Игорь Семенович Кон Дружба — Этико-психологический очерк (1)

Игорь Семенович Кон Дружба — Этико-психологический очерк Введение. ИСТИНУ НАЗОВИ МНЕ Истинное государство, истинный брак, истинная дружба нерушимы, но никакое государство, никакой брак, никакая дружба не соответствуют полностью своему понятию. К. Маркс Вряд ли найдется человек, который не задумывался бы о сущности дружбы. Впервые это обычно случается в ранней юности, когда от школьных диспутов о дружбе, товариществе и любви ждут не только абсолютной ясности, но и практического решения жизненных проблем. Умудренные опытом взрослые улыбаются такой наивности. Однако их живо волнуют проблемы психологии общения, социальные и психологические причины некоммуникабельности, способы укрепления соседских и дружеских связей и т. д. Трудно назвать классика философии, который не писал бы о дружбе: Платон и Аристотель, Феофраст и Эпикур, Цицерон и Сенека, Августин и Дунс Скотт, М. Монтень и Ф. Бэкон, К. Томазий и X. Вольф, А. Шефтсбери и Д. Юм, П. Гольбах и К. Гельвеций, И. Кант и Г. В. Гегель, С. Кьеркегор и Л. Фейербах, А. Шопенгауэр и Ф. Ницше, В. Г. Белинский и Н. Г. Чернышевский. Но дружба как предмет серьезного научного исследования сразу же вызывает скептическое отношение. После моего доклада на первом Всесоюзном симпозиуме по проблемам общения (1970 г.), в котором предлагалась программа междисциплинарного изучения дружбы, кто-то прислал мне записку: "Жалею, что Вы так рано отходите от настоящей науки". Несколько лет спустя аналогичное отношение к проблеме выявилось в другой ситуации. Студентам физического факультета Ленинградского университета сказали, что они могут прослушать факультативный курс по психологии общения. "О!" — обрадовались физики. "Речь пойдет о психологии дружбы", — уточнил преподаватель. "А…"- разочарованно протянули студенты. В чем же дело? Видимо, в том, что разговор о дружбе невольно ассоциируется в обыденном сознании с назидательными беседами, сдобренными двумя-тремя хрестоматийными примерами и предназначенными главным образом для подростков. Но предмет и содержание науки изменяются в ходе истории. Еще немецкий просветитель XVIII в. Георг Кристоф Лихтенберг заметил: "Там, где прежде были границы науки, там теперь ее центр". Это как нельзя более верно и относительно дружбы. Сегодня одно из центральных мест в науке о человеке заняла проблема общения. О ней пишут философы, социологи, психологи, этнографы, педагоги, психиатры и представители других научных дисциплин. Однако, как справедливо подметил В. Л. Леви, "общение", о котором так много спорят, не строгая аналитическая категория, а "слово-пакет, в которое можно завернуть радиопередачу… театр, младенческое "уа-уа", застолье, книгу, случайный взгляд, анонимку, музыку, дипломатию, матерщину… Я не знаю, что такое НЕ-общение". Одни авторы имеют в виду макросоциальные общественные отношения, другие — внутриколлективные взаимосвязи, третьи — взаимодействие индивидов вообще, четвертые — коммуникативные процессы, пятые — личные (или, как теперь принято называть, межличностные) отношения и привязанности и т. д. Чтобы преодолеть эту многозначность, некоторые ученые предлагают сузить объем категории "общение", выделив его субъектно-субъектную, индивидуально-личностную, "диалогическую" сущность, в отличие от более общих и элементарных процессов взаимодействия, коммуникации, обмена информацией и т. п. Но если принять такое, на мой взгляд, обоснованное ограничение, то самой "чистой", идеальной формой общения окажется именно дружба, которая вызывает к себе возвышенно-трепетное и одновременно скептическое отношение как раз вследствие несовпадения должного и сущего. Люди всех времен и народов почитают дружбу величайшей социальной и нравственной ценностью. "Если найдешь разумного друга, готового идти вместе, праведно живущего, мудрого, превозмогающего все невзгоды, — иди с ним, радостный и вдумчивый. Если не найдешь разумного друга, готового идти вместе, праведно живущего, мудрого, — иди один, как царь, отказавшийся от завоеванного царства, или как слон в слоновом лесу", — учит Дхаммапада, собрание религиозно-этических изречений раннего буддизма (III–I вв. до н. э.). Вместе с тем люди неизменно считают подлинную дружбу редкой и расцвет ее, как правило, относят к прошлому. То и дело приходится слышать жалобы на