Крупнейшие мировые аферы. Искусство обмана и обман как искусство (7)

Ва-банк по-русски Место действия: Россия. Время действия: XX век. Corpus delicti: ограбление банка. Масштаб: национальный. Действующие лица: Сергей Розанов. Тип: P2B. Самое глубокое озеро в мире находится в России. В Рос сии же выпускались самые большие микросхемы. В Рос сии изготовлена самая крупнокалиберная пушка. Да и вообще, Россия — самая большая страна в мире. Принимая это во внимание, список мировых рекордов России можно не продолжать. Единственное, что все-таки хотелось бы еще отметить: самое крупное в мировой истории ограбление банка тоже случилось в России. Банк взял Сергей Розанов. Для начала еще раз про самое-самое. Накануне первой мировой войны Российская империя обладала крупнейшим в мире золотым запасом. По состоянию на 16 июля 1914 года в кладовых Госбанка России находилось примерно 1240 тонн золота. Еще около 110 тонн хранилось за границей. Итого приблизительно 1350 тонн (для сравнения: Банк Англии владел 600 тоннами, Банк Франции — 1200 тоннами, Бундесбанк — 750 тоннами). В годы войны часть этого богатства была вывезена за границу в качестве залога для получения кредитов на закупку оружия и обмундирования для русской армии, а та, что осталась в России, переправлена из Санкт-Петербурга подальше от театра военных действий — в Казань и Нижний Новгород. Вскоре после октябрьского переворота 1917 года казанское и нижегородское золото перешло в руки большевиков. По подсчетам начальника валютного управления Народного комиссариата финансов Леонида Юровского, им досталось примерно 850 тонн: половина хранилась в Нижнем, другая — в Казани. Нас интересует казанская часть. В ночь с 6 на 7 августа 1918 года Народная армия Всероссийского комитета членов Учредительного собрания захватила Казань и срочно переправила казанское золото в Самару, где располага лась штаб-квартира комитета. Перемещаясь все дальше на Восток — из Самары в Уфу, из Уфы в Челябинск, золото еще несколько раз переходило из рук в руки, пока не попало в Омск к верховному правителю России Александру Колчаку. Адмирал овладел им между 18 ноября и 3 декабря 1918 года, а в марте — ноябре 1919 года несколькими эшелонами отправил во Владивосток — через Красноярск, Иркутск и Читу. Но по мере того, как золото приближалось к Владивостоку, составы становились все короче и короче, а два из них вообще не дошли до места назначения. Любопытно в связи с этим выяснить, кто и как присматривал за их сохранностью. Еще при царском правительстве русская армия взяла в плен около 50 тыс. чехословацких солдат и офицеров, воевавших на стороне Германии. Временное правительство решило отправить легионеров на родину — через всю Россию они должны были по железной дороге доехать до Владивостока, там погрузиться на транспортные суда и далее направиться вокруг света в Европу. Ехали они по бескрайним российским просторам долго. По дороге легионеры участвовали в упомянутом взятии Казани и совершили еще множество других «подвигов». Их путь домой чудесным образом совпадал с маршрутом движения «золотых эшелонов», и по просьбе Колчака они освоили смежную специальность — охрану золота. Как только в самой Чехословакии узнали о почетной миссии соотечественников, министр иностранных дел рекомендовал им «искать пути, как бы завладеть золотом» и «добывать его как можно больше». Поручик Франтишек Шип, начальник финансов легионеров, отписал: «Добываем, и изрядно». Как оказалось, это была не такая уж сложная задача. Легионеры в точности следовали старому российскому караульному уставу, основной принцип которого гласил: охранять нужно прежде всего забор, а не то, что за ним находится. Иными словами, чехословацкие караульные отвечали лишь за сохранность пломб на вагонных запорах, а также за соответствие «мест» (ящиков, сумок, мешков) накладным. Так что нет ничего удивительного в том, что при приемке эшелонов в ящиках вместо золота часто были кирпичи. Более того, в феврале 1920 года в Иркутске легионеры сдали большевикам один эшелон с 320 тоннами колчаковского золота, а в придачу и самого верховного правителя России, ехавшего в последнем вагоне. Еще один состав они уступили казачьему атаману Григорию Семенову, но об этом чуть ниже. А пока отметим, что весной 1920 года легионеры начали прибывать на родину и вскоре учредили Легио-банк, отстроивший роскошный особняк в центре Праги. Одним из его учредителей и членом правления стал Франтишек Шип, «добывший» в России примерно 4 тонны серебра и 8 тонн золота. Приблизительно