Киктенко Вячеслав Вячеславович (22)

 КРУГИ
 Белое небо. Больная тень
 На голубом снегу.
 Видимо, даже и этот день
 Я не убеpегу.

 Вpежется в память слоистый кpуг,
 Точно колечко в пень,
 Чтоб от pезьбы откатилась вдpуг
 Полуволною тень.

 Но, pасшиpяясь, еще кольцо
 Вновь наплывет с утpа,
 Словно в опpаву вводя лицо
 Сжавшегося Вчеpа.

 Пеpедвигается на снегу
 Темная полоса...
 Видимо, даже не сбеpегу
 Лица и голоса.

 В кучку собьются дела, звонки,
 И отвеpдеют вдpуг
 Лишь pасплывающиеся витки -
 Кpуг
 Затонувший
 В кpуг.




 Наливающийся звук
 Капли, вытянутой длинно,
 Назревающий былинно
 Рокот, битвы перестук.

 В замешательстве зима.
 Воевать? Сдавать форпосты -
 Крыши, маковки, погосты?..
 Ломит свет. Лютует тьма.

 Над окном, в огне зари,
 Как на тетиве, упруга,
 Капля ждет...- молчит округа...
 Звук уже поет внутри.




 Мне снился каравай - до боли грудь щемящий.
 Быть может, он хотел,
 Чтоб вспомнил я...
 Кого?
 Мне снился круглый хлеб... он был еще дымящий
 И золотилась корочка его.

 Тревожен этот сон, и радостен, я знаю,
 Должно быть, он в ночи давно меня искал, -
 Я выпекаю хлеб!..
 Но я не понимаю.
 Но я ведь никогда его не выпекал.

 А он стоял светло, как золотая башня,
 Он испускал лучи от мощного лица.
 А там, за ним, в дыму - угадывалась пашня,
 И города вдали, и села без конца.

 А стол был как земля, и хлеб стоял на блюде,
 Как солнце, как зерно, взошедшее сквозь мрак,
 Я чувствовал - кругом за ним стояли люди,
 Но я не видел их - не понимаю как.

 А он еще сиял, дымился на престоле...
 И смолото зерно.
 И я его испек
 Я видел - и моя
 В нем золотилась доля!
 Которая? - еще
 Увидеть я не мог.




 Снова вспомнилось детство...
 А что еще вспомнится лучше-то?
 Вот сижу, вырезаю кораблик, -
 Задворки, развал кирпичей...
 Тихо солнце шуршит колокольчиком хмеля чешуйчатым.
 Дремлет старый забор
 В переборах осенних лучей.
 Ну а дальше, что дальше?
 А дальше туман намечается,
 А в тумане слепой тупичок -
 Близоруким сомненьям в ответ.
 Или это забор?
 Может, там и калитка качается?
 Или это стена, за которой кончается свет?..
 Снова вспомнилось детство,
 и ясное тихое знание
 Всех вопросов лукавых -
 простое незнание их.
 Дом был в старом дворе.
 Просто дом.
 Не строенье, не здание...
 И калитка в заборе была.
 Все скрипела на петлях своих.




 Тебя несла ко мне прозрачная вода,
 А я тебя не знал... я знал тебя всегда!
 Ведь ты росла в саду, я даже знаю где, -
 Вон там, где вспыхнул свет в разбитой темноте,
 За клумбой, где цветы, за горкой, где дрова,
 Ты деревцом была, и ты была права!
 Ты лодочкой, ручьем, ты девочкой была,
 Но темная вода нас тайно развела.
 И все ж встречались мы, и ты кричала мне,
 И ты меня звала... но это же во сне!
 А наяву я вновь терялся, забывал
 Тот сад, тот двор, тот сон, где я во сне бывал,
 И забывала ты тот сон, тот сад, где я
 Тебя встречал в слепом тумане бытия.
 И все же я узнал, я вспомнил этот двор.
 Где ручейки, сверкнув, прорвались под забор
 И озарили все, когда в один слились...
 Вновь белые цветы во тьме двора зажглись,
 Вновь лампочка жива в погибшей тьме его...
 И вспыхиваешь ты из детства моего.




