- 1070 Просмотров
- Обсудить
19
Древнему веришь коль ты, Меценат просвещенный, Кратину,
Долго не могут прожить и нравиться стихотворенья,
Раз их писали поэты, что воду лишь пьют. И как только
Либер поэтов-безумцев к Сатирам и Фавнам причислил,
Стали с утра уж вином попахивать нежные Музы.
Славя вино, сам Гомер себя в дружбе с вином уличает;
Даже и Энний-отец бросался оружие славить,
Выпив всегда. - "Я колодец Либона и форум доверю
Людям непьющим, но песни слагать запрещу я серьезным".
10 Только он это изрек, - неотступно поэты все стали
Пить вперепой по ночам, перегаром воняя наутро.
Что ж? Если б кто-нибудь, дикий, пытался представить Катона
Взором суровым, ногой необутой и тогой короткой,
Разве явил бы он тем и характер и доблесть Катона?
Так, Тимагена соперник в речах, надорвался Иарбит,
Стать остроумцем стремясь и красноречивым считаться.
Манит примером порок, легко подражаемый: стань я
Бледен случайно, они б уже тмин все бескровящий пили.
О подражатели, скот раболепный, как суетность ваша
20 Часто тревожила желчь мне и часто мой смех возбуждала!
Первый свободной ногой я ступал по пустынному краю,
Я по чужим ведь стопам не ходил. Кто в себя только верит,
Тот - предводитель толпы. Ибо первый паросские ямбы
Лацию я показал; Архилоха размер лишь и страстность
Брал я, не темы его, не слова, что травили Ликамба.
Ты же не должен венчать меня листьями мельче за то, что
Я убоялся менять размеры и строй его песен.
Музу свою подчиняет стопе Архилоха и Сафо,
Также Алкей, не сходясь в содержаньи и расположеньи:
30 Он не стремится пятнать словами чернящими тестя,
Песней бесславящей он невесте петли не свивает.
Музу его, что никто не воспел, я из лириков римских
Первый прославил: несу неизвестное всем и горжусь я
Держат, читают меня благородные руки и очи.
Хочешь ты знать, почему читатель стихи мои дома
Хвалит и любит, когда ж за порогом, лукавый, хулит их?
Я не охочусь совсем за успехом у ветреной черни,
Трат не несу на пиры и потертых одежд не дарю я.
Слушатель я и поборник писателей славных; считаю
40 Школы грамматиков все обходить для себя недостойным.
Вот где источник их слез. "Недостойные полных театров
Стыдно творенья читать, пустякам придавая значенье",
Я говорю, а они: "Не смеши - для Юпитера слуха
Ты их хранишь, ибо мед поэтический ты источаешь
Будто б один, себе милый.." - Но нос задирать тут боюсь я;
Ноготь чтоб острый борца не поранил меня, восклицаю:
"Место не нравится мне для борьбы!" - и прошу перерыва.
Ибо рождает игра и горячие споры и злобу;
Злоба - жестокий раздор и войны, несущие гибель.
Пер. Н. С. Гинцбурга
20
Кажется, книжка, глядишь на Вертумн и на Януса свод ты
Хочешь стоять на виду, знать, приглажена Сосиев пемзой.
Ты ненавидишь замки и печати, приятные скромным;
Стонешь ты в тесном кругу и места многолюдные хвалишь,
Вскромлена хоть и не так. Избегай, куда тянет, спуститься:
Выпущу лишь - и не будет возврата. - "Несчастная, что ж я
Сделала, скажешь, чего я хотела?" - как будешь в обиде.
Помни - свернуться должна, лишь устанет, пресытясь, любовник.
Если пророк не дурит, упрямством твоим недовольный,
10 Будешь ты Риму мила, пока не пройдет твоя младость;
После ж, руками толпы захватана, станешь ты грязной,
Непросвещенную моль молчаливо кормить будешь, или
Скроешься в Утику ты иль, сковав, тебя вышлют в Илерду.
Будет смеяться советчик, кому ты не вняла; как в басне
Тот, что на скалы столкнул осленка упрямого в гневе:
Кто ж, в самом деле, того, кто не хочет, спасать бы трудился?
Вот что еще тебя ждет: пока будешь ребят обучать ты
Чтенью в предместьях глухих, тебя старость гугнивая схватит.