тогда же чехословацкая крона стала одной из самых стабильных валют. И все же кое-что до Владивостока дошло. По данным Павла Бурышникова, последнего колчаковского министра финансов, примерно 145 тонн (плюс 514 невскрытых ящиков с российскими и иностранными золотыми монетами неустановленной стоимости). Часть из них была распродана на местной бирже на 15–20 % ниже мировых цен, часть — причем большая — досталась японцам. Особая заслуга в этом принадлежит трем офицерам японской Квантунской армии: Идзомэ, Курасаве и Кураки. Они, как и чехословацкие легионеры, получили от японского командования предписание по возможности «добывать» как можно больше русского золота и переправлять его в Японию. А возможностей было предостаточно. В октябре 1919 года атаман Семенов при участии японцев захватил в Чите один из эшелонов Колчака, своего недавнего союзника, и присвоил примерно 33 тонны золота. И почти все раздал. Например, 6 тонн выделил начальнику тыла генерал-майору Павлу Петрову. Тот, в свою очередь, передал часть золота отступавшим в Китай командирам семеновской армии «на непредвиденные расходы». 21 ноября 1920 года начтыла встретился с Семеновым и сообщил ему, что оставшееся — 20 ящиков с золотыми монетами и 2 ящика со слитками (чуть меньше тонны) — намерен под расписку передать «на временное хранение» начальнику японской военной миссии Идзомэ. Атаман одобрил эту идею. Более того, он и сам передал золото японцам. Но кое-что все же оставил себе. В конце ноября Семенов бежал на аэроплане из осажденной красными Читы в Дальний (ныне Далянь), прихватив несколько сумок с золотом. Дальнейшая история подтвердила истинность утверждения, что нет ничего более постоянного, чем временное. Ни одному человеку, получившему в обмен на российское золото японские расписки, до сих пор ничего вернуть не удалось, хотя такие попытки неоднократно предпринимались (к примеру, теми же Семеновым и Петровым). А иногда не было даже расписок. Как, например, в случае с генералом Сергеем Розановым, ограбившим отделение Государственного банка России во Владивостоке. Один из министров омского правительства Колчака дал Розанову такую характеристику: «сумбурный, нечистоплотный, окончательно подорвавший престиж омской власти на Дальнем Востоке». К этим словам трудно что-то добавить. В 1918 году адмирал Колчак направил Розанова в Читу, в ставку атамана Семенова, для ведения переговоров о координации совместных боевых операций против большевиков и обеспечении беспрепятственного прохождения «золотых эшелонов» через подконтрольную атаману территорию. До Читы Розанов добрался, но переговоры вел не о совместных боевых действиях против Красной Армии, а о создании собственных вооруженных сил и Дальневосточной республики с собою во главе. И не о безопасности «золотых эшелонов», а о возможности их ограбления. Да и говорил он не с Семеновым, а с японскими эмиссарами, прикомандированными командованием Квантунской армии к штабу Семенова. Стоит ли уточнять, что эти переговоры проходили в самой теплой и дружественной атмосфере. Ради колчаковского золота японцы были готовы поддержать любую идею Розанова, хоть создания Соединенных Штатов Сибири со столицей на Аляске, не то что крохотной Дальневосточной республики. Осенью 1919 года Розанов перебрался из Читы во Владивосток — предполагаемую столицу Дальневосточной республики. Однако на месте обнаружилось, что в отличие от японцев жители будущей столицы лишь отчасти разделяют идеи генерала. Большинство выступало за создание приамурского государства, но во главе его видели не диктатора Розанова, а Учредительное собрание. Но главное отличие состояло в том, что жители Владивостока склонялись к изгнанию японцев из Приморья. Это охладило интерес командования Квантунской армии к созданию Дальневосточной республики. Отказался от своих планов и Розанов. К тому же по долинам и по взгорьям к Владивостоку приближались эскадроны приамурских партизан. 