 ...и нервное крон разветвленье
 В цепи оголенных стволов,
 И первое ошеломленье
 Искрящих, сцепившихся слов,
 Когда за нечаянным сдвигом,
 На вывихе зренья, строки,
 Шатнешься, подкошенный свингом
 Новизн, горизонтов, тоски,
 И бродишь по лужам, хмелея,
 И ловишь улики окрест:
 Трамвай ушатало в аллею...
 Ветла ковыляет в подъезд...
 И бродишь, и прячешь улыбку:
 Вся ясно, мир съехал с опор...
 Но кто расшатал ту калитку?
 Кто луч просверлил сквозь забор?
 И вздрогнешь, увидев зазоры,
 Присев на поленницу дров, -
 Чреваты не эти заборы,
 Не надо, - искрит из миров!..
 И видишь вдруг всю подоплеку,
 Расклад настоящих улик,
 Где брат переменному току,
 Прерывистый луч - только блик,
 Лишь отблеск того, что в накале
 Покажет, помедлив слегка,
 Все, чем так надменно сверкали
 Трамваи, стихи, облака.



 Обновочка, бела,
 Под ноготь уплыла.
 Как месяц на заре.
 Как лунка в серебре.

 И облачко, перке,
 Расплылось на руке,
 Разрыхлясь, как луна,
 С краев подсолена.

 Вбуровя след, оса
 Ввинтилась в небеса.
 И шрам, из детства знак,
 Тревожит. Но не так.

 ...там боль была - так боль.
 И соль была - лишь соль...



 ДОЖДЛИВОЙ НОЧЬЮ
 Не в поисках тепла и хлеба
 Метался я, а лишь - ночлега,
 И просто был оставлен тут.
 Студенчеством здесь отдавал уют.
 Подзатянувшимся нелепо.

 На полках потускневший сыр,
 Да грустных книжек разнобой,
 Да мисочка с капустой кислой.
 А в сенцах нищенский сортир
 Со всхлипывающей трубой,
 Слезящейся, осклизлой.
 И, тоже плачущий, худой,
 Пол в трещинах, и стол, и койка,-
 Все, все сквозило здесь бедой
 И достоевщиной какой-то.

 Но я был благодарен ей,
 Смиреннице полуголодной,
 Прозрачной от любви своей
 Запущенной и безысходной.

 Чужой проникнувшись судьбой,
 Она была ничуть не лжива,
 Когда разделась и с собой
 Меня по-братски уложила, -

 Здесь больше не было угла...

 А дождь за окнами навзрыд
 Рыдал, рыдал, и сердце ныло...
 Она себе не солгала
 И мне, когда приют дала,
 И благодарный мой порыв,
 Смущенная, но отклонила.

 Здесь не меня она ждала.

 Всплакнула молча, боль сожгла,
 И в сон сознанье уронила...

 Там, за пылающей чертой
 Любви ее неразделенной,
 С непоправимой простотой
 Я благодарен был соленой
 Подушечке полупустой,
 Всей неустроенности той
 И той слезе неутоленной.




 Помотало тебя по казенным дорогам,
 Баритон ясноглазый, гуляка, фразер,
 А теперь вот сидишь у меня, ненароком
 Подбиваешь на стопочку. И на повтор.
 Ты судьбу расписал мне, привычно чудача,
 За бутылкой вина в небольшом городке.
 Угощаю бродяг. Сострадание прячу.
 Раскрываются души спьяна, налегке.
 Твой недопит стакан. Ты допей и запой мне
 О лучине, о келье сырой, гробовой.
 Эту песню я тоже, я тоже запомню,
 Допою, додышу ее вместе с тобой.
 Будет много еще полустанков, и сухо
 Жизнь на круги своя нас опустит, как лист.
 Это все суета и томление духа,
 Как говаривал в прошлом один пессимист.
 Только ты не забудь эту песню, хотя бы
 Потому, что врачует порой и тоска,
 И покажутся глаже земные ухабы,
 И безоблачней свод, и светлей облака...



 ЧУЖОЙ ПРАЗДНИК
 В оконный проем узенький
 Звонкая, как вода...
 А у меня никогда такой музыки
 Не было, никогда...

 Там глубоко накурено,
 Женщины там нахмурены,
 Будто с морского дна,
 Сонные, с полуулыбками...

 Там золотою рыбкою
 Плавает одна...

 Как чешуя - бусинки,
 Плавает она в музыке,
 Курит и пьет вино -
 Медленно и давно.

 Пальцы ее на антенне,
 Ей под глазами тени
 Наводят кисти сирени,
 Серебряные лепестки.
 Слабые ее мускулы
 Передвигают музыку,
 Такую звонкую музыку -
 Чокаются материки.




