числу «мужских» занятий также можно отнести работу на приусадебном участке (ею постоянно занимаются 57 % мужчин и 12 % женщин) и стратегическое управление семейными финансами (соответственно 35 и 18 %). Список «женских» обязанностей гораздо обширнее. Так, в большинстве своем, женщины отвечают за оплату счетов (сфера ответственности 48 % женщин и 34 % мужчин), мытье посуды (соответственно 48 и 16 %), закупки в продовольственных и хозяйственных магазинах (53 и 16 %), приготовление еды (58 и 14 %), стирку (68 и 10 %), уход за детьми (54 и 9 %), принятие решений о покупке мебели и украшений для дома (60 и 6 %) и за уборку дома (61 и 6 %). Любопытно, что опрошенные по отдельности супруги по-разному оценивали многие сферы своей ответственности, мужья и жены тянули одеяло на себя и доказывали, что именно они выполняют основной объем домашних работ. Молодые супруги склонны более «честно» делить ответственность, в то время как пожилые мужчины чаще доверяют домашние работы своим женам. По сравнению с результатами аналогичного опроса десятилетней давности, положение дел изменилось очень мало, хотя мужчины стали чуть чаще заниматься стиркой, уборкой, готовкой и детьми (Washington ProFile. April 11. 2008). Теоретическое объяснение этих макросоциальных сдвигов неоднозначно. Соперничают две модели: «новый мужчина» или «новые обстоятельства». В первом случае подчеркивается момент сознательного и добровольного выбора стиля жизни, во втором – выбор более или менее вынужденный. Очень важно учитывать семейный статус мужчины. С появлением ребенка, когда семейная жизнь приобретает новый центр, а гендерное равенство превращается из идеологической нормы в жизненное правило, в мужской психологии многое меняется. Однако и здесь многое зависит от социальных условий, включая отношение фирм, в которых мужчины работают, – насколько они дружественны к их семейным обязанностям. Очень важно также наличие законного отпуска по уходу за детьми. Даже если мужчина это право не реализует, оно имеет для него принципиальное значение. На вопрос о том, что меняется быстрее – условия труда или домашние условия, однозначного ответа, кажется, нет. Изменения в семейном быту и домашнем хозяйстве часто опережают прочие социальные сдвиги, домохозяйство выглядит динамичнее профессиональной работы. Однако эти процессы могут по-разному протекать у мужчин и у женщин. В отличие от США, в Европе по-прежнему нет мужских политических движений, большинство проблем решаются практически, на бытовом уровне. Нет здесь и характерной для американцев тревоги по поводу того, что гендерное равенство «подрывает» маскулинность. Хотя европейские социологи тоже нередко пишут о мужчине как о загадочном, никому не известном существе, ни паники насчет их «несостоявшейся маскулинности», ни «размахивания кальсонами» в знак своей капитуляции перед феминизмом у европейских мужчин не наблюдается. Мужчины сталкиваются с проблемами, которые не имеют простых и однозначных решений, но это их не пугает, они меняются вместе с изменяющимся миром. В России все выглядит драматичнее.