29 января 1920 года Розанов встретился с командующим японскими оккупационными войсками во Владивостоке генералом Сигемото Ои и в присутствии полковника Рокуро Идзомэ обсудил с ним план дальнейших действий. Сошлись на том, что ноги из Владивостока пора уносить. Решили, что на следующий день розановская армия будет погружена на два военных транспорта и вывезена из города. При этом Розанов предложил «спасти» еще и остатки российского золотого запаса, хранившегося во владивостокском отделении Государственного банка. Реализация этой благородной цели не терпела отлагательств даже до утра. Той же ночью к одному из пирсов владивостокского порта, расположенного напротив здания Госбанка, пришвартовался японский крейсер «Хидзен». Вооруженный десант быстро оцепил территорию между банком и причалом, и в здание направилась штурмовая группа под командованием Сергея Розанова, переодетого в форму японского офицера, и Рокуро Идзомэ, воздержавшегося от маскарада. Не встретив сопротивления со стороны охраны, не петляя по закоулкам банка и его подвалам, штурмовики кратчайшим путем вышли к помещению, где хранились ящики с золотыми слитками, сумки с золотыми монетами и мешки с ценными бумагами. Короче, не более чем через два часа после начала операции крейсер «Хидзен», груженный остатками российского золота, отдал швартовы и взял курс на Гонконг. 19 февраля Розанов в компании клерков гонконг-шанхайского отделения Иокогамского валютного банка подсчитывал трофеи. Совместными усилиями они подвели черту: примерно 42,7 тонны золота, которые были внесены на личный счет генерала. В тот же день Временное правительство Приморья заявило генералу Ои и японскому кабинету министров официальный протест, требуя возвращения золота и выдачи Розанова, против которого уже было возбуждено уголовное дело о краже в особо крупных размерах. Из Японии на эту ноту не ответили, хотя о дальнейшей судьбе Розанова призадумались. Судя по сообщениям японской прессы, некоторое время после ограбления Государственного банка Розанов благополучно проживал с семьей в Иокогаме, подсчитывая, сколько лет понадобится ему и его потомкам на то, чтобы потратить добычу. И вдруг 22 января 1921 года в японской газете «Иомиури симбун» появляется сообщение о том, что Розанов погиб в Крыму при отступлении войск Врангеля. Почему, спрашивается, человек с таким огромным состоянием, да к тому же явно не склонный сражаться с большевиками до победного конца, отправился в Крым? Да потому, что, скорее всего, он никуда и не ездил. В 1920-х годах в Японии и на подконтрольных ей территориях при невыясненных обстоятельствах погибли несколько человек, причастных к разграблению российского золота. При этом в прессе неизменно появлялись публикации об их отъезде за границу. Розанов вряд ли был исключением. Ну а куда же делось розановское золото? В 1926 году на этот вопрос попытались ответить несколько либерально настроенных японских министров и парламентариев, заметивших, что с недавних пор офицеры Квантунской армии начали интересоваться не только внешней, но и внутренней политикой Японии. При этом щедрость военных по отношению к чиновникам и депутатам не знала границ. Проведя расследование, парламентская комиссия установила, что из награбленного в России золота командование Квантунской армии создало секретный фонд (при этом физически золото и денежные средства находились на счетах нескольких банков, в том числе Иокогамского валютного), которым распоряжался Гиити Танака, в прошлом — военный атташе при царском и колчаковском правительствах, а в будущем — премьер-министр Японии. Скандал продолжался 10 лет (с небольшими перерывами), пока 26 февраля 1936 года молодые японские офицеры не убили нескольких министров и даже членов императорского дома, слишком активно интересовавшихся судьбой русского золота. В 1945 году Иокогамский валютный банк влился в Токий ский банк, который в настоящее время является самым крупным банком в мире: его активы соизмеримы с бюджетом самой большой в мире страны. Утиные истории Место действия: все страны мира. Время действия: с XVIII века до наших дней. Corpus delicti: мистификация и дезинформация читателей. Масштаб: глобальный. Действующие лица: журналисты и издатели. Тип: B2P. Газетная утка — пожалуй, самый безобидный вид аферы. Может быть, это и не афера даже, а так — мистификация, полет фантазии, обман ради обмана, искусство ради искусства. Впрочем, «навар» они тоже приносят — народ получает забавное чтиво, владельцы изданий — рост тиражей, а авторы фантастических историй — свой кусок хлеба с маслом. Вот утки и слетают с газетных страниц не одно столетие. Когда появилась первая газетная утка, сегодня уже не выяснишь, хотя с большой вероятностью можно предположить, что она была напечатана в первом номере первой газеты в истории человечества. Известно, например, что газеты появились в Германии в конце XV века вместе с печатным станком Гуттенберга, и начали они с живописания подвигов Влада Дракулы, который терроризировал Трансильванию. Естественно, трансильванские ужасы описывались с добавлением красочных подробностей, так что