Игорь Кон Мужчина в меняющемся мире (33)

5. Самоуважение и удовлетворенность жизнью Мужчины молчат о своих тайнах, делая вид, что их нет. Мнительные, они стесняются своих страхов^ Они вообще куда более стеснительны, чем женщины, которые угощают друг друга тайнами, как пастилой и печеньем… Мужчины по своей природе заики, которые с трудом учатся говорить. Виктор Ерофеев Мужская телесность вывела нас на более высокие, интегративные личностные черты – образ «Я», самоуважение и удовлетворенность жизнью. Эти черты наиболее индивидуальны, а их критерии наиболее культурно специфичны, поэтому широкие обобщения в этой сфере трудны и проблематичны. Самоуважение как обобщенная самооценка личности и как целостное отношение к себе стало популярным сюжетом западной психологии в середине 1960-х годов; я познакомил советских читателей с соответствующими исследованиями в книгах «Открытие Я» (1978) и «В поисках себя» (1984). Но понятие «самоуважение» чрезвычайно многозначно, подразумевая и удовлетворенность собой, и принятие себя, и чувство собственного достоинства, и положительное отношение к себе, и согласованность своего наличного и идеального «Я». Ранние психологические тесты и шкалы самоуважения Морриса Розенберга (1965) и Стэнли Куперсмита (1967) измеряют, прежде всего, более или менее устойчивую степень положительности отношения индивида к себе. По Куперсмиту, самоуважение выражает установку одобрения или неодобрения и указывает, в какой мере индивид считает себя способным, значительным, преуспевающим и достойным, «это личное ценностное суждение, выраженное в установках индивида к себе». В зависимости от того, идет ли речь о целостной самооценке себя как личности или о каких-либо отдельных социальных ролях и свойствах, различают общее (глобальное) и частное (например, учебное или профессиональное) самоуважение. Поскольку высокое самоуважение ассоциируется с положительными, а низкое с отрицательными эмоциями, мотив самоуважения – это «личная потребность максимизировать переживание положительных и минимизировать переживание отрицательных установок по отношению к себе» (Kaplan, 1980). На этой теоретической основе было выполнено множество исследований, в том числе посвященных гендерным аспектам самосознания. Однако эти исследования имели два ограничения. Во-первых, почти все они посвящены детям и подросткам, оставляя в тени другие фазы жизненного пути. Во-вторых, они недостаточно строго разграничивали когнитивные (представления о себе и своих качествах) и эмоциональные (отношение к себе) аспекты образа «Я».[6] Что касается гендерных особенностей, то в конце 1970-х было установлено, что у девочек самоуважение ниже, чем у мальчиков, и с возрастом эта разница увеличивается. Такое открытие вызвало большую тревогу у американских учителей и родителей. Судя по новейшим данным, уровень самоуважения, уверенности в себе, социальных притязаний и веры в собственный успех у мальчиков во всех возрастах и средах действительно выше, чем у девочек. В какой-то мере это верно и для взрослых мужчин и женщин. Метаанализ психологической литературы 1958–1992 гг. и нормативных данных самых авторитетных личностных опросников 1940–1992 гг. показал, что мужчины выглядят более напористыми и имеют немного более высокий уровень самоуважения, чем женщины, а женщины превосходят мужчин по экстраверсии, тревожности, доверчивости и, особенно, мягкости характера. Существенных гендерных различий в социальной тревожности, импульсивности, активности, идеях, локусе контроля и организованности выявлено не было (Feingold, 1994). Склонность мужчин к более высокому самоуважению подтверждена и недавними метаанализами (Kling et al., 1999; Major et al., 1999), обобщившими результаты свыше 200 отдельных исследований гендерных различий в глобальном самоуважении. В одном исследовании компьютеризированный литературный поиск, охвативший 97 121 респондента от 7 до 60 лет, нашел между мужчинами и женщинами 216 различий, с небольшим общим преимуществом у мужчин (значительный эффект появляется в юношеском возрасте, 15–18 лет). В другом исследовании, обобщившем три репрезентативные выборки Национального центра педагогической статистики (48 000 молодых американцев от 13 до 32 лет), мужчины имели более высокие показатели по глобальному