 ОСЕННИЙ ПОЛЕТ
 Пpидет человек, наpасскажет занятных истоpий,
 Пpисядет неловко, спpосив позволенья куpить.
 Пpивстанет, походит. Замpет, пеpед каpтою стоя...
 Мне не о чем с ним, мне с ним хоpошо говоpить.
 В окно залетит небывалая, беглая птица,
 Он тотчас укажет ее золотую стpану,
 И лист залетит, и откpоется ветpом стpаница
 Монаха-японца с тpехстишием пpо тишину.
 И впpямь тишина pазольется в осеннем эфиpе,
 И вот уже нас pаствоpил опpозpаченный миp,
 И стpанный мой гость, заблудившийся в чьей-то кваpтиpе,
 И все мы плывем, потеpявшие оpиентиp.
 Мы стpанники миpа, мы вышним стихиям послушны,
 Нам нечем, нам незачем в почву, коpней мы и знать не хотим,
 Мы легкие, нам хоpошо, мы настолько воздушны,
 Чуть вздох ветеpка - и листвой в миpозданье летим!..



 ОТРОЧЕСТВО
 Кричало отрочество мне
 В ночном мерцающем подъезде:
 - "Я не солгу - клялось - я не
 Солгу перед лицом созвездий!.."
 А глянь в туманное стекло
 Всех завтр - вот было б изумленье!
 ...и мыслей сдвиг произвело,
 И слов, как видишь, искривленье.
 А чем, а чем? Борьбой ума
 И совести? Их бой неравный...
 А вдруг, а вдруг земля - с а м а
 Жива какою-то н е п р а в д о й?
 А если так, зачем бегу
 От всех кривизн, от всех предвестий?
 ...не плачь, поверь мне, я не лгу
 Перед лицом т в о и х созвездий.




 Тянет из марта апрелевым, маевым,
 Тянется сердце за сердцем измаянным,
 Тянется оклик протяжный за окликом...

 Вскинуты чистые трубы за облаком.

 Время подснежниковое, грачиное
 Дунуло нежной и талой горчинкою:
 Что-то случиться должно - не случается...

 Веточка в сердце горчит и качается.




 Намучил тебя, обидел...
 Заныло под вечер в груди.
 Лучше бы снов не видел.
 Увидишь - не приведи!..

 ...залитый лучом приснится
 Лица твоего клочок,
 Там вывихнута ресница
 И скошен лунный зрачок,
 Ликующий взгляд уносишь,
 Сияешь в бесстыжем луче
 И жарко прощения просишь
 Во сне, на его плече...




 В себя или в лес мы уходим, поссорясь,
 Уходим по ягоды, или по совесть?
 Что так равнодушно плечами пожалось?..

 Идем по свободу, приходим по Жалость.

 Но словно в душе кариозная полость,
 Сквозь жалость тихонько въедается подлость
 Кружить, мелочась, на колесах турусясь...

 Стыдливым цветком распускается Трусость.

 Боязнь расставанья годами натмилась,
 Впаденья в тоску, в круговую немилость
 Приязни, которая так далека в нас...

 И трусость вылущивается в Деликатность.

 А там поязвим и про неорутинность,
 Впадая в мужающую необратимость
 Быть Богом семьи!..
 (уж не бес ли юлит в нас?)

 А зрелость сюжета и есть Бесконфликтность.





 Звездою белой выстрелит в лицо
 Черешня в деревянном переулке,
 В резном дому, как в сказочной шкатулке,
 Дверное закачается кольцо,
 И древний кот, забывший о прогулке.
 Возляжет мрачным сфинксом на крыльцо.

 Здесь все - его. Он не уступит дома.
 Он пяди не отдаст, покуда жив,
 Недоурчав и недоворожив, -
 Последний житель пушкинского тома.

 Он охраняет призраки и тени,
 Зрачком всех любопытствующих жжет,
 Он пригород волшебный стережет.
 Он охраняет ветхие ступени.
 Он - осени угрюмый понятой:...

 А с гор уже весна сошла на речку,
 Подкралась к деревянному крылечку,
 И пустоцветом - пулей холостой -
 В лицо стрельнула... и дала, осечку,
 И разлетелась пылью золотой...




 Забредила гитара, потемнела,
 Куда-то потянулась, уплыла
 К сирени за беседкой, в кипень белую,
 В сырой развал известки и стекла,

 И дня неторопливые посулы
 Косым лучом роились в теплых мхах...
 Зеленый месяц, льнувший в закоулы,
 Шатало камышинкой на верхах,

 А темный рокот струн, перебегая
 Уловками болотного огня,
 Пугал тебя, и радовал, пугая,
 И убегал, наклонами дразня...

 И ты уже сдалась, но словно мало
 Гитаре было этого, она
 Морочила тебя, перемогала,
 Сама собою заворожена...