своей нынешней славой граф во многом обязан средневековым газетчикам. Почему именно утка, тоже сказать непросто, версий появления этого термина много, и некоторые из них сами напоминают утку. Некоторые полагают, что термин был введен в начале XVI века идеологом протестантизма Мартином Лютером, который однажды вместо legende — «легенда» почему-то написал слово lugende, а оно для немецкого уха звучало как «лживая утка». По другой версии, об утках заговорили в конце XVII века, когда редакторы немецких газет стали помечать заведомые выдумки литерами NT, то есть «не проверено» (лат. non testatur). Поскольку NT звучало как «ente», то есть «утка» по-немецки, то и «непроверенные» заметки стали называться в честь водоплавающей птицы. Есть также мнение, что понятие «утка» зародилось во Франции, и даже называют год — 1776-й. Тогда парижская «Земледельческая газета» поделилась с читателями новым способом ловли уток. Для начала следовало отварить крупный желудь в особом травяном настое, который являлся сильным слабительным. Затем к желудю следовало привязать веревку и бросить его в водоем с утками. Птица, проглотившая желудь, вскоре начинала страдать животом, и приманка быстро покидала ее кишечник, после чего желудь глотала следующая утка. По уверениям газеты, одному судебному приставу удалось таким способом нанизать на веревку 20 уток, которые взлетели и подняли его в воздух. По счастью, веревка оборвалась и пристав благополучно приземлился. Наконец, кое-кто считает, что о газетных утках заговорили при Наполеоне. Вот что писала по этому поводу «Вечерняя Москва» 27 сентября 1945 года: «„Газетная утка" — это синоним той „сногсшибательной" сенсации, которая является основной, движущей силой печати в условиях капитализма […] Во времена Наполеона в Брюсселе один из тогдашних журналистов Роберт Корнелиссен напечатал следующую „сенсацию": „Как велика прожорливость уток, доказывает произведенный над ними опыт. Из двадцати уток взяли одну, разрубили ее на части вместе с перьями и костями и эти куски отдали на съедение остальным девятнадцати. И так продолжали убивать одну утку за другой и кормили убитыми оставшихся в живых до тех пор, пока осталась всего только одна, упитавшаяся мясом и кровью своих подруг". Вот эта-то „упитавшаяся" утка с тех пор и стала синонимом неправдоподобных газетных „новостей"». Верна ли хоть одна из этих версий, неизвестно, зато известно, что заведомая неправда, опубликованная в СМИ, называется уткой в большинстве стран мира, так что термин этот вполне интернациональный. Причины, побуждавшие журналистов сочинять новости, а редакторов пропускать их в номер, также общие для всех: читателя нужно развлекать, а реальность слишком скучна, чтобы ее можно было использовать в увеселительных целях. Порой, правда, утки печатались с целью привлечь внимание публики к общественным язвам, но суть от этого не менялась: истина приносилась в жертву занимательности, и все в итоге оставались довольны — и читатели, и издатели, и журналисты. До изобретения телеграфа сочинение «непроверенных» историй было для газет насущной необходимостью. Ведь заполнить все полосы в те времена было нелегко — реальных новостей катастрофически не хватало. На помощь приходила занимательная ложь вроде историй о процессии лягушек, растянувшейся на четыре мили, или о реке со столь быстрым течением, что брошенный в воду железный лом не тонет, а плывет. Для газет XVIII века подобное творчество было настолько обычным делом, что даже маститые литераторы им не брезговали. Так, в феврале 1708 года лондонский альманах «Предсказания на 1708 год» вышел со статьей, в которой утверждалось, что известный астролог Джон Партридж умрет 29 марта в 11 утра. Автором статьи был Джонатан Свифт, который, правда, подписался псевдонимом. Партридж поспешил выступить с опровержением, заявив, что умирать не собирается, однако будущему создателю Гулливера было все равно, как долго проживет астролог. В назначенный день Свифт выпустил некролог, в котором каялся в ошибке: Партридж умер не в 11.00, а в 7.05. Астролог пытался оспорить факт своей смерти на страницах газет, но Свифт был неумолим, доказывая, что Партридж действительно мертв, потому что ни один живой человек такую чушь не напишет. Не брезговали выдумками и по другую сторону океана. Так, 22 октября 1730 года в Pennsylvania Gazette появился отчет о процессе над ведьмами в Нью-Джерси. Хозяином газеты и автором статьи был Бенджамин Франклин. Просветитель рассказывал читателям, что ведьмы «заставляли овец