В вешние дни, когда солнце ушей привлечет к тебе больше,
20 Ты расскажи, что я - сын отпущенца, при средствах ничтожных
Крылья свои распростер, по сравненью с гнездом, непомерно:
Род мой насколько умалишь, настолько умножишь ты доблесть;
Первым я Рима мужам на войне полюбился и дома,
Малого роста, седой преждевременно, падкий до солнца,
Гневаться скорый, однако легко умиряться способный.
Если ж о возрасте кто-нибудь спросит тебя, то пусть знает:
Прожито мной декабрей уже полностью сорок четыре
С года того, когда Лоллий в товарищи Лепида выбрал.
Пер. Н. С. Гинцбурга
КНИГА ВТОРАЯ
1
Множество, Цезарь, трудов тяжелых выносишь один ты:
Рима державу оружьем хранишь, добронравием красишь,
Лечишь законами ты: я принес бы народному благу
Вред, у тебя если б время я отнял беседою долгой.
Ромул и Либер-отец и с Кастором Поллукс, что, свершивши
Подвиги, в храмах к богам причтены были, в те времена как
Круг заселяли земной поколеньем людей, укрощали
Тяжкие войны, поля отводили и строили грады,
Сильно пеняли, что им, на заслуги в ответ, не явили
10 Должного благоволенья. И тот, что ужасную гидру,
Столько чудовищ себе покорил, на труды обреченный,
Также постиг, что одной только смертью смиряется зависть.
Жжет ибо блеском своим, кто таланты других затмевает,
Ниже стоящих: любовь он, когда уж угаснул, заслужит.
Почести только тебе уделяем мы щедро при жизни,
Ставим тебе алтари, чтобы клясться тобою, как богом,
Веря - ничто не взойдет тебе равное и не всходило.
Мудрый, однако, в одном и правый народ твой, что отдал
Он предпочтенье тебе пред вождями и Рима и греков,
20 Прочее мерит не так же разумно, не тою же мерой:
Все - исключая лишь то, что, он видит, рассталось с землею
Или свой отжило век - претит ему иль ненавистно;
Предан он так старине, что против преступников доски
Те, что нам десять мужей освятили, царей договоры
С общиной Габиев или сабинян суровых, и книги
Высших жрецов, и пророков старинные свитки
Все на Албанской горе изрекли, утверждает он, Музы.
Если ж, имея в виду, что у греков чем были древнее,
Лучше тем были поэмы, и мы на весах станем тех же
30 Взвешивать римских поэтов, - то не о чем нам препираться:
Косточек нет у маслин, и нет скорлупы у ореха!
Мы уж достигли ведь счастья вершин; умащенных ахейцев
Выше мы в живописаньи, в борьбе, в песнопеньи под лиру.
Если, как вина, стихи время делает лучше, хотел бы
Знать я, который же год сочинению цену поднимет.
Если писатель всего только сто лет назад тому умер,
Должен быть он отнесен к совершенным и древним, иль только
К новым, неценным. Так пусть нам срок устранит пререканья.
"Древний, добротный - лишь тот, кому сто уже лет после смерти",
40 Что же? А тот, кто погиб лишь месяцем иль годом
Должен он будет к каким отнесен быть? К поэтам ли старым,
К тем ли, на коих плюет и теперешний век и грядущий?
- "С честию будет причтен к поэтам старинным и тот, кто
Месяцем только одним или целым хоть годом моложе".
Пользуясь тем (из хвоста я как будто у лошади волос
Рву понемногу), один отниму и еще отнимать я
Стану, пока не падет: одураченный гибелью кучи,
Тот, кто глядит в календарь и достоинство мерит годами,
Чтит только то, на что Смерть святыни печать наложила.
50 Энний, что мудр и могуч был, Гомером вторым величался
(Критики так говорят), - заботился, видимо, мало,
Чем Пифагоровы сны и виденья его завершатся.
Невий в руках не у всех? Разве в память засел он не твердо,
Свежий почти? До того все поэмы, что древни, священны!
Спор заведут лишь о том, кто кого превосходит, получит
Славу "ученого" старца Пакувий, "высокого" - Акций;
Тога Афрания впору была, говорят, и Менандру,
Плавт по примеру спешит сицилийца всегда Эпихарма,
Важностью всех побеждает Цецилий, искусством - Теренций.