самоуважению, но разница небольшая (максимальная у восьмиклассников, но уже в десятом – двенадцатом классах она уменьшается). Отсюда вытекает, что преимущество мужчин невелико, величина различий варьирует на разных стадиях жизненного пути и зависит от характера оцениваемых черт. В недавнем метаанализе коммуникативных черт (Sahlstein, Allen, 2002) мужчины обнаружили более высокое самоуважение в оценке своих социальных и физических черт, но уступили женщинам по ряду других показателей. Насколько стабильны индивидуальные показатели самоуважения на протяжении жизненного пути? Метаанализ 50 опубликованных статей, с общим числом испытуемых 29 817 человек от 6 до 83 лет, и четырех больших национальных исследований (число испытуемых 74 381 человек) (Trzesniewski et al., 2003) показал, что в целом самоуважение – достаточно устойчивая личностная черта. Наименее стабильное самоуважение характерно для детей, в переходном возрасте и в молодости оно становится более устойчивым, а в середине жизни и в старости снова менее стабильным. Одна из первых попыток оценить устойчивость гендерных особенностей мужского и женского самоуважения – Интернет-опрос 326 641 американских мужчин и женщин от 9 до 90 лет (Robins et al., 2002). В целом, траектория самоуважения мужчин и женщин, независимо от их этнической принадлежности и социально-экономического положения, оказалась сходной: высокое самоуважение в детстве, резкое снижение в переходном возрасте, постепенный подъем в течение взрослости и заметное снижение в старости. Как и в предыдущих исследованиях, обнаружились интересные половозрастные различия. У 9—12-летних мальчиков и девочек уровень самоуважения практически одинаков (то же показал метаанализ, см.: Major et al., 1999). В пубертатном возрасте (13–17 лет) уровень общего самоуважения резко снижается, у девочек – вдвое больше, чем у мальчиков. Психологи связывают это с тем, что девочки тяжелее переживают сдвиги, связанные с изменением своего телесного облика в период полового созревания (Rosenberg, 1986). У взрослых самоуважение постепенно повышается, но у мужчин оно выше, чем у женщин. Разница между ними сильно уменьшается к 70 годам, после чего самоуважение снова быстро снижается, причем на этот раз мужчины впервые уступают женщинам. Однако Интернет-опрос не может заменить лонгитюдных исследований, тем более что эмпирические индикаторы разных исследователей не совпадают. В грубых социологических измерениях индикаторы самоуважения трудно отделить от показателей субъективного благополучия. В рамках международного проекта по изучению ценностей (опрошено 146 000 взрослых респондентов из 65 стран) уровень субъективного благополучия (СБ) (subjective well-being, сокращенно SWB) более молодых, до 45 лет, женщин оказался даже несколько выше мужского: очень счастливыми считают себя 24 % мужчин и 28 % женщин, а в старости картина меняется: очень счастливыми признают себя 25 % мужчин и только 20 % женщин (Inglehart, 2002). Роналд Инглехарт объясняет это характерной для индивидуалистических западных обществ социальной недооценкой роли пожилых женщин. Но, хотя самоуважение и СБ не одно и то же, эти показатели близки друг к другу. Метаанализ 300 исследований гендерных различий в удовлетворенности жизнью, в счастье, самоуважении, одиночестве и в оценке своего здоровья (Pinquart, Sorensen, 2001) обнаружил, что, хотя старшие женщины по всем этим параметрам существенно уступают своим ровесникам-мужчинам, в целом гендерные различия объясняют меньше 1 % всех вариаций в СБ и образе «Я». Может быть, разница в степени самоуважения и субъективного благополучия мужчин и женщин вообще зависит не столько от их психологических особенностей, сколько от социально-экономических факторов? Метаанализ 446 выборок с общим числом респондентов 312 940 (Twenge, Campbell, 2002) показал, что люди с более высоким социально-экономическим статусом (СЭС) (а в этом отношении мужчины, как правило, стоят выше женщин) обладают и более высоким самоуважением. Этот эффект незначителен у маленьких детей, которые могут не знать своего СЭС, но существенно усиливается в молодости вплоть до средних лет и снова уменьшается после 60 лет. Так что интерпретировать эти данные нужно осторожно. Тем более что они связаны не только с экономикой, но