плясать в необычной манере, заставляли свиней говорить и петь псалмы и т. п. к вящему ужасу и изумлению добрых и мирных подданных Его Величества». Несмотря на то что Франклин впоследствии был признан чуть ли не совестью нарождавшейся американской нации, история об охоте на ведьм в Нью-Джерси была, конечно, чистым вымыслом. При этом Франклин ничем не рисковал — путь из Пенсильвании в Нью-Джерси был труден и опасен, так что проверять его информацию все равно никто бы не поехал. Но даже изобретение телеграфа не избавило газеты от ложных сообщений. Единственным изменением стала тяжкая необходимость оперативно помещать опровержения, но в те времена сам факт опровержения никак не бил по репутации издания. Более того, с помощью утки молодая газета могла сделать себе имя и получить популярность. Именно так произошло с американской New York Sun, которая в 1835 году поведала об открытии жизни на Луне. Газета сообщила, что известный британский астроном сэр Джон Хершель, основываясь на «новейшей теории кометарных феноменов», изобрел принципиально новый телескоп, который собрал где-то в Африке и ныне способен обозревать лунные ландшафты. Поскольку сам Хершель в то время действительно находился в Африке и газет не читал, писать о нем можно было что угодно, и его открытия из номера в номер становились все поразительнее. Для начала астроном «открыл» лунные леса и горы, затем обнаружил лунных бизонов и сферических земноводных, которые катались вдоль побережья лунных морей. Вскоре на Луне обнаружились и двуногие дикари, жившие в хижинах. Правда, по-настоящему разумными обитателями естественного спутника Земли оказались представители вида vespertilio-homo, то есть людей — летучих мышей. Мохнатые и крылатые мышелюди жили среди храмов с золотыми крышами и явно отличались недюжинным интеллектом. Открытия Хершеля были приняты на ура не только простыми обывателями, но и научным сообществом. Современник так описал фурор, произведенный статьями в Йельском университете: «Йельский колледж был полон энтузиастами. Интеллектуалы — студенты и профессора, доктора богословия и права — и все прочие представители читающей общественности — все ждали почты из Нью-Йорка с беспримерной верой и страстью. Вы читали отчеты сэра Джона Хершеля о его удивительных открытиях? Вы читали Sun? Вы слышали новости о человеке на Луне? Этими вопросами вас встречали повсюду». Примечательно, что газете это сошло с рук. Когда из утки выжали все, что можно, Sun объявила, что солнечные лучи повредили телескоп Хершеля и починить его уже не удастся, после чего публикация сообщений прекратилась. А через несколько месяцев газета написала, что, по непроверенным данным, вся история с открытием жизни на Луне могла быть выдумкой, однако редакция пока не может ни подтвердить, ни опровергнуть эту информацию. Таким образом, о деле можно было окончательно забыть. С тех пор New York Sun сделала утку штатным инструментом редакционной политики. По крайней мере, авторам не возбранялось при случае выдумать сенсацию-другую. К тому же журналистам без уток было порой просто невозможно свести концы с концами. Так, в 1844 году писать для New York Sun стал Эдгар По, остро нуждавшийся в средствах. В письмах того периода По признавался, что весь его капитал ограничивается $5, так что сенсации были для него жизненно необходимы. 6 апреля 1844 года Sun напечатала его статью «Атлантика пересечена за три дня», где рассказывалось об известном английском воздухоплавателе Монке Мейсоне, который вместе с товарищами задумал перелететь на воздушном шаре через Ла-Манш. На беду поднялся сильный ветер и перенес летательный аппарат в Южную Каролину. «Великая проблема расстояний разрешена. Воздух, как ранее земля и океан, покорился науке и вскоре станет привычной и удобной дорогой для человечества», — провозглашал По. Опровержение последовало уже на следующий день, редакция сообщила, что «полагает сообщение ошибочным». Но дело было сделано, тираж распродан, а Эдгар По получил гонорар. Из газеты сочинителя не выгнали, и из-под его пера вышло еще немало сенсаций. Газета не изменяла своим принципам и во второй половине XIX века, и именно ее главному редактору Чарльзу Дана приписывают знаменитую фразу: «Когда собака кусает человека, это не новость, потому что такое случается слишком часто. Но если человек покусает собаку — это новость». Выдумки New York Sun были хотя бы оригинальны и остроумны, но большинство газет XIX века производили на свет шаблонные утки и к тому же нередко воровали друг у друга