Игорь Кон Мужчина в меняющемся мире (49)

Что это дает с точки зрения формирования отцовской любви? Хотя «совместные роды» не творят тех чудес, которые им приписывали в 1980-х годах, часто они способствуют установлению психологической близости отца с женой и ребенком. Большинство из 53 присутствовавших при родах британских отцов оценили такой опыт положительно, но некоторым из них собственная роль в этом деле осталась неясна (Johnson, 2002). У некоторых мужчин вид крови и страдания жены вызывают не столько сочувствие, сколько отвращение, страх и брезгливость, которые могут отрицательно сказаться на последующей сексуальной жизни супругов. Иногда отцовская эмоциональная реакция протекает по типу кувады и становится настолько болезненной, что мужчине самому требуется психологическая и медицинская помощь. Психологи обсуждают в связи с этим проблему различия между простым присутствием отца при родах и его активным участием в них, когда идентификация с женой и ребенком гораздо глубже, а эстетические соображения отсутствуют, вытесняясь более острыми жизненными переживаниями. Е. Ангелова называет первое «ситуационным присутствием отца на родах» («Просто на месте событий был»), а второе – «гендерным проектом» («Надо участвовать во всем, что касается тебя»). Впрочем, не исключено, что дело не столько в наличии или отсутствии у молодых отцов соответствующей морально-психологической подготовки к родам, сколько в индивидуальных психофизиологических различиях. Но вот ребенок появился на свет. Какое удовольствие получает отец от общения с ним? Однозначного ответа на этот вопрос нет. В уходе за младенцем мать явно имеет преимущества перед отцом (кормление грудью, повышенная эмоциональная чувствительность женщин и т. п.). Когда эти половые различия рассматриваются в контексте ухода за неговорящим хрупким младенцем, женщины определенно имеют преимущество в том, что они легче читают выражение лица ребенка, более плавно двигаются, легче и нежнее прикасаются к нему и успокаивают его высоким, мягким, ритмическим голосом. Напротив, мужчине созвучнее взаимодействие со старшим ребенком, с которым легче и уместнее силовая возня, физическая координация и обучение манипулированию вещами. Заметим, однако, что эти общие тенденции, многие из которых усиливаются дифференцированной по полу практикой социализации, не должны восприниматься так, будто они биологически неизменны или инвариантны среди индивидов или культур. Одни культуры, как наша, могут усиливать, подкреплять эти предрасположения, тогда как другие – бороться с ними или даже переворачивать их. (Rossi, 1984. С. 13) Как и другие аспекты гендерной дифференциации, родительское поведение чрезвычайно пластично даже у высших животных (Redican, 1976). Самцы макаки резуса в естественных местах обитания равнодушны к своим детенышам, но в лабораторных условиях, при отсутствии самок, они вполне «по-матерински» реагируют на плач младенцев и нежно заботятся о них. Та же картина наблюдалась в естественной среде у павианов: если мать по каким-то причинам не выполняет своих обязанностей, ее функции берет на себя взрослый самец. Родительские реакции человека еще более пластичны. По традиции отцы не осуществляют непосредственного ухода за новорожденными; активный контакт отца с ребенком обычно начинается, когда ребенку исполняется 1,5–2 года, а то и позже. Мужчина с рождением ребенка приобретает много неприятностей (дополнительные материальные заботы, бытовые обязанности вроде стирки пеленок, меньше внимания со стороны жены, нарушение сна и т. п.) и практически никаких удовольствий. Между тем экспериментально доказано, что психологически подготовленные отцы охотно любуются новорожденными, испытывают физическое удовольствие от прикосновения к ним (правда, это чаще происходит в отсутствие матери, так как мужчины боятся проявить неуклюжесть и стесняются собственной нежности) и практически не уступают женщинам в искусстве ухода за ребенком. Включение отца в процесс физического общения с младенцем, от которого раньше мужчин всячески ограждали, может дать мужчине немалое удовольствие. Носить младенца на руках, окружать его собой, помещать в укромную выемку между подбородком и грудью – ни с чем не сравнимое блаженство. Вдруг новая способность пробуждается в плоском мужском теле – втягиваться и углубляться, образуя полузамкнутое пространство, и тем самым отчасти испытать ощущение материнства. (Эпштейн, 2003. С. 59) Конечно, такие переживания характернее для зрелого и тонко чувствующего мужчины, чем для впервые ставшего отцом 20-летнего юнца: Скажу откровенно, э-э, Рома, то есть… это, для меня это было существо. Человеком он стал для меня, когда у него появились какие-то поступки свои. То есть вот когда он, там, засмеялся, заулыбался. Так он лежал, ну, как бы… особо сильных чувств я не испытывал. Ну, прошу прощения, для женщины это может звучать как это, э-э, ужасно – ну, лежит кусок мяса, который, ну то есть просто живая кукла. (цит по: Ангелова, 2005) Рождение ребенка, особенно первого, сильно влияет на жизнь и самосознание мужчины. Прежде всего, у него появляется чувство взрослости и новая мужская идентичность, с которой отныне будут связаны все прочие компоненты его образа «Я». Серия глубинных интервью с 40 молодыми американцами выявила пять главных тем, связанных с этим событием (Palkovitz et al., 2001): 1. Остепенился, перестал быть ребенком, приобрел солидность – 45 %. 