то, что интимная, глубокая дружба часто подменяется у современной молодежи поверхностными и экстенсивными приятельскими отношениями, что телефон заменяет личные контакты, а телевизор — живой обмен мнениями. Эти рассуждения, подкрепленные ссылками на научно-техническую революцию, урбанизацию и рационализм современной жизни, кажутся довольно убедительными. Юрий Нагибин на страницах "Недели" пишет: "Меня недавно познакомили с результатами социологического исследования, там обсуждались мои рассказы о детстве и юности, по принципу "книги читают нас". Так вот, старшеклассники завидуют нашей более чем полувековой дружбе и прямо признаются, сетуют, что у многих из них нет настоящей потребности друг в друге, поэтому бестрепетно одних спутников меняют на других. А после школы — институт, там будет своя компания, на службе — своя. То неглубокое общение, которое связывает тебя с сегодняшними приятелями, легко завяжется с любыми другими — зачем за кого-то держаться? Такие молодые, а уже одиноки…" Б Но если современные ребята завидуют прочной дружбе своих дедов, значит, потребность в такой дружбе у них есть. Да и сетования на оскудение дружеских отношений раздавались задолго до нашего времени, когда не было еще ни телефона, ни телевизора, ни научно-технической революции, ни частых переездов с места на место. Перелистаем страницы истории. Западногерманский социолог Ф. Тенбрук относит расцвет высокоиндивидуализированной дружбы к периоду между 1750 и 1850 гг. Ныне, считает он, подобные отношения "теряют свою силу и распространенность. В сегодняшнем мире дружба играет сравнительно небольшую роль и уж, во всяком случае, персонализированные дружеские отношения составляют исключение". Однако романтики начала XIX в. тоже считали глубокую дружбу большой редкостью. По словам немецкого поэта Л. Тика, все люди любят или, по крайней мере, думают, что любят, "по лишь очень немногим дано быть друзьями в подлинном смысле слова". Склонность проецировать царство дружбы в прошлое наблюдалась и раньше. В середине XVIII в. К. Гельвеций писал, что "во времена рыцарства, когда выбирали себе товарища по оружию, когда два рыцаря делили славу и опасность, когда трусость одного могла стоить жизни и потери чести другому", дружба, несомненно, была более избирательной и прочной. Напротив, при "настоящей форме правления" (имелся в виду французский абсолютизм) "частные лица не связаны никаким общим интересом… И нет больше дружбы; со словом "друг" уже не связывают тех представлений, которые связывали раньше…" В XVII в. о расчетливости и своекорыстии дружбы писал Ф. Бэкон, в XVI в. — М. Монтень, по словам которого для возникновения настоящей дружбы "требуется совпадение стольких обстоятельств, что и то много, если судьба ниспосылает ее один раз в три столетия". Гуманисты эпохи Возрождения апеллировали к античным образцам дружбы. Античные авторы в свою очередь ссылались на более древних героев. Древнегреческий поэт Феогнид (VI в. до н. э.), воспевая достоинства дружбы, считал ее весьма несвойственной своим согражданам: …Милых товарищей много найдешь за питьем и едою. Важное дело начнешь-где они? Нет никого!.. Уже древнеегипетский автор "Спора разочарованного со своей душой" (XXIII–XXII вв. до и. э.) горько сетует на оскудение человеческого общения: Кому мне открыться сегодня? Братья бесчестны, Друзья охладели… Нет закадычных друзей, С незнакомцами душу отводят! Спрашивается, когда же было время "настоящей дружбы" и было ли оно вообще? Как иронически замечает А. Шопенгауэр, "истинная дружба — одна из тех вещей, о которых, как о гигантских морских змеях, неизвестно, являются ли они вымышленными или где-то существуют". Трудности начинаются уже с определения самого понятия дружбы. Современные толковые словари и учебники этики определяют дружбу как близкие отношения, основанные на взаимном доверии, привязанности, общности интересов и т. д. Какие же признаки отличают дружбу от прочих межличностных отношений и привязанностей? В отличие от деловых отношений, где один человек использует другого как средство для достижения какой-то своей цели, дружба — отношение самоценное, само по себе являющееся благом; друзья помогают друг другу бескорыстно: "не в службу, а в дружбу". В отличие от близости, обусловленной кровным родством, или от товарищества, где люди связаны принадлежностью к одному и тому же коллективу, узами групповой солидарности, дружба индивидуально-избирательна и основана на взаимной симпатии. Наконец, в отличие от поверхностного приятельства, дружба — отношение глубокое и интимное, предполагающее не только взаимопомощь, но и внутреннюю близость, откровенность, доверие, любовь. Недаром мы называем друга своим alter ego ("другим Я"). Но обязателен ли этот канон для всех времен, народов и индивидов? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно рассмотреть дружбу сначала в культурно-историческом плане — как менялись ее образцы и образы в истории человечества, а затем в психологическом — как варьируют дружеские чувства и отношения у разных людей, в зависимости от их возраста, пола и других особенностей. Именно так и построена данная книга. Первое ее издание (1980 г.), которому предшествовал ряд специальных публикаций, было с интересом встречено читателями и вышло также на латышском, венгерском, немецком, болгарском, словацком, итальянском, испанском, польском и молдавском языках. Настоящее издание существенно переработано и расширено. Наиболее радикальной переработке в свете новых научных данных подверглась глава, посвященная особенностям дружбы в современную эпоху, и вторая, психологическая, часть книги. По своей проблематике и задачам книга "Дружба" тесно связана с книгой "В поисках себя. Личность и ее самосознание", изданной Политиздатом в 1984 г. Не повторяя друг друга, обе книги освещают одни и те же социально-психологические и нравственные проблемы человеческого бытия. В одном случае отправной точкой является индивидуальное Я, а в другом — личные взаимоотношения. Но анализ объективных закономерностей и исторических тенденций развития человеческих взаимоотношений и индивидуальный мировоззренческий и нравственный поиск — вещи разные. Попытка совместить эти два круга вопросов, из коих первый предполагает взгляд снаружи, а второй — изнутри, создает определенные теоретические и стилевые трудности, которых не может не заметить вдумчивый читатель. Однако автор задался целью не поучать, как нужно или не нужно дружить, а ввести читателя в курс того, что мы на самом деле знаем о природе, генезисе и функциях дружбы, дать тем самым ему пищу для самостоятельных размышлений. Эта книга не для подростков, хотя надеюсь, что и они, любимые мои читатели, тоже найдут в ней нечто существенное о себе и для себя; она для взрослых. Насколько удалось осуществить этот замысел — пусть судит читатель. 1. ПО СТРАНАМ И КОНТИНЕНТАМ Дружба на время — рабство навечно. Шумерская пословица Этикет надо соблюдать даже в дружбе. Японская пословица Поскольку жалобы на оскудение дружбы апеллируют прежде всего к истории — раньше было хорошо, а теперь стало плохо, — мы тоже начнем разговор с истории. Из каких звеньев складывается сеть личных отношений у народов мира, стоящих на разных стадиях социально-экономического развития? По каким признакам, ожиданиям и ценностям разные народы отличают дружбу от прочих отношений? Каковы специфические функции и эмоциональные свойства их дружбы — круг участников, степень исключительности, близости, устойчивости? Прежде всего, какое значение вкладывают разные народы в само понятие "дружба" — одно и то же или разное? Как показывает сравнительное языкознание, значения слов "друг" и "дружба" в большинстве языков тесно связаны с понятиями родства, товарищества (особенно воинского) и любви. Единое этимологически праславянское слово drugъ значит "приятель, товарищ" и "иной, другой, второй, следующий". Древнеславянское "дроужьба" означало близость, товарищество, общество. Обращение "друзья и братья", имеющее сегодня метафорический смысл, некогда звучало буквально. Русский глагол "дружить" этимологически близок к сербохорватскому "дружите се" "присоединяться", словенскому "druziti" — "соединять" и т. д. Обращает на себя внимание близость корней "семейных" и "воинских" понятий. Слово "дружина", в русском языке означающее воинский отряд, в словенском и болгарском языках означает семью, домочадцев. Лингвисты предполагают, что в основе всего этого гнезда слов находился глагол со значением "следовать"; это согласуется с реально засвидетельствованными значениями "спутник", "следующий", "идти походом", "отряд", "свита" и др. во многих германских, балтийских и славянских языках. Немецкое