идеи. Главным принципом при этом было, конечно же, создание новостей, которые никто и никогда не сможет и не захочет проверить: можно совершенно безнаказанно писать о землетрясении на Борнео, если газета и все ее читатели находятся в Париже. Поэтому новостные колонки пестрели сообщениями о наводнениях, торнадо и прочих ужасах, творящихся где-то очень далеко. Когда же кому-то из газетчиков удавалось придумать что-то новое, мгновенно находились подражатели в конкурирующих изданиях. Например, в середине XIX века в США стал популярен сюжет о загадочных окаменениях людей. Поскольку в то время ученые активно разыскивали древние окаменелости, мысль о том, что живой человек может внезапно превратиться в статую, многим не казалась дикой и сведения о все новых случаях обращения плоти в камень заполнили новостные колонки. В 1858 году калифорнийская Alta рассказала леденящую кровь историю о судьбе прусского путешественника Эрнеста Флюхтеншпигеля, который выпил из источника какой-то странной воды и уже через 15 минут превратился в памятник самому себе. Статья была написана от лица некоего доктора Лихтенбергера, который не только был свидетелем ужасной гибели друга, но и провел его вскрытие. Все органы несчастного были тверды и тяжелы, как камень. В последующие годы редкая газета в США не рассказывала об ужасных находках в виде окаменевших людей, причем убедить читателей, что все это вранье, было уже невозможно. В 1861 году начинающий журналист Сэмюэл Клеменс, более известный ныне под именем Марк Твен, поместил в одной из калифорнийских газет материал об обнаружении в ближайших окрестностях окаменевшего трупа, намертво приросшего к скале, на которой он восседал. Языком опытного судмедэксперта Марк Твен описывал положение тела: руки каменного покойника были подняты на уровень лица, пальцы растопырены и т. п. Проще говоря, мертвец «показывал нос». Однако иронию никто не заметил, и розыгрыш был принят читателями за чистую монету. Впоследствии Марк Твен писал об этом эпизоде: «Было трудно найти газету, в которой не было бы одного-двух случаев такого рода. Мания становилась просто смешной… и мне казалось, что я призван разрушить это растущее зло… Я решил убить манию с окаменениями с помощью тонкой, очень тонкой сатиры». К сожалению, сатира оказалась слишком тонкой, чтобы ее заметили, и мания продолжала жить и здравствовать еще много лет. Кроме того, читатели были совершенно не против, чтобы газетчики обманывали их в мелочах. Однако далеко не все утки тех времен были безобидными. Во время гражданской войны в США утка стала инструментом крупного мошенничества и едва не привела к катастрофическим последствиям на государственном уровне. 18 мая 1864 года газеты New York World и New York Journal of Commerce сообщили, что президент Линкольн объявил о дополнительном наборе 400 тыс. рекрутов в армию Севера. Новый призыв мог значить лишь то, что война затягивается, и биржа немедленно отреагировала. Участники рынка бросились скупать золото, и цены на него взлетели. Между тем кое-кто задался вопросом, почему президентский указ опубликован только в двух газетах. Вскоре выяснилось, что никакого указа не было, а новость была направлена в редакции журналистом, подкупленным редактором газеты Brooklyn Eagle Джозефом Говардом, который решил поспекулировать золотом. Говард был арестован, но быстро отпущен благодаря связям. Осенью того же года утка стала былью: Линкольн действительно объявил о новом рекрутском наборе, правда, призвал не 400 тыс. человек, а 500 тыс. Порой вред, который наносили утки, был не столь очевидным, но не менее существенным. Например, в случаях, когда вымыслы попадали на страницы научных журналов, под угрозой оказывался профессиональный уровень специалистов, которые эти журналы читали, — утка могла вызвать смущение в их умах. Уже после завершения Гражданской войны в США в серьезном журнале American Medical Weekly появилась статья, которую потом еще долго цитировали в серьезных научных работах и перепечатывали в профессиональных изданиях. В статье под названием «Внимание, гинекологи!» рассказывалось о том, как во время одного из сражений войны Севера с Югом полковой врач заметил, что одному солдату пуля пробила половые органы. В тот же момент в доме, находившемся за позициями, шальная пуля ранила в нижнюю часть живота девушку. Через несколько месяцев тот же врач принимал роды у этой девушки, которая, естественно, была девственницей. Ребенок родился с воспаленной мошонкой, из которой доктор, конечно же, извлек пулю. В