60 Учит их всех наизусть и их, в тесном театре набившись,
Смотрит влиятельный Рим и их чтит, причисляя к поэтам,
Вплоть до наших времен от писателя Ливия века.
Правильно смотрит толпа иногда, но порой погрешает.
Если поэтам она удивляется древним, их хвалит,
Выше и равным не чтит никого, то она в заблужденьи;
Если ж иное она чересчур устаревшим считает,
Многое грубым у них признает, а иное и вялым,
Судит разумно, со мной, по Юпитера благоволенью.
Я не преследую, знай, истребить не считаю я нужным
70 Ливия песни, что, помню, драчливый Орбилий когда-то,
Мальчику, мне диктовал. Но как безупречными могут,
Чудными, даже почти совершенством считать их, - дивлюсь я.
Если же в них промелькнет случайно красивое слово,
Есть хоть один иль другой там стих благозвучный немного:
Всю он поэму ведет, повышает ей цену бесправно.
Я негодую, когда не за то порицают, что грубо
Сложено иль некрасиво оно, а за то, что - недавно,
Требуют чести, награды для древних, а не снисхожденья.
Но усомнился б я в том лишь, в праве ль комедии Атты
80 Сцену в шафране, в цветах попирать, все отцы закричали б
Стыд мол утратил я, раз порицать покушаюсь я пьесы
Те, что и важный Эзоп, и Росций искусный играли;
Иль потому, что лишь то, что нравится, верным считают,
Или позор видят в том, чтоб суждениям младших поддаться,
Старцам признать, что пора позабыть, чему в детстве учились.
Кто же и Салиев песнь восхваляет, стремясь показать всем,
Будто он знает один то, что нам непонятно обоим,
Тот рукоплещет, совсем не талант одобряя усопших:
Нет, это нас он лишь бьет, ненавидя все наше, завистник.
90 Если б и грекам была новизна, как и нам вот, противна,
Что же тогда бы теперь было древним? И что же могли бы
Все поголовно читать и трепать, сообща потребляя?
Кончивши в_о_йны, тотчас начала пустякам предаваться
Греция; впала в разврат, лишь счастье послала Фортуна;
Страсть к состязаньям коней иль атлетов зажглась в ней; то стали
Милы ваятели ей из мрамора, кости иль меди;
То устремляла и взоры, и мысли к прекрасным картинам,
То приходила в восторг от флейтистов, актеров трагедий;
Словно глупышка-девчурка под няни надзором играет:
100 Жадно что схватит сейчас, пресытившись вскоре отбросит.
Мирные те времена принесли и попутные ветры.
Долго был в Риме благой обычай вставать спозаранку,
Дверь отпирать и клиентам давать разъясненья законов,
Деньги отвешивать в долг, надежным лицом обеспечив,
Старших выслушивать, младшим о том говорить, как достаток
Вырасти может и страсть, что убытки влечет, уменьшиться.
Пусть ненавистно иль мило, - но что ж неизменным ты счел бы?
Вот изменил уж народ неустойчивый мысли и пышет
Страстью одной - сочинять: и отцы с строгим видом, и дети,
110 Кудри венчая плющом, произносят стихи за обедом.
Сам я, хотя уверяю: "Стихов никаких не пишу я",
Хуже парфян уж лгуном оказался: до солнца восхода
Встану лишь, требую тотчас перо и бумагу, и ларчик.
Тот, кто не сведущ, корабль боится вести, и больному
Дать абротон не дерзнет, кто тому не учился, леченье
Дело врачей; и искусств творенья творит лишь художник;
Мы же, - учен, неучен, - безразлично, поэмы все пишем.
Но в увлеченьи таком и в безумии легком какие
Есть добродетели, ты посмотри: едва ли поэты
120 Жадны, но только стихи они любят и к ним лишь пристрастны;
Будят лишь смех в нем убытки, и бегство рабов, и пожары;
Он не замыслит надуть компаньона, ребенка-сиротку;
Может он хлебом простым и стручьями только питаться;
Пусть до войны неохоч и негож, но полезен он граду,
Если согласен ты с ним, что большому и малое в помощь.
Нежных ребяческих уст лепетанье поэт исправляет,
Слух благовременно им от речей отвращает бесстыдных;
После же дух воспитает им дружеским он наставленьем,
Душу исправит, избавив от зависти, гнева, упрямства;
130 Доблести славит дела и благими примерами учит
Годы грядущие он; и больных утешает, и бедных.