2. Уменьшилась эгоцентричность, стал больше давать, чем брать – 35 %. 3. Появилось новое чувство ответственности – 32 %. 4. Появилась генеративность (по Эриксону), забота о передаче чего-то потомству – 29 %. 5. Психологическая встряска – 29 %. В то же время с отцовским статусом связаны многочисленные новые заботы и тревоги. Кроме тонких эмоциональных переживаний, которых молодые мужчины не в состоянии описать словами, возникает множество соображений практического свойства. Например, обследованные парни из Новгородской области воспринимают перспективу появления первенца как помеху в достижении материального благополучия (так ответили 25,4 % опрошенных) и в общении с друзьями (22 %); в то же время это событие ассоциируется с целым рядом положительных переживаний: укреплением брака (47,5 %), возможностью интересного полноценного досуга (28,8 %), реализацией себя как личности (30,5 %), уважением со стороны окружающих (28,8 %) (Архангельский, 2005). От того, какое из этих ожиданий окажется более весомым, будут зависеть их отцовские практики. Солидные лонгитюдные исследования, например четырехлетнее исследование Национальным институтом психического здоровья США 300 пар, в которых оба партнера работают (Barnett, Rivers, 1998), демонстрируют, что под влиянием отцовства молодые мужчины существенно меняются. Первыми это замечают женщины. Самая распространенная характеристика: «он стал более ответственным». За нею следуют: «более терпеливым», «более ласковым», «более эмоциональным», «мягче», «нежнее», «более стабильным». Это, по-видимому, связано с гормональными изменениями, о которых говорилось выше. Изменения сказываются и на мужском здоровье. Как и всё на свете, их влияние неоднозначно и зависит не столько от самого факта отцовства, сколько от конкретных отцовских практик и того, какое значение мужчина им придает. С одной стороны, ответственные, вовлеченные отцы чаще других испытывают усталость от работы, тревогу, головную боль, боли в позвоночнике и бессонницу. С другой стороны, они реже погибают от несчастных случаев и вообще преждевременной смертью, меньше пользуются наркотиками и реже попадают в больницу. Кроме того, они реже вступают в конфликт с законом, а производительность их труда увеличивается. Иными словами, ответственное отцовство повышает субъективное благополучие мужчины. Изучение базы данных National Survey of Families and Households (выборка из 5 226 мужчин от 19 до 65 лет, с обширным материалом личных, семейных и социально-экономических историй) подтверждает и конкретизирует эти выводы. Сравнение бездетных мужчин, отцов, живущих вместе со своими детьми или отдельно от них, и приемных отцов показывает, что эти статусы статистически связаны с психическим здоровьем, социальными связями, межпоколенческими семейными отношениями и трудовым поведением мужчин, причем по всем этим параметрам отцы значимо отличаются от неотцов. Дело не в самом факте отцовства, а в характере отцовских практик. Сравнив количество времени, проводимого отцами с их детьми, с тем, как это время используется, исследователи нашли, что эти факторы положительно коррелируют с общим благополучием мужчин, причем такой эффект особенно значителен для мужчин, живущих вместе со своими детьми (Eggebeen, Knoester, 2001). Другое лонгитюдное исследование на основе той же базы данных (выборка из 3 088 мужчин) выявило, что не только первые, но и последующие дети оказывают значительное воздействие на жизнь своих отцов (Knoester, Eggebeen, 2006). Отцовство побуждает мужчин активизировать свое взаимодействие с родственниками и членами семьи, тратить больше времени на сферу обслуживания и дольше работать за счет сокращения своего свободного общения. Это – очевидный минус. Но одновременно отцовство активизирует другие формы жизнедеятельности. Например, мужчины, живущие вместе со своими биологическими или приемными детьми, значительно чаще становятся членами различных клубов и организаций, связанных со школой. То есть дети служат своеобразным механизмом, который побуждает мужчин изменять круг своего общения и деятельности. Советские социологи Л. Гордон и Э. Клопов констатировали этот факт, разумеется без такой солидной статистики и применительно к родителям вообще, еще в начале 