последний раз этот бред был перепечатан в New York State Journal of Medicine в 1959 году, то есть почти через 90 лет после дебютной публикации. В начале ХХ века газетные утки существенно изменились. Прежде всего на издателей и журналистов все больше влияла политическая конъюнктура. Причем речь идет не только о прессе тех государств, где она была накрепко привязана к идеологической машине. Политическая утка была столь же востребована в странах со свободной печатью. Так, в 1917 году в американских газетах появились сообщения о том, что немцы сжигают трупы военнопленных, умерших в их лагерях, а пеплом удобряют поля. На Германию посыпались обвинения в варварстве, а общественное мнение стало склоняться в пользу объявления Германии войны, что потом и произошло. Заметим, что если во время Первой мировой войны немцы и не думали ни о чем подобном, то во Вторую мировую они, так получается, воспользовались идеями недобросовестных журналистов. В 1933 году в английских газетах появилась фотография, якобы изображавшая Гитлера в младенческом возрасте. Дитя выглядело настоящим монстром со злобно перекошенным ртом, надутыми щеками и узнаваемой челкой. Позднее оказалось, что на фотографии был запечатлен другой младенец, а изображение подретушировали для придания сходства с германским диктатором. Что же касается прессы тоталитарных стран, то там сочинение политически правильных новостей было прямой обязанностью журналистов. В середине ХХ века мир СМИ уже вовсю использовал достижения научно-технического прогресса, что не могло не сказаться на качестве новых выдумок. Во-первых, радио и стремительно развивавшееся телевидение создавали иллюзию достоверности сообщений еще искуснее, чем газеты, что и было доказано в 1938 году знаменитой радиопостановкой «Войны миров», которая, в сущности, была колоссальной уткой. Во-вторых, быстрые изменения в условиях жизни общества формировали социальный заказ на новости определенного характера, и покрыть недостачу таких новостей порой было невозможно без выдумывания очередных уток. Мощь новых технологий была продемонстрирована в 1957 году, когда британская BBC задумала разыграть своих зрителей по случаю 1 апреля. В передаче «Панорама» был дан сюжет о небывалом урожае спагетти на плантациях Швейцарии. Программа рассказала, что благодаря аномально теплой зиме резко сократилась популяция спагетного долгоносика, который до сих пор серьезно снижал урожайность макаронных изделий. Были показаны счастливые швейцарские крестьяне, обиравшие спагетти с кустов, и т. п. После передачи зрители завалили редакцию просьбами рассказать о том, как вырастить дерево спагетти в домашних условиях. BBC отвечала, что «росток спагетти следует поместить в банку с томатным соусом и надеяться на лучшее». Что же касается социального заказа, то творцы фальшивых новостей проявляли чудеса выдумки, лишь бы дать публике то, чего она хочет. Порой производители сенсаций создавали целый мир, наподобие потемкинских деревень. Так, в 1971 году советник президента Филиппин Маркоса по вопросам национальных меньшинств Мануэль Элизальде нашел оригинальный способ прибрать к рукам огромную территорию, поросшую джунглями. Элизальде объявил, что обнаружил в джунглях острова Минданао племя людей, живущих по законам каменного века. Дикари, называвшие себя тасадаями, обитали в пещерах и совершенно не знали войн, насилия, социального неравенства и прочих ужасов цивилизации. На Западе новость о тасадаях была принята с чувством глубокого удовлетворения — пацифизм и возврат к природе в ту пору были в моде. К тасадаям потянулись журналисты, кинозвезды и прочие знаменитости, а Элизальде объявил себя защитником племени, после чего стал единоличным хозяином территории их проживания и окрестных земель. Однако после падения диктатуры Маркоса выяснилось, что тасадаи вовсе не были пещерными людьми, — в пещеры их загоняли боевики Элизальде всякий раз, когда ожидался визит журналистов. Социальный заказ стал фактором редакционной политики. Когда же в середине 1970-х журналисты стали главными героями Уотергейта, издатели и вовсе уверились в том, что корреспонденты могут и должны поставлять истории, способные вызвать большой общественный резонанс. Если раньше журналисты сочиняли истории про окаменевших людей, то теперь они искали и находили язвы общества даже там, где их не было. В 1980 году со страниц Washington Post прогремела история о черном мальчике Джимми, который в свои восемь лет уже был законченным героиновым наркоманом. Автором статьи была