Иосиф Бродский (14)

НЕОКОНЧЕННЫЙ ОТРЫВОК

Самолет летит на Вест,
расширяя круг тех мест
- от страны к другой стране,-
где тебя не встретить мне.

Обгоняя дни, года,
тенью крыльев "никогда"
на земле и на воде
превращается в "нигде".

Эта боль сильней, чем та:
слуху зренье не чета,
ибо время - область фраз,
а пространство - пища глаз.

На лесах, полях, жилье,
точно метка - на белье,
эта тень везде - хоть плачь
оттого, что просто зряч.

Частокол застав, границ
- что горе воззреть, что ниц,-
как он выглядит с высот,
лепрозорий для двухсот
миллионов?

Сочинения Иосифа Бродского. 
Пушкинский фонд. 
Санкт-Петербург, 1992.


* * *

Весы качнулись. Молвить не греша,
 ты спятила от жадности, Параша.
Такое что-то на душу, спеша
 разбогатеть, взяла из ералаша,
что тотчас поплыла моя душа
 наверх, как незагруженная чаша.

Отшельник без вещей и с багажом
 пушинка и по форме и по смыслу,
коль двое на постель да нагишом
 взойдут, скроив физиономью кислу;
и, хоть живешь ты выше этажом,
 неможно не задраться коромыслу.

Параша, равновесию вредит
 не только ненормальный аппетит,
но самое стремленье к равновесью,
 что видно и в стараниях блудниц,
в запорах, и в стирании границ
 намеренном меж городом и весью.

Параша, ты отныне далека.
 Возносит тяготение к прелюбам.
И так как мне мешают облака,
 рукой дындып сложимши перед клювом,
не покажу вам с другом кулака
 и ангелов своих не покажу вам.

Прощай, Параша! Выключив часы
 здесь наверху, как истинный сиделец
я забываю все твои красы,
 которым я отныне не владелец,
и зрю вблизи полнощные Весы,
 под коими родился наш младенец.

Сочинения Иосифа Бродского. 
Пушкинский фонд. 
Санкт-Петербург, 1992.


ПОДСВЕЧНИК

Сатир, покинув бронзовый ручей,
сжимает канделябр на шесть свечей,
как вещь, принадлежащую ему.
Но, как сурово утверждает опись,
он сам принадлежит ему. Увы,
все виды обладанья таковы.
Сатир - не исключенье. Посему
в его мошонке зеленеет окись.

Фантазия подчеркивает явь.
А было так: он перебрался вплавь
через поток, в чьем зеркале давно
шестью ветвями дерево шумело.
Он обнял ствол. Но ствол принадлежал
земле. А за спиной уничтожал
следы поток. Просвечивало дно.
И где-то щебетала Филомела.

Еще один продлись все это миг,
сатир бы одиночество постиг,
ручьям свою ненужность и земле;
но в то мгновенье мысль его ослабла.
Стемнело. Но из каждого угла
"Не умер" повторяли зеркала.
Подсвечник воцарился на столе,
пленяя завершенностью ансамбля.

Нас ждет не смерть, а новая среда.
От фотографий бронзовых вреда
сатиру нет. Шагнув за Рубикон,
он затвердел от пейс до гениталий.
Наверно, тем искусство и берет,
что только уточняет, а не врет,
поскольку основной его закон,
бесспорно, независимость деталей.

Зажжем же свечи. Полно говорить,
что нужно чей-то сумрак озарить.
Никто из нас другим не властелин,
хотя поползновения зловещи.
Не мне тебя, красавица, обнять.
И не тебе в слезах меня пенять;
поскольку заливает стеарин
не мысли о вещах, но сами вещи.

Сочинения Иосифа Бродского. 
Пушкинский фонд. 
Санкт-Петербург, 1992.


ПРАЧЕЧНЫЙ МОСТ

 F. W.

На Прачечном мосту, где мы с тобой
уподоблялись стрелкам циферблата,
обнявшимся в двенадцать перед тем,
как не на сутки, а навек расстаться,
- сегодня здесь, на Прачечном мосту,
рыбак, страдая комплексом Нарцисса,
таращится, забыв о поплавке,
на зыбкое свое изображенье.

Река его то молодит, то старит.
То проступают юные черты,
то набегают на чело морщины.
Он занял наше место. Что ж, он прав!
С недавних пор все то, что одиноко,
символизирует другое время;
а это - ордер на пространство.
 Пусть
он смотриться спокойно в наши воды
и даже узнает себя. Ему
река теперь принадлежит по праву,
как дом, в который зеркало внесли,
но жить не стали.

Сочинения Иосифа Бродского. 
Пушкинский фонд. 
Санкт-Петербург, 1992.


* * *

Просыпаюсь по телефону, бреюсь,
чищу зубы, харкаю, умываюсь,
вытираюсь насухо, ем яйцо.
Утром есть что делать, раз есть лицо.
Поздно вечером он говорит подруге,
что зимою лучше всего на Юге;
она, пристегивая чулок,
глядит в потолок.
В этом году в феврале собачий
холод. Птицы чернорабочей
крик сужает Литейный мост.
Туча вверху,
как отдельный мозг.

Сочинения Иосифа Бродского. 
Пушкинский фонд. 
Санкт-Петербург, 1992.


ЭЛЕГИЯ

 М. Б.

Подруга милая, кабак все тот же.
Все та же дрянь красуется на стенах,
все те же цены. Лучше ли вино?
Не думаю; не лучше и не хуже.
Прогресса нет. И хорошо, что нет.

Пилот почтовой линии, один,
как падший ангел, глушит водку. Скрипки
еще по старой памяти волнуют
мое воображение. В окне
маячат белые, как девство, крыши,
и колокол гудит. Уже темно.

Зачем лгала ты? И зачем мой слух
уже не отличает лжи от правды,
а требует каких-то новых слов,
неведомых тебе - глухих, чужих,
но быть произнесенными могущих,
как прежде, только голосом твоим.

Сочинения Иосифа Бродского. 
Пушкинский фонд. 
Санкт-Петербург, 1992.