Чистые мальчики где с непорочными девами взяли б
Слов для молитвы, когда б не послала им Муза поэта?
Молит о помощи хор и чует присутствие вышних,
Просит дождей он, богов ублажая мольбой, что усвоил,
Гонит опасности прочь, отвращает угрозы болезней,
Мирного он жития и плодов изобилья испросит:
Песня смягчает богов и вышних равно, и подземных.
Встарь земледельцы - народ и крепкий, и малым счастливый
140 Хлеб уберут лишь с полей, облегчение в праздник давали
Телу и духу, труды выносившим в надежде на отдых:
С теми, кто труд разделял, и с детьми, и с супругою верной
В дар молоко приносили Сильвану, Земле - поросенка,
Гению - вина, цветы за заботу о жизни короткой.
В праздники эти вошел Фесценнин шаловливых обычай:
Бранью крестьяне в стихах осыпали друг друга чредою.
С радостью вольность была принята, каждый год возвращаясь
Милой забавой, пока уже дикая шутка не стала
В ярость открыто впадать и с угрозой в почтенные семьи
150 Без наказанья врываться. Терзались, кто зубом кровавым
Был уязвлен уж; и кто не задеты, за общее благо
Были тревоги полны; но издан закон наконец был:
Карой грозя, запрещал он кого-либо высмеять в злобной
Песне, - и все уже тон изменили, испуганы казнью,
Добрые стали слова говорить и приятные только.
Греция, взятая в плен, победителей диких пленила,
В Лаций суровый внеся искусства; и так пресловутый
Стих сатурнийский исчез, неуклюжий, - противную вязкость
Смыло изящество; все же остались на долгие годы,
160 Да и по нынешний день деревни следы остаются.
Римлянин острый свой ум обратил к сочинениям греков
Поздно; и лишь после войн с Карфагеном искать он спокойно
Начал, что пользы приносят Софокл и Феспис с Эсхилом;
Даже пытался и пьесы достойно их он обработать;
Тем угодил себе он, по природе возвышенный, пылкий:
Дышит трагическим духом и счастлив, и смел он довольно,
Но неразумно боится отделки, считая постыдной.
Кажется, - если сюжет обыденный, то требует пота
Меньше всего; между тем в комедии трудностей больше.
170 Ибо прощают ей меньше гораздо. Заметь ты, насколько
Плавт представляет характер влюбленного юноши плохо,
Также и скряги-отца, и коварного всадника роли;
Как он, Доссенну подобный, выводит обжор-паразитов,
Как он по сцене бежит, башмак завязать позабывши:
Ибо он жаждет деньгу лишь в сундук опустить, не заботясь
После того, устоит на ногах иль провалится пьеса.
Тех, кто на сцену взнесен колесницею ветреной Славы,
Зритель холодный мертвит, а горячий опять вдохновляет.
Так легковесно, ничтожно все то, что тщеславного мужа
180 Может свалить и поднять... Прощай, театральное дело,
Если, награды лишен, я тощаю, с наградой - тучнею.
Часто и смелый поэт, устрашенный, бежит от театра,
Ибо - сильнее числом, а доблестью, честью слабее
Неучи все, дураки, что решить дело дракой готовы,
Всадник коль против того, - посреди они пьесы вдруг просят,
Дай им медведя, бойца: вот этих народец так любит!
Впрочем, у всадников тоже от уха к блуждающим взорам
Переселились уж все наслажденья, к забавам пустячным.
Тут на четыре часа открывают завесу иль больше:
190 Конницы вот эскадрон, пехоты отряды несутся,
Тащат несчастных царей, назад закрутивши им руки;
Вот корабли, колесницы спешат и кареты, коляски:
Тащат слоновую кость и добычу при взятьи Коринфа.
Если б был жив Демокрит, посмеялся б наверно тому он,
Как это помесь пантеры с верблюдом, животным ей чуждым,
Или пусть белый то слон, привлекают вниманье народа;
С большим бы он любопытством смотрел на народ, чем на игры
Ибо ему он давал бы для зрелища больше гораздо;
"Драм сочинители - он бы наверно подумал - осленку
200 Басенку бают глухому". Каким голосом, право, было б
Шум одолеть вмоготу, что народ наш поднимет в театре?
