- 1178 Просмотров
- Обсудить
Легко за окнами синеет. Под самым вздохом каменеет Тоска по брату и сестре. Фонарь на столбике чугунном Цветет. Лимонным вихрем лунным Блистает вечер на дворе. Вдали Финляндия заметна, Она безоблачна, паркетна,- Да кто же судит из окна! Оттуда родом Калевала, Там Катри Вала горевала, Она чахоткой сожжена. Зубчат в подсвечнике огарок, Как ребра у почтовых марок, Как челюсть, как защитный вал, А гири взвешивают время, Мой возраст согласуя с теми, Кто в этой солнечной системе Уже однажды побывал. В приморском домике старинном Снимаю комнату с камином, Дела в порядок привожу, Гулять хожу на зимний воздух, И при наличии загвоздок Вот из чего я исхожу: Мы существуем однократно, Сюда никто не вхож обратно, Бессмертье - это анекдот, Воображаемые сети, Ловящие на этом свете Тех, кто отправится на тот. И я, и все мое семейство, Два очага эпикурейства, Не полагают жить в веках, И мыслей, что в душе гуляют, До лучших дней не оставляют, Чтоб не остаться в дураках!
Юнна Мориц. Лоза.
Книга стихов 1962-1969.
Москва: Советский писатель, 1970.
На грани выдоха и вдоха есть волна, где жизнь от видимости освобождена, упразднены тела и внешние черты, и наши сути там свободно разлиты. Там нет сосудов для скопления пустот, и знак присутствия иной, чем здесь, и счет не лицевой, не именной, и только ритм там раскаляется и звездами горит. На грани выдоха и вдоха есть волна, где жизнь, как музыка, слышна, но не видна. И там поэзия берет свои стихи. И там посмертно искупаются грехи.
Юнна Мориц. На этом береге высоком. Стихи.
Москва, "Современник", 1987.
Кто так светится? Душа. Кто ее зажег? Детский лепет, нежный трепет, Маковый лужок. Кто так мечется? Душа. Кто ее обжег? Смерч летящий, бич свистящий, Ледяной дружок. Кто там со свечой? Душа. Кто вокруг стола? Один моряк, один рыбак Из ее села. Кто там на небе? Душа. Почему не здесь? Возвратилась к бабкам, дедкам И рассказывает предкам Всё как есть. А они ей говорят:- Не беда. Не тоскуй ты по ногам и рукам. Ты зато теперь - душа, ты - звезда Всем на свете морякам, рыбакам.
Юнна Мориц. Избранное.
Москва: Советский писатель, 1982.
Трудно светиться и петь не легко. Там, где черемухи светятся пышно, Там, где пичужки поют высоко, Кратенький век проживая бескрышно,- Только и видно, только и слышно: Трудно светиться и петь не легко. Если задумаешь в дом возвратиться Или уйти далеко-далеко, В самую низкую бездну скатиться Или на самую высь взгромоздиться,- Всюду, куда бы тебя ни влекло, Петь не легко там и трудно светиться, Трудно светиться и петь не легко.
Юнна Мориц. Избранное.
Москва: Советский писатель, 1982.
Сергею и Татьяне Никитиным Ласточка, ласточка, дай молока, Дай молока четыре глотка - Для холодного тела, Для тяжелого сердца, Для тоскующей мысли, Для убитого чувства. Ласточка, ласточка, матерью будь, Матерью будь, не жалей свою грудь Для родимого тела, Для ранимого сердца, Для негаснущей мысли, Для бездонного чувства. Ласточка, ласточка, дай молока, Полные звездами дай облака, Дай, не скупись, всей душой заступись За голое тело, За влюбленное сердце, За привольные мысли, За воскресшие чувства.
Юнна Мориц. Избранное.
Москва: Советский писатель, 1982.
Когда отхлынет кровь и выпрямится рот И с птицей укреплю пронзительное сходство, Тогда моя душа, мой маленький народ, Забывший ради песен скотоводство, Торговлю, земледелие, литье И бортничество, пахнущее воском, Пойдет к себе, возьмется за свое - Щегленком петь по зимним перекресткам! И пой как хочешь. Выбирай мотив. Судьба - она останется судьбою. Поэты, очи долу опустив, Свободно видят вдаль перед собою - Всем существом, как делает слепой. Не озирайся! Не ищи огласки! Минуйте нас и барский гнев и ласки, Судьба - она останется судьбой. Ни у кого не спрашивай: - Когда?- Никто не знает, как длинна дорога От первого двустишья до второго, Тем более - до страшного суда. Ни у кого не спрашивай: - Куда?- Куда лететь, чтоб вовремя и к месту? Природа крылья вычеркнет в отместку За признаки отсутствия стыда. Все хорошо. Так будь самим собой! Все хорошо. И нас не убывает. Судьба - она останется судьбой. Все хорошо. И лучше не бывает.
Юнна Мориц. Избранное.
Москва: Советский писатель, 1982.
Все тело с ночи лихорадило, Температура - сорок два. А наверху летали молнии И шли впритирку жернова. Я уменьшалась, как в подсвечнике. Как дичь, приконченная влет. И кто-то мой хребет разламывал, Как дворники ломают лед. Приехал лекарь в сером ватнике, Когда порядком рассвело. Откинул тряпки раскаленные, И все увидели крыло. А лекарь тихо вымыл перышки, Росток покрепче завязал, Спросил чего-нибудь горячего И в утешение сказал: - Как зуб, прорезалось крыло, Торчит, молочное, из мякоти. О господи, довольно плакати! С крылом не так уж тяжело.