1970-х годов. Напротив, бездетность, точнее, жизнь отдельно от детей – фактор скорее отрицательный. Традиционно родительство считается более важным фактором женской, нежели мужской жизни, поэтому исследователи мужского жизненного пути часто не принимали факт наличия или отсутствия детей во внимание. Новейшие исследования доказывают, что это мнение ошибочно. Родительский статус занимает в мужской жизни не меньшее, а подчас даже большее место, чем в жизни женщины. Американские данные говорят о том, что никогда не состоявшие в браке и ранее женатые, но бездетные мужчины имеют худшие показатели по состоянию здоровья и наличию потенциальной поддержки со стороны среды своего общения. Хотя в богатых западных странах с хорошей системой социального обеспечения старики практически не нуждаются в материальной помощи со стороны детей, международные данные (Survey of Health, Ageing, and Retirement – SHARE) по десяти странам, включая два скандинавских государства, показывают, что для болезненных старых людей дети остаются важнейшим потенциальным источником помощи. Опросное исследование жизненного пути пожилых людей в Амстердаме (661 человек) и Берлине (516 человек) показало, что мужчины, никогда не имевшие детей, имеют более узкий круг общения и меньшую удовлетворенность жизнью. Бездетные, то есть не имеющие живых детей, мужчины в Австралии, Финляндии, Германии, Японии, Нидерландах, Великобритании и США примерно равного возраста, социально-экономического статуса и уровня образования чаще других оказываются вовлеченными в нездоровое поведение (вроде курения и пьянства) и реже занимаются физическими упражнениями и иной полезной для здоровья деятельностью. Причем различия в родительском и/или брачном статусе, с точки зрения их влияния на здоровье, у мужчин больше, чем у женщин. Мужчины, свободные от брачных и родительских уз, лишены приносимых этими институтами защищающих здоровье факторов. Наличие детей также облегчает мужчинам вдовство (Dykstra, Wagner, 2007). О положительном влиянии отцовства на мужчин говорят и отечественные данные. Сравнение 50 мужчин, имеющих детей, и 49 бездетных мужчин, выравненных по возрасту (29–32 года) и социальному положению, в городах Кемерово и Топки в 2002–2003 гг. показало, что мужчины-отцы более удовлетворены жизнью, более склонны к соблюдению социальных норм и правил поведения, менее склонны к риску, менее подозрительны, более терпимы, ответственны и практичны. Кроме того, обнаружена значимая связь между наличием детей и общей осмысленностью жизни, положительной оценкой ее результативности. Второй этап исследования, объектами которого были 45 отцов и контрольная группа из 50 бездетных мужчин, подтвердил, что «отцовство является фактором оптимизации личности отца» (Борисенко, 2007. С. 135). Еще раз подчеркну: статистические корреляции ничего не говорят нам о причинно-следственных связях. Если бездетный мужчина имеет вредные привычки и более слабое здоровье, чем многодетный отец, это может быть следствием как того, что наличие детей удержало второго мужчину от опасных занятий, так и того, что первому мужчине слабое здоровье и вредные привычки помешали обзавестись потомством. Старая шутка, что холостяк живет как человек, а умирает как собака, а женатый – наоборот, родилась не без предпосылок. Социальная статистика – не урок семейных и каких-либо иных добродетелей. Однако установленные ею зависимости поучительны и заслуживают внимания. Самый тонкий и сложный аспект этой темы – чего отцы ожидают от детей, и насколько оправдываются их ожидания. В патриархальном обществе, где психологическая близость между отцом и детьми не предполагалась, многое казалось (хотя, конечно, не было) относительно простым. Если дети послушны и добросовестно выполняют отцовские наставления – папе не на что жаловаться. Но по мере увеличения различий между поколениями и одновременно – психологизации детско-родительских отношений на первый план выступают тонкие коммуникативные проблемы, к решению, а подчас даже к обсуждению которых стороны не готовы. Отцовство – не только социальный институт и индивидуальное чувство, но и коммуникативный феномен. Сыновняя тоска по несостоявшейся близости с отцом и отцовская тоска по несостоявшейся близости с сыном, составляющие лейтмотив многих современных фильмов и литературных произведений, на самом деле не новы. Мужская потребность в общении с детьми уже в глубокой древности породила особый жанр литературы – отцовские наставления вроде притчей Соломоновых. Сочинения такого рода весьма многообразны. В одном случае это просто форма политического трактата, в другом – религиозно-нравственное поучение, адресатом которого мог быть не столько реальный, сколько воображаемый наследник. Такие наставления сочиняли не только цари. Декабрист А. Н. Муравьев (1792–1863) начал писать свое наставление