и с культурным символизмом. Независимость или взаимозависимость? Материал к размышлению Самоуважение и субъективное благополучие индивида неотделимы от ценностных ориентаций тех культур и обществ, к которым он принадлежит. Это вновь выводит нас на проблему соотношения индивидуализма и коллективизма. Хотя оба понятия широко используются и в психологии, и в социальной антропологии и специалисты в этих областях знания нередко ссылаются друг на друга, данные категории имеют для них не совсем одинаковое значение. По этим вопросам сейчас разворачивается увлекательная теоретическая дискуссия (Oyserman et al., 2002; Markus, Kitayama, 2004). Предложенное Гертом Хофстеде (Hofstede, 1980) концептуальное различение индивидуалистических и коллективистских культур оказало сильное влияние на общественные науки и психологию. Базовый элемент, ядро индивидуализма – предположение, что индивиды независимы друг от друга. Нормативный индивидуализм выше всего ценит личную ответственность и свободу выбора, право на реализацию своего личного потенциала при уважении неприкосновенности других. Индивидуалистические культуры ставят во главу угла личные ценности, личную уникальность и личный контроль, отодвигая все социальное, групповое на периферию. Важными источниками субъективного благополучия и удовлетворенности жизнью в этой системе ценностей является открытое выражение эмоций и достижение личных целей субъекта (Diener et al., 1999; Hofstede, McCrae, 2004). Напротив, базовый элемент коллективизма – представление, что социальные группы связывают и взаимно обязывают индивидов. Здесь обязанности стоят выше прав, а удовлетворенность жизнью вытекает не из личной самореализации, а из успешного выполнения своих социальных ролей и обязанностей и избежания неудач в этих сферах. Для поддержания внутригрупповой гармонии в коллективистской культуре рекомендуется не столько прямое и открытое выражение личных чувств, сколько ограничение эмоциональной экспрессии. Иными словами, индивидуалистические общества больше ценят независимость, а коллективистские – взаимозависимость. Соответственно варьируют и критерии субъективного благополучия. Оно может вытекать как из внутренних (восприятие и свойства самости – самоуважение, последовательность «Я» и внутренние эмоциональные состояния), так и из внешних источников (восприятие и свойства групп и отношений – выполнение социальных обязательств, поддержание культурных норм и гармонических личных отношений). Исследование 31 страны показало, что в индивидуалистических странах субъективное благополучие людей гораздо больше зависит от самоуважения, чем в коллективистских. Те же результаты были получены относительно эмоциональных состояний и последовательности «Я». Сравнение удельного веса самоуважения (внутренний фактор) и гармонии в личных взаимоотношениях (внешний фактор) как источников субъективного благополучия в «индивидуалистических» США и «коллективистском» Гонконге также подтвердило эту гипотезу. Однако предметом этих исследований были не индивидуальные свойства людей, а нормативные ожидания соответствующих обществ. Из высокого индивидуализма американского (США) общества как целого вовсе не следует, что все составляющие его этнические и социальные группы тоже будут индивидуалистическими. Почему бы этой проблеме не иметь и свой гендерный аспект? (Reid, 2004.) Маскулинные и фемининные нормы по-разному представляют соотношение индивидуализма и коллективизма. Составляющая ядро маскулинности субъектность (потребность быть действующим лицом, агентом действия) делает мужскую культуру более индивидуалистической, подчеркивающей свою независимость, отдельность от других, тогда как женская культура, больше ориентированная на других, подчеркивает скорее взаимозависимость. Специалисты по-разному интерпретируют это различие. Одни приписывают его биологическим свойствам. Другие выводят его из особенностей взаимоотношений матери и дочери: формируя свою идентичность по материнскому образцу, девочка тем самым развивает в себе базовое чувство тождественности и взаимосвязанности, тогда как мальчик, идентичность которого резко отлична от материнской, формирует чувство различия и отдельности (Ходоров, 2000). Социальная психология связывает эти различия с особенностями типичных