существительное Freund-"друг" — с его готским прообразом frijonds этимологически восходит к глаголам freien ("свататься") и freuen ("радоваться"). Староанглийское freond, старонорвежское fraend, старосаксонское friund, староверхненемецкое friunt ("кровный родственник") восходят к староанглийским глаголам freogan, freon ("любить"); готское frijonds — причастие от глагола fryon ("любить"); тот же смысл имеет староисландское fria. В основе всех этих слов лежит германский корень fri — "оберегать, заботиться". Готские и древнегерманские корни, в свою очередь, связаны со староиндийским priyah — "собственный", "дорогой", "любимый", индоевропейским prija и авестийским frya — "дорогой", "любимый". Отсюда же происходит украинское слово "прияти" ("помочь") и русское "приятель". "Любовно-семейные" корни тесно переплетены с корнями, обозначающими "свободу": староанглийское freo значит "свободный", средневерхненомецкое vrien означает одновременно "любить" и "освобождать". Это не случайные созвучия: определения "любимый", "свободный" были применимы только к свободным членам клана, в отличие от рабов. За этимологической общностью прослеживается первоначальная нерасчлененность общественных и личных отношений и сопутствующих им эмоций. Когда же, на какой стадии исторического развития начинается их смысловая и функциональная дифференциация? Если видеть в дружбе только непосредственную, нерефлексированную эмоциональную привязанность отдельных индивидов, человечество отнюдь не обладает в этом вопросе монополией. Этология, изучающая поведение животных в естественных условиях, располагает огромным материалом об индивидуальных эмоциональных привязанностях и союзах между животными, иногда даже разных видов. Что и как переживают животные, мы, конечно, не знаем. Однако сила их привязанностей проявляется в степени интенсивности и характере их взаимодействия (физический, телесный контакт, прикосновения друг к другу, совместные перемещения, координация еды, питья и прочих действий, добровольный дележ дефицитных средств существования, жесты доверия и расслабления, координированный стиль общения, продолжительность зри тельного контакта, отсутствие актов агрессии или избегания, наличие особых "игровых" ритуалов общения). Такое "кооперативное" поведение, не сводимое ни к половому, ни к материнскому инстинкту, побуждает ученых говорить о своеобразной "дружбе" животных, выделяя несколько ее типов. 1. Тесная парная "дружба" детенышей и подростков, складывающаяся в процессе совместного развития и игровой активности. Она отличается высокой эмоциональной интенсивностью: животные тоскуют друг без друга, постоянно находятся вместе. Большей частью эта "дружба" однополая, но встречаются и смешанные пары. 2. Групповая дружба молодых самцов, существующая, например, у павианов и шимпанзе, менее индивидуальна и избирательна, нежели парная, но она выполняет важные функции. 3. Устойчивая парная "дружба" однополых взрослых особей, формы которой достаточно разнообразны, встречается у многих животных, хотя одни исследователи (Н. А. Тих, В. Рейнолдс) считают ее более характерной для самок, а другие (Д. Лавик-Гудолл) — для самцов. 4. Реже наблюдается "дружба" разнополых животных, не связанных сексуальными отношениями. 5. Индивидуальная привязанность, напоминающая родительские отношения, между старшим и младшим членами стада (семьи) наблюдается как среди самок, так и среди самцов, которые проявляют при этом несвойственную им обычно нежность, прямо-таки материнскую заботливость по отношению к своим любимцам. Теоретическая интерпретация "дружеских взаимоотношений" в мире животных неоднозначна и спорна. Ученые склонны считать разные виды "дружбы" между животными проявлением врожденной и всеобщей потребности в эмоциональном контакте, или средством обуздания агрессивных побуждений, или следствием переноса первоначальной привязанности к матери на других членов стада, или продуктом приспособления к условиям групповой жизни. Как бы ни оценивать эти концепции, они имеют в виду только предысторию человеческой дружбы, которая, в отличие от спонтанных привязанностей животных, представляет собой социальный институт. Его история неразрывно связана с такими фундаментальными макросоциальными процессами, как дифференциация социальной структуры и индивидуализация (персонализация) человека. Как