сыну Михаилу, когда мальчику исполнилось два года. Религиозно-нравственное сочинение предполагалось дополнить подробным описанием жизни родителей со времени их знакомства, а также собственной жизни мальчика, но тот через год умер, и отцовское сочинение осталось незаконченным… Иногда адресат мог быть одновременно реальным и воображаемым. Свои знаменитые «Письма к сыну» граф Честерфилд начал писать, когда его незаконнорожденному сыну Филипу было всего девять лет, они не предназначались для печати и были опубликованы лишь после смерти автора. Это очень интересный человеческий документ. Сначала идут сплошные поучения, но по мере взросления мальчика в них появляется настоящее чувство, отец искренне стремится превратить сына в своего друга: «Дай мне увидеть в тебе мою возродившуюся юность; дай мне сделаться твоим наставником» (Честерфилд, 1971. С. 231). Увы! Фактически он разговаривает с воображаемым собеседником. Даже о том, что сын был женат и имел двоих детей, граф узнал лишь после смерти Филипа. Физическое и социальное расстояние затрудняют интимную близость и даже делают ее невозможной. Вспомните цитированную выше рассказанную Монтенем трогательную историю запоздалых отцовских сожалений маршала де Монлюка. Дефицит любви и эмоциональной близости друг с другом остро переживают и отцы, и дети, но раньше о таких чувствах говорить стеснялись, это казалось «немужским». Многие психологи объясняют эти трудности общей мужской «неэкспрессивностью», неспособностью выразить свои переживания в словах. Но не менее важен тот факт, что отношения между отцом и детьми складываются и, тем более, воспринимаются как властно-иерархические, а подобные отношения никогда не бывают особенно доверительными. Даже если мы уважаем своих начальников, откровенность с ними опасна. То же самое чувствуют и дети. Между ребенком и отцом сохраняется определенная дистанция, которую обе стороны не могут и не смеют преодолеть. Особенно остро эта проблема стоит у мальчиков-подростков. Хотя отцы и дети предъявляют друг другу сходные требования, они часто понимают их неодинаково. Это сохраняется даже у взрослых. В одном американском исследовании 115 отцов и их взрослых сыновей спрашивали, насколько они эмоционально близки друг с другом. В целом, отцовские и сыновние оценки теплоты или холодности их взаимоотношений совпали, но отцы считали свое отношение к детям более теплым, чем казалось их сыновьям (Floyd, Morman, 2005). Отчасти это связано с тем, что сыновняя потребность в отцовской любви, как и все высшие потребности, практически ненасыщаема. Но за расхождением оценок стоят также нормативные ожидания. Хотя дети хорошо знают своих родителей и умело пользуются их слабостями, социальный стереотип порой бывает сильнее личного опыта. В 1970-х годах, отрабатывая самооценочную методику для исследования юношеской дружбы, я просил детей своих друзей предсказать, как их оценят по определенному набору качеств папа и мама, а затем сравнивал их ожидания с реальными родительскими оценками. В семье Т. мама была строга и реалистична, папа же был настолько влюблен в сына, что видел в нем одни достоинства. Пятнадцатилетний Алик это отлично знал, но тем не менее ожидал от отца более критических оценок, чем от матери. Стереотип строгого и требовательного отца пересилил собственный жизненный опыт подростка. Так что подчас дети сами толкают отцов на путь авторитарности… Отцы часто задаются вопросом, как говорить с детьми и «что нужно сказать сыну, если говорить нечего», связывая свои коммуникативные трудности с отсутствием собственного опыта. У меня нет отца с 16 лет, и поэтому я не знаю, как себя должен вести настоящий отец со взрослым сыном: что он должен говорить, и вообще… Мы часто ссоримся, а потом долго не разговариваем, каждый сам по себе. Он такой весь ершистый, отвечает односложно, резко. А был такой маленький-маленький, а потом вырос. Теперь вот сидит и дуется на меня. А когда начинает говорить, то я тут же понимаю, что это не те слова, что та грубость, что слетает с его губ, не имеет никакого к нему отношения. Просто он не знает нужных слов. Надо же ему что-то говорить, вот он и говорит что попало. А так он меня любит, конечно. Они, нынешние, вообще лучше нас. Мы были злее. А потом к нему приходят друзья. При друзьях он говорит со мной грубовато: «Когда приду, тогда и приду! Иду куда надо!» Я понимаю, что это все бутафория, что ему надо выделиться среди друзей, показать чего-то там. Я все понимаю, но мне обидно. Это похоже на предательство: пришел кто-то, а ты тут устраивал, согревал углы, а он пришел – и опять ветер по комнатам. Хотя, наверное, это не совсем предательство – никто же не рассчитывает на то, что он всю жизнь будет за нас цепляться, когда-то надо и самому совершать ошибки. Просто почему-то понимаешь, что комната может опустеть. (Покровский, 2005)