Советская поэзия. В 2-х томах.
Библиотека всемирной литературы. Серия третья.
Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.
Москва: Художественная литература, 1977.
О жизни, о жизни - о чем же другом?- Поет до упаду поэт. Ведь нет ничего, кроме жизни кругом, Да-да, чего нет - того нет! О жизни, о жизни - о, чтоб мне сгореть!- О ней до скончания дней! Ведь не на что больше поэту смотреть - Всех доводов этот сильней! О жизни, о ней лишь,- да что говорить! Не надо над жизнью парить? Но если задуматься, можно сдуреть - Ведь не над чем больше парить! О жизни, где нам суждено обитать! Не надо над жизнью витать? Когда не поэты, то кто же на это Согласен - парить и витать? О жизни, о жизни - о чем же другом? Поет до упаду поэт. Ведь нет ничего, кроме жизни, кругом, Да-да, чего нет - того нет! О жизни, голубчик, сомненья рассей: Поэт - не такой фарисей! О жизни, голубчик, твоей и своей И вообще обо всей! О жизни,- о ней лишь! а если порой Он роется: что же за ней?- Так ты ему яму, голубчик, не рой, От злости к нему не черней, А будь благодарен поэту, как я, Что участь его - не твоя: За штормами жизни - такие края, Где нету поэту житья! Но только о жизни, о жизни - заметь!- Поэт до упаду поет. А это, голубчик, ведь надо уметь - Не каждому бог и дает! А это, голубчик, ведь надо иметь, Да-да, чего нет - того нет! О жизни, о ней, не ломая комедь, Поет до упаду поэт. О жизни, о жизни - и только о ней, О ней, до скончания дней! Ведь не на что больше поэту смотреть И не над чем больше парить!
Советская поэзия. В 2-х томах.
Библиотека всемирной литературы. Серия третья.
Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.
Москва: Художественная литература, 1977.
Инжир, гранаты, виноград - Слова бурлят в стихах и прозе. Кавказа чувственный заряд Преобладает в их глюкозе. Корыта, вёдра и тазы Они коробят и вздувают, Терзают негой наш язык И нити мыслей обрывают. Прекрасны фруктов имена! Господь назвал их и развесил В те золотые времена, Когда он молод был и весел, И образ плавал в кипятке Садов Урарту и Тавриды, Одушевляя в языке Еще не изданные виды. А ветры шлепали доской, Тепло с прохладой чередуя В его скульптурной мастерской. Серьезный ангел, в пламя дуя, Хозяйство вел. Из образцов Готовил пищу. Пили кофе. А всякий быт, в конце концов, Враждебен мыслям о голгофе. Я это знаю по себе, По гнету собственных корзинок. Я это знаю по ходьбе На рынок, черный от грузинок, Влачащих овощ на горбе.
Юнна Мориц. Лоза.
Книга стихов 1962-1969.
Москва: Советский писатель, 1970.
Прости, долина, дом и сад, Река, во льду глухонемая, Что в холодеющих лесах Я покидаю вас до мая. Цветок чугунный в городской Ограде льнет к пальто под локтем, Дыша проезжею тоской: Резиной, мглой, бензином, дегтем, Окурком, снегом, колесом, Копытом, прочерком, трамваем,- Во всем, воистину во всем, Свободный гений узнаваем. Одежды стали тяжелеть, Крупней раскрой, грубее ткани, И нежно розовеет медь, Перчатку чувствуя в кармане. Ознобом скулы обвело, И губы обметало сушью, Но на душе светлым-светло, И клен сквозит японской тушью. Приемлет гавань корабли - Купает их, потом питает И нежностью своей любви Мотор, как сердце, воспитает. На елке свечи воспалит Грань декабря с январской гранью. И все, что мучит и болит, Судьбой подвергнется изгнанью. И золотистый мандарин Напомнит в переносных смыслах Все то, что Ярославль дарил Мне в сентябре, в двадцатых числах - Такая вольность на душе, Такое благолепье света, Что только лист в карандаше Способен объяснить все это.
Юнна Мориц. Лоза.
Книга стихов 1962-1969.
Москва: Советский писатель, 1970.
В том городе мне было двадцать лет. Там снег лежал с краев, а грязь - в середке. Мы на отшибе жили. Жидкий свет Сочился в окна. Веял день короткий. И жил сверчок у нас в перегородке, И пел жучок всего один куплет О том, что в море невозможен след, А все же чудно плыть хотя бы в лодке. Была зима. Картошку на обед Варили к атлантической селедке И в три часа включали верхний свет. В пятиугольной комнате громадной, Прохладной, словно церковь, и пустой, От синих стен сквозило нищетой, Но эта нищета была нарядной По-своему: древесной чистотой, Тарелкой древней, глиной шоколадной, Чернильницей с грустившей Ариадной Над медной нитью, как над золотой. И при разделе от квартиры той Достались мне Державин, том шестой, И ужас перед суетностью жадной. Я там жила недолго, но тогда, Когда была настолько молода, Что кожа лба казалась голубою, Душа была прозрачна, как вода, Прозрачна и прохладна, как вода, И стать могла нечаянно любою. Но то, что привело меня сюда, Не обнищало светом и любовью. И одного усилья над собою Достаточно бывает иногда, Чтоб чудно просветлеть и над собою Увидеть, как прекрасна та звезда, Как все-таки прекрасна та звезда, Которая сгорит с моей судьбою.
Юнна Мориц. Лоза.
Книга стихов 1962-1969.
Москва: Советский писатель, 1970.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.