писал К. Маркс, человек "не только животное, которому свойственно общение, но животное, которое только в обществе и может обособляться". Однако диалектика общения и обособления многомерна и многозначна. Некоторые социологи конца XIX — начала XX в. пытались вывести свойства человеческого общения непосредственно из процессов социальной дифференциации. Так, немецкий социолог Ф. Теннис, которого иногда называют первым социологом дружбы, теоретически разграничил и противопоставил два типа социальных отношений: "общину" (Gemein schaft), основанную на непосредственной эмоциональной близости людей, и "общество" (Gesellschaft), основанное на холодном рациональном расчете и разделении труда. Классическим примером "общественных" отношении Теннис считал капиталистический товарообмен, пренебрегающий всеми индивидуальными различиями, а воплощением "общинности" — родство, соседство и дружбу. А поскольку родство и соседство часто обозначают лишь "внешнюю", принудительно заданную близость, он полагал, что принцип "общинности" достигает своего высшего воплощения именно в дружбе. По мнению Тенниса, "община" и "общество" присутствуют на всех этапах исторического развития, но в разной пропорции. На ранних стадиях развития, пока люди живут сравнительно небольшими группами и в патриархальных условиях, преобладает "общинность". По мере того как общественные связи становятся все более универсальными, значение "общинных" отношений, в том числе и дружбы, снижается. Они становятся всего лишь островками "человеческого" в мире безличной расчетливости. В отличие от Тенниса, другой немецкий социолог — Г. Зиммель при определении исторических судеб дружбы выдвигает на первый план дифференциацию самих личностей. Человеческая индивидуальность, по Зиммелю, создается прежде всего наличием некой тайны, составляющей исключительное достояние личности. На ранних стадиях социального развития индивид имел очень мало своего и поэтому не испытывал потребности в самораскрытии. Потребность в интимной дружбе возникает лишь в античности. Но "по мере растущей дифференциации людей такое полное самораскрытие должно было становиться все труднее. Современный человек, возможно, должен слишком многое скрывать, и это не позволяет ему поддерживать дружбу в античном смысле". Индивид с более сложным внутренним миром не может полностью раскрыться кому-либо одному. Отсюда — дифференциация его дружеских отношений, в каждом из которых раскрывается какая-то отдельная сторона его Я. Позиции Тенниса и Зиммеля одновременно сходны и различны. По Теннису, в городской, индустриальной среде ("общество") дружеские отношения оскудевают, оттесняясь на периферию социального бытия; по Зиммелю же, "закрытость" личности — результат ее собственного усложнения. Но не слишком ли прямолинейна сама постановка вопроса? Установить однозначную зависимость между дифференциацией социальной структуры и характером межличностных отношений невозможно. В. И. Ленин писал: "Абстрактное рассуждение о том, в какой зависимости стоит развитие (и благосостояние) индивидуальности от дифференциации общества, — совершенно ненаучно, потому что нельзя установить никакого соотношения, годного для всякой формы устройства общества. Самое понятие "дифференциации", "разнородности" и т. п. получает совершенно различное значение, смотря по тому, к какой именно социальной обстановке применить его". Этнографические описания дружеских отношений у народов мира, начавшиеся еще в XIX в. в связи с изучением возрастных групп, мужских союзов, обрядов перехода и т. п., многообразны. Однако они свидетельствуют, что у многих народов заключение дружбы совпадало с обрядом инициации. Так, у дагомейцев каждый мужчина обязан иметь трех друзей, которые называются "братьями по ножу" и располагаются по степени близости. Их дружба, предусматривающая прежде всего взаимную помощь, особенно материальную, считается священной и принципиально нерасторжима. Каждый мужчина племени квома (Новая Гвинея) также должен был иметь трех друзей, которые не могли быть кровными родственниками, но с которыми, будучи подростком, он "породнен" актом инициации. Отношения дружбы строятся на взаимной поддержке во всем: по просьбе друга человек может даже украсть фетиши собственного рода; он называет отца своего друга своим отцом. У полинезийцев тикопия (Соломоновы