мужских и женских ролей (Eagly, 1987): женщины чаще выполняют функции, предполагающие заботу о других (мать, сестра), тогда как мужские роли подчеркивают необходимость независимости и самопродвижения. Феминистские теории выдвигают на первый план проблему власти: будучи подчиненными членами общества, женщины должны уметь угадывать желания более могущественных «других», тогда как мужчинам, принадлежащим к господствующей группе, это требуется в меньшей степени. Интересно, что, хотя теоретические объяснения расходятся, самого феномена различия мужской и женской самореализации никто вроде бы не отрицает. Но если гендерные различия в ориентации преимущественно на независимость или взаимозависимость существуют, то они неизбежно скажутся и на критериях субъективного благополучия. Женщины, чья ориентация на взаимозависимость напоминает коллективистские культуры, будут при оценке своего благополучия принимать во внимание как внутренние, так и внешние источники, тогда как мужчины, чья ориентация на независимость близка к индивидуалистическим культурам, будут при оценке своего благополучия отдавать предпочтение внутренним источникам. Хотя кросскультурные исследования эту гипотезу не проверяли, существуют ее косвенные подтверждения. В одном исследовании было показано, что мужское и женское самоуважение покоится на разных основаниях, связанных с культурно-заданными гендерными ролями: мужское самоуважение теснее связано с личными достижениями, а женское – с успешными межличностными отношениями. По некоторым предположениям, мужчины и женщины не совсем одинаково определяют свое «Я». Мужчины склонны конструировать схемы самости, центральным принципом которых является «отдельность от других», а первичными компонентами – черты, навыки и свойства, имманентно присущие индивиду, тогда как женщины конструируют схемы, в основе которых лежит принцип связи с другими. Правомерны ли столь широкие обобщения – сказать трудно. Однако исследование, проведенное Анной Рейд, показало, что американские мужчины и женщины действительно основывают оценки своего жизненного благополучия на разных источниках: для мужчин главное – самоуважение, удовлетворенность собой, тогда как для женщин – это только полдела, вторая половина счастья – участие в гармоничных и взаимно удовлетворяющих личных отношениях (Reid, 2004). Косвенным подтверждением наличия сходных тенденций в России может служить сравнительное изучение мужских и женских автобиографий. Судя по этим данным, российские мужчины гораздо чаще женщин выражают удовлетворенность тем, как сложилась их биография. Неудачной считают свою жизнь 28,6 % мужчин, удачной – 68,9 %. Большинство мужчин видит свою удачу в выборе жены и рождении детей (28,2 %), затем (17,9 %) – в выбранном образовании, профессии и работе, 11,8 % – и в работе, и в семье (Мещеркина, 2004). Формируя биографический конструкт «самодостаточного Я», мужчины стремятся представить себя, прежде всего, с точки зрения полученного ими образования и пройденного профессионального пути и гораздо реже – с точки зрения отношений с кем бы то ни было. Вдвое больше мужчин, чем женщин, полагают, что они сами кузнецы своей судьбы. Мужчины в два раза реже женщин повторяют родительский биографический проект. Код «семья и обзаведение детьми» занимает в их рассказе маргинальное положение. Согласно их автобиографической самооценке, мужчины менее склонны зависеть от обстоятельств, они чаще женщин приписывают управление биографией лично себе, но в то же время чаще женщин подвластны влиянию значимых «других» (родителей, друзей). Среди наиболее употребимых смысловых кодов мужской биографии: «как сложилось, так сложилось», «повлияла перестройка и общее ухудшение экономической обстановки», «упущенные возможности, в том числе образование». Мужчины почти в три раза реже женщин связывают свою удачу с полученным образованием, зато втрое чаще отмечают неудачи, связанные с работой. Суть «мужской биографической нормы» Мещеркина видит в оседлости, верности выбранной распространенной профессии, стабильности социального контекста, усредненности, наличии полной семьи, следовании норме здоровья и поведения. Мужчины вдвое реже женщин ориентированы на повторение своей судьбы в детях, среди них больше тех, кто видит биографию своих