Иосиф Бродский (18)

Тебе, когда мой голос отзвучит
настолько, что ни отклика, ни эха,
а в памяти — улыбку заключит
затянутая воздухом прореха,
и жизнь моя за скобки век, бровей
навеки отодвинется, пространство
зрачку расчистив так, что он, ей-ей,
уже простит (не верность, а упрямство),
— случайный, сонный взгляд на циферблат
напомнит нечто, тикавшее в лад
невесть чему, сбивавшее тебя
с привычных мыслей, с хитрости, с печали,
куда—то торопясь и торопя
настолько, что порой ночами
хотелось вдруг его остановить
и тут же — переполненное кровью,
спешившее, по-твоему, любить,
сравнить — его любовь с твоей любовью.

И выдаст вдруг тогда дрожанье век,
что было не с чем сверить этот бег,—
как твой брегет — а вдруг и он не прочь
спешить? И вот он в полночь брякнет...
Но темнота тебе в окошко звякнет
и подтвердит, что это вправду — ночь.

Сочинения Иосифа Бродского. 
Пушкинский фонд. 
Санкт-Петербург, 1992.


ОДНОМУ ТИРАНУ

Он здесь бывал: еще не в галифе —
в пальто из драпа; сдержанный, сутулый.
Арестом завсегдатаев кафе
покончив позже с мировой культурой,
он этим как бы отомстил (не им,
но Времени) за бедность, униженья,
за скверный кофе, скуку и сраженья
в двадцать одно, проигранные им.

И Время проглотило эту месть.
Теперь здесь людно, многие смеются,
гремят пластинки. Но пред тем, как сесть
за столик, как-то тянет оглянуться.
Везде пластмасса, никель — все не то;
в пирожных привкус бромистого натра.
Порой, перед закрытьем, из театра
он здесь бывает, но инкогнито.

Когда он входит, все они встают.
Одни — по службе, прочие — от счастья.
Движением ладони от запястья
он возвращает вечеру уют.
Он пьет свой кофе — лучший, чем тогда,
и ест рогалик, примостившись в кресле,
столь вкусный, что и мертвые "о да!"
воскликнули бы, если бы воскресли.

Иосиф Бродский. Назидание. 
СП "СМАРТ", 1990.


ОКТЯБРЬСКАЯ ПЕСНЯ

Чучело перепелки
стоит на каминной полке.
Старые часы, правильно стрекоча,
радуют ввечеру смятые перепонки.
Дерево за окном — пасмурная свеча.

Море четвертый день глухо гудит у дамбы.
Отложи свою книгу, возьми иглу;
штопай мое белье, не зажигая лампы:
от золота волос
светло в углу.

Иосиф Бродский. Назидание. 
СП "СМАРТ", 1990.


* * *

Это было плаванье сквозь туман.
Я сидел в пустом корабельном баре,
пил свой кофе, листал роман;
было тихо, как на воздушном шаре,
и бутылок мерцал неподвижный ряд,
не привлекая взгляд.

Судно плыло в тумане. Туман был бел.
В свою очередь, бывшее также белым
судно (см. закон вытесненья тел)
в молоко угодившим казалось мелом,
и единственной черною вещью был
кофе, пока я пил.

Моря не было видно. В белесой мгле,
спеленавшей со всех нас сторон, абсурдным
было думать, что судно идет к земле —
если вообще это было судном,
а не сгустком тумана, как будто влил
кто в молоко белил.

Иосиф Бродский. Назидание. 
СП "СМАРТ", 1990.


24 ДЕКАБРЯ 1971 ГОДА

 V.S.

В Рождество все немного волхвы.
 В продовольственных слякоть и давка.
Из-за банки кофейной халвы
 производит осаду прилавка
грудой свертков навьюченный люд:
 каждый сам себе царь и верблюд.

Сетки, сумки, авоськи, кульки,
 шапки, галстуки, сбитые набок.
Запах водки, хвои и трески,
 мандаринов, корицы и яблок.
Хаос лиц, и не видно тропы
 в Вифлеем из-за снежной крупы.

И разносчики скромных даров
 в транспорт прыгают, ломятся в двери,
исчезают в провалах дворов,
 даже зная, что пусто в пещере:
ни животных, ни яслей, ни Той,
 над Которою — нимб золотой.

Пустота. Но при мысли о ней
 видишь вдруг как бы свет ниоткуда.
Знал бы Ирод, что чем он сильней,
 тем верней, неизбежнее чудо.
Постоянство такого родства —
 основной механизм Рождества.

То и празднуют нынче везде,
 что Его приближенье, сдвигая
все столы. Не потребность в звезде
 пусть еще, но уж воля благая
в человеках видна издали,
 и костры пастухи разожгли.

Валит снег; не дымят, но трубят
 трубы кровель. Все лица как пятна.
Ирод пьет. Бабы прячут ребят.
 Кто грядет — никому непонятно:
мы не знаем примет, и сердца
 могут вдруг не признать пришлеца.

Но, когда на дверном сквозняке
 из тумана ночного густого
возникает фигура в платке,
 и Младенца, и Духа Святого
ощущаешь в себе без стыда;
 смотришь в небо и видишь — звезда.

Иосиф Бродский. Назидание. 
СП "СМАРТ", 1990.