острова) дружба связывает только мужчин и выполняет преимущественно экономические функции; в случае необходимости друзья обязаны предоставлять убежище друг другу. У индейцев навахо ритуализованная дружба возможна не только между мужчинами, но и между мужчиной и женщиной, однако женитьба на женщине, с которой заключен дружеский союз, равносильна кровосмешению. У индейцев квакьютль лучший друг служит посредником между молодым человеком и девушкой, к которой он сватается. У индейцев команчей друг-побратим значительно ближе родного брата; в случае нужды сначала обращаются к другу и только потом к родственникам. Отказать в помощи побратиму или бросить его на поле битвы — значит покрыть себя несмываемым позором. Причем дружба может быть как между равными по рангу, так и между неравными людьми, из которых один оказывает покровительство другому, пользуясь в обмен его услугами. В то же время у арапешей (Новая Гвинея) другом (или братом) называется просто наследственный партнер по торговле, живущий в другой деревне. Вряд ли можно, однако, понимать буквально вытекающие из этих описаний формулы дружбы. Скажем, формула, что друзья относятся друг к другу "как братья", вовсе не означает, что их действительно считают братьями. У одних народов (например, у команчей) побратим вступает в символические родственные связи со всем кланом своего друга. У других же народов связь между друзьями остается исключительно индивидуальной, не распространяясь на их родственников. Чтобы осмыслить и организовать эти пестрые данные, социологи и этнографы выработали несколько типологических моделей, которые можно условно разделить на два вида: ценностно-мотивационные и структурно-функциональные. Ценностно-мотивационный подход классифицирует дружеские отношения прежде всего по их мотивам и по той ценности, которую они представляют для участников. Уже Аристотель различал три вида дружбы: 1) утилитарную, основанную на соображениях взаимной выгоды; 2) гедонистическую, основанную на эмоциональной привязанности к человеку, общение с которым доставляет удовольствие; 3) нравственную, когда друга любят бескорыстно, ради него самого. В этнографической и социологической литературе широкое распространение приобрело разграничение экспрессивной (эмоциональной, аффективной) и инструментальной (деловой, основанной на взаимной выгоде) дружбы. Нравственный тип дружбы, который Аристотель считал единственно подлинным, выпадает из этого деления либо молчаливо отождествляется с экспрессивными отношениями, где полнее выражено индивидуально-личностное начало. Противопоставление деловых, функциональных и эмоционально-личностных отношений, безусловно, правомерно, и не только в социологии дружбы. Однако глубинные субъективные мотивы человеческих отношений часто неосознаваемы, их трудно объективно разграничить, а попытка иерархизировать их, разделив на "высшие" и "низшие", уже предполагает наличие какой-то универсальной, транскультурной системы ценностей. Структурно-функциональный подход, тесно связанный с одноименной социологической теорией, старается быть безоценочным и безличным, классифицируя формы дружбы по ее объективным функциям в рамках определенной социальной системы и по ее месту в ряде других социальных институтов. На первый план выступают при этом социальные функции дружбы, ее соотношение с другими общественными институтами, а также собственная ролевая структура дружеских отношений (являются они добровольными или обязательными, равными или неравными и т. д.). Сегодня дружба понимается как нечто принципиально неформальное, чуждое какой бы то ни было регламентации. Но реальное соотношение дружбы и других социальных институтов подвижно и многообразно. Это могут быть отношения слияния, замещения, дополнения или конкуренции. В первом случае дружба сливается с какой-то другой, более значимой социальной ролью, выступая как ее частный аспект. Известно, что во многих обществах родство автоматически предполагает дружбу, последняя мыслится как аспект родства. Во втором случае дружба заменяет, компенсирует какие-то недостающие роли. К примеру, человек, не имеющий или потерявший родственников, активизирует общение с друзьями. В третьем случае дружба дополняет другие социальные роли, не сливаясь с ними. Так, даже самые идеальные семейные отношения не заменяют подростку дружбы со сверстниками, семейные