детей иной, нежели их собственная. Таким образом, социальное изменение чаще стимулируется мужской, чем женской биографической практикой. Думаю, что для серьезных теоретических обобщений этих данных недостаточно. Однако определенную пищу для размышления они дают. Самое интересное, на мой взгляд, заключается в том, что от глобального отождествления (мужчины и женщины одинаковы) и такого же глобального противопоставления (мужчины – с Марса, женщины – с Венеры) мы приходим к констатации тонких социально-групповых, этнокультурных и индивидуальных вариаций. Еще одно мое замечание касается предполагаемого «индивидуализма» мужской культуры. Хотя такое предположение для мужчин лестно, потому что с индивидуальностью ассоциируются новизна и креативность (очко в пользу теории Геодакяна), практически любая мужская культура (и по данным антропологии, и по психологическим данным) представляет собой противоречивое сочетание высокой соревновательности (всех опередить, подчинить и выделиться) и такого же высокого коллективизма (чувство локтя, принадлежность к стае, умение подчиняться групповой дисциплине). Как эти потребности преломляются в самосознании и оценке своей успешности и благополучности – нелегкий вопрос. Вероятно, разные мужчины в разных обществах и в разных конкретных ситуациях отвечают на эти вызовы по-разному. Может быть, большая индивидуализация мужчин по сравнению с женщинами следствие не столько их природных качеств, сколько большей дифференциации их жизнедеятельности (индивидуальная работа – социальная привилегия)? Этот вопрос возникал у нас при обсуждении древнейших форм разделения труда, но пока ни антропология, ни психология ответить на него не могут. И последнее. Мужчины во всех возрастах склонны считать себя более сильными, энергичными, властными и деловыми, чем женщины, но при этом они, особенно мальчики-подростки, нередко переоценивают свои способности и положение, не любят признавать свои слабости и недостаточно прислушиваются к информации, которая противоречит их завышенной самооценке. Хотя такой защитный механизм (игнорируя информацию, противоречащую его образу «Я», человек защищает свое самоуважение) кажется иррациональным, он способствует формированию жизнестойкости и внутренней установки на самостоятельность. То есть он идет мужчинам на пользу. Но прекрасное нормативное мужское качество – уверенность в себе – легко превращается в опасную самоуверенность. Это имеет свой социально-педагогический аспект. С 1970-х годов в США проводится широкая социально-педагогическая кампания по повышению самоуважения школьников и особенно – представителей стигматизированных групп. Она, несомненно, приносит пользу. Но «аффирмативный (поддерживающий) дискурс» – похвалы независимо от реальных достижений – имеет и немалые издержки. Если в последней трети ХХ в. влиятельные американские психологи писали об опасных последствиях низкого самоуважения, то в последние годы по крайней мере трое видных психологов – Рой Баумейстер, Дженнифер Крокер и Николас Эмлер, опираясь на данные социальной статистики, утверждают, что плохие ученики, вожаки криминальных уличных шаек, расисты, убийцы и насильники вовсе не страдают пониженным самоуважением, напротив, зачастую они считают себя выше и лучше других. Само по себе высокое самоуважение не ведет к агрессии, но если оно не находит признания и подкрепления со стороны окружающих, оно превращается в опасный нарциссизм, некритическую самовлюбленность, которая может быть использована в каких угодно антисоциальных целях вплоть до терроризма. Многие религиозные экстремисты, и не только исламские, прямо говорят, что они призваны Богом исправить греховный мир и уничтожить тех, кто этому препятствует. Вот только боги и ценности у них разные. Между прочим, склонность к крайностям и экстремизму тоже типичное мужское свойство… Чтобы успешно жить и развиваться, индивид должен сочетать убеждение в своей личной ценности и своем праве на счастье с трезвой и достаточно самокритичной оценкой своих реальных возможностей и достижений. Каких-либо данных, что мужчины обладают в этом отношении превосходством над женщинами (или наоборот), у меня нет. Методологически изучение этого вопроса ничем не отличается от изучения других когнитивных процессов и способностей.