Джанет Кук — молодая энергичная афроамериканка, которая исходила праведным гневом по поводу ужасающего положения низов. История стала хитом, и в 1981 году Кук получила Пулитцеровскую премию. Однако ее успех стал причиной ее же падения. История маленького Джимми так запала в сердца американцев, что они потребовали от Кук немедленно предъявить несчастного ребенка, чтобы общество могло оказать ему помощь. Но журналистке было некого предъявить, потому что никакого Джимми не существовало, а вся история была выдумана. Джанет Кук пыталась оправдаться тем, что руководство Washington Post давило на нее, требуя горячего материала, что и подвигло ее на обман. Впрочем, публика в целом спокойно относилась к политкорректному вранью, несмотря на порождаемые им громкие скандалы. Миф про мирных тасадаев в период вьетнамской войны оказался более чем ко двору, мальчик Джимми вполне мог существовать, а потому и ложь о нем была воспринята обществом с воодушевлением. Между тем мировые СМИ все чаще использовали новости, добытые не собственными корреспондентами, а сотрудниками новостных агентств, а также перепечатывали новости из других газет, что позволяло размещать информацию, за которую редакция несла ограниченную моральную ответственность. В результате утки, как и подобает перелетным птицам, стали во множестве кочевать из одной газеты в другую (подобное наблюдалось и раньше, но масштаб явления был совсем другим). В 1994 году в Интернете появилась статья, якобы взятая из американского юмористического журнала National Lampoon, который, в свою очередь, якобы ссылался на Las Vegas Sun. Материал назывался «Бегемот съел карлика» и повествовал о печальной судьбе австрийца Франца Даша — циркового карлика, который прыгнул с трамплина как раз в тот момент, когда бегемотица Хильда разевала пасть. Карлик влетел в рот чудовища и был немедленно проглочен. Хотя Las Vegas Sun ничего подобного не публиковала, новость оказалась востребованной. В 1999 году таиландская Pattaya Mail рассказала о том, как на севере Таиланда цирковой карлик по имени Од попал в пасть гиппопотама Хильды и был тут же съеден. Газета подошла к новости творчески: выяснилось, что Хильда всегда была убежденной вегетарианкой и что злополучный трамплин был отправлен на судебную экспертизу. На сей раз новость попала в Австралию, где была перепечатана несколькими газетами с дополнительными подробностями. Melbourne Herald-Sun, например, добавила такие комментарии участников событий: «По словам ветеринаров, это был первый случай, когда животное-вегетарианец съело циркового артиста. Рабочий, ухаживавший за Хильдой, говорит, что у нее были небольшие проблемы с весом, а потому она придерживалась строгой диеты…» В конце заметки австралийцы для пущего драматизма сообщали, что бегемоту дали слабительное, дабы полицейские патологоанатомы скорее получили останки несчастного. Словом, австралийские газетчики знали, что имеют дело с уткой, и, похоже, были уверены, что их читатели тоже разберутся, что к чему. Несмотря на все достижения технологий, утки ХХ века по большей части оставались такими же, как и раньше, — глупыми и не задевающими ничьих интересов. Меньшую часть составляли, в частности, случаи злокозненного черного пиара. Вред, наносимый газетными измышлениями, часто сильно преувеличивался, но преувеличивали его обычно те, кому не нравилось то, что о них пишут. Так, советские газеты то и дело обвиняли в сочинении «очередных уток» о положении в СССР буржуазные СМИ, хотя те часто говорили чистую правду. Но большая часть выдумок никому не наносила прямого ущерба, потому что сознательно солгавшую газету могли ждать серьезные неприятности. Благодаря терпимому отношению к уткам в мире сложилась традиция первоапрельских дурачеств и розыгрышей, в которых участвуют СМИ всего мира, за исключением, конечно, стран, где чувство юмора считается признаком неблагонадежности. Среди подобных шуток много по-настоящему удачных. В 1962 году шведское телевидение рассказало, как превратить черно-белые телевизоры в цветные. Шведам было рекомендовано обернуть экран телевизора нейлоновыми чулками, после чего изображение должно было приобрести цветовую гамму. Эксперимент проделали сотни тысяч подданных шведского короля. Не меньше шума наделала первоапрельская шутка корпорации Taco Bell, которая в 1996 году объявила, что приобрела знаменитый Колокол свободы, созывавший американцев на первое чтение Декларации независимости. Патриотичные американцы были в ярости и засыпали корпорацию возмущенными письма