и дружеские отношения выполняют здесь принципиально разные функции. В четвертом случае дружба выступает как антитеза другим социальным ролям, конкурирует с ними (дружеские обязанности могут, скажем, сталкиваться с семейными или служебными). Хотя ценностно-мотивационный и структурно-функциональный подходы в известном смысле противоположны (первый исходит из подразумеваемых внутренних потребностей индивида, а второй — из нужд социальной системы), они вместе с тем взаимодополнительны. Поэтому в крупнейших этносоциологических классификациях дружбы (у С. Айзенштадта, И. Коэна и К. Дюбуа) эти принципы обычно пересекаются. Концепция С. Айзенштадта в наибольшей степени последовательно функционалистская. С его точки зрения, древнейшие формы дружбы — разновидность ритуалиаованных личных отношений, с помощью которых архаическое общество может интегрировать индивидов, не связанных друг с другом кровным родством, и осуществлять над ними социальный контроль. Такие отношения "искусственное родство" или "псевдородство", "кумовство", "названное" или "кровное братство", "соотцовство" или "институционализированная дружба"-обладают четырьмя общими признаками. Это отношения: во-первых, партикуляристские: взаимные обязательства их участников всегда подразумевают конкретного другого (в отличие, допустим, от торговых отношений, регулируемых общими правилами и в которых партнер персонифицирует некую социальную категорию, а потому легко может быть заменен другим человеком), что сближает ритуализованные личные отношения с родством; во-вторых, личные: в отличие от кровного родства или "заданной" принадлежности к возрастной группе, они связывают людей личными, индивидуальными узами; в-третьих, добровольные: создаются путем свободного индивидуального соглашения, что также отличает их от родственных отношений; в-четвертых, полностью институционализированные: права и обязанности друзей по отношению друг к другу и к общине в целом жестко фиксированы и охраняются традицией. И это решительно отличает их от современной дружбы. С точки зрения привычного нам противопоставления деловых, "инструментальных" отношений ("службы") и эмоционально-личностной близости ("дружбы") древняя ритуализованная дружба внутренне противоречива, поскольку личное начало и добровольность сочетаются в ней с жесткой регламентацией поведения. Однако инструментальность этих отношений не безлично универсалистская (типа рыночных отношений, в которых партнеры практически обезличены), а партикуляристская, связывающая индивида только с определенным, конкретным партнером и ни с ком иным. Ритуализованная дружба позволяет включить в состав общины человека из чужого рода или племени, покончить с былой враждой. Она особого рода механизм социальной интеграции, разрядки внутригрупповой и межгрупповой напряженности. Ритуализованные личные отношения представляют собой, по-видимому, своеобразное звено, форму перехода от отношений, основанных на родстве или символизирующихся в качестве таковых, к индивидуально-избирательным отношениям, которые, однако, еще остаются институционализированными, занимая вполне определенное место в социальной структуре общины. Яркий пример ритуализованной дружбы-побратимства дают скифские обычаи, описанные Лукианом в диалоге "Токсарид, пли Дружба". Участники этого диалога, грек Мнесипп и скиф Токсарид, спорят, у какого народа — эллинов или скифов — больше развита дружба. Каждый рассказывает по пять самых ярких подлинных историй о дружбе. Мнесипп рассказывает, что Агафокл отдает другу все свое состояние и даже следует за ним в изгнание; Эвтидик, спасая друга, кидается в бурное море; Деметрий ради друга идет в тюрьму и т. п. Токсарид не видит в этом ничего особенно примечательного. У скифов дружба проверяется кровью и служит прежде всего воинским делам; друзья приобретаются у них "не на попойках" и "не потому, что росли вместе или были соседями". Дружбы доблестных воинов ищут, заключение дружбы оформляется специальным договором с великой клятвой: надрезав пальцы, побратимы сливают свою кровь в чашу и, омочив в ней концы мечей, отведывают эту кровь. После этого ничто уже не может их разлучить. "Дозволяется же заключать дружбу, самое большее, с тремя; если же у кого-нибудь окажется много друзей, то он для нас — все равно что доступная для всех развратная женщина…"