"Воет - сказал бы он - лес то Гарганский иль Тусское море" _
Смотрят все с гамом таким на борцов, на искусство богатых
Тканей из стран иноземных: как только окутанный ими
Станет на сцену актер, - ладоши сейчас же бушуют.
"Что-нибудь он уж сказал? - Да ни слова. - "Так нравится что ж им?"
- Шерсть, что окрашена в пурпур тарентский с оттенком фиалок.
Ты не подумай однако, что, если другие удачно
Сделают то, чего сам не могу, я хвалить буду скупо:
210 Знай - как того, что ходить по веревке натянутой может,
Чту я поэта, когда мне вымыслом грудь он стесняет,
Будит волненье, покоит, иль ложными страхами полнит,
Словно волшебник несет то в Фивы меня, то в Афины.
Долю вниманья и тем удели, что читателю лучше
Ввериться склонны, чем несть униженья от зрителей гордых,
Если желаешь ты храм Аполлона достойно наполнить
Книгами и заодно уж пришпорить и бодрость поэтов,
Так чтоб охотнее в рощи они Геликона стремились.
Правда, поэты, мы сами творим много зла себе часто:
220 Свой виноградник рублю, если только тебе подношу я
Книгу, когда ты устал или занят; когда мы в обиде,
Если один хотя стих из друзей кто дерзнул не одобрить,
Иль, хоть не просят, места, что читали уж, вновь повторяем;
Сетуем мы, что труды наши, наши поэмы встречают
Мало вниманья, хотя мы их ткали из нитей тончайших;
Льстимся надеждой - прийдет мол пора, когда только узнаешь
Ты, что стихи мы плетем, - без прошения нашего даже.
Сам призовешь, от нужды, обеспечишь, принудишь писать нас.
Стоит, однако, узнать нам, какие служители нужны
230 Доблести той, что мы зрели и в войнах, и в мирное время,
Ибо не должно ее доверять недостойным поэтам.
Правда, царю угодив Александру, Херил пресловутый,
Скверный поэт, за стихи плохие, без всякой отделки,
Много в награду монет получил золотых македонских.
Все же, подобно тому как, коснувшись чернил, оставляют
Руки пятно иль заметку, поэты стихами дрянными
Подвиг блестящий чернят. Но царь тот же самый, который
Так расточительно щедро платил за смешную поэму,
Издал указ, что писать портреты царя Александра
240 Лишь одному Апеллесу, ваять же фигуры из меди
Только Лисиппу давал разрешенье. Но, если б призвал ты
Тонкого столь знатока искусств, постигаемых глазом,
Высказать мненье о книгах и этих творениях Музы,
Ты бы поклялся, что он из туманной Беотии родом.
Но не позорят тебя сужденья твои о поэтах,
Как и дары, что они с одобрения всех получили,
Оба любимых тобою поэта: Вергилий и Варий;
Ибо не ярче лицо в изваянии медном, чем мысли,
Чувства все славных мужей отраженья находят в созданьях
250 Вещих поэтов. И сам не желал бы я лучше беседы
Низменным слогом писать, чем песни слагать о великих
Подвигах, разные земли и реки, на горных высотах
Замки и варваров царства в стихах петь и войны, которым
Властью твоею конец на круге земном уж положен,
Януса храм запертой - божества-охранителя мира,
Страх перед Римом, парфянам внушенный твоим управленьем,
Если бы, сколько желанья, имел я и сил; но не терпит
Маленьких песен величье твое; и претит моя совесть
Труд на себя возложить, что исполнить откажутся силы.
260 Но и усердье лишь в тягость тому, кого глупо полюбит,
Если в стихах иль в другом искусстве себя проявляет:
Ибо заучит скорей и заполнит охотнее каждый
То, что насмешку, чем то, что хвалу, прославленье содержит.
Я вот ничуть не гонюсь за услугой, что мне только в тягость:
Вылит из воска, с лицом искаженным, нигде выставляться
Я не хочу и в стихах красоваться, коряво сплетенных,
Чтоб не пришлось мне краснеть за подарок бездарный и после,
Вместе с поэтом моим в закрытом ларце распростершись,
Быть отнесенным в квартал, продающий духи и куренья,
270 Перец и все, чему служат негодные книги оберткой.
Пер. Н. С. Гинцбурга
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.