Квинт Гораций Флакк (20)

2

Флор, неизменнейший друг Нерона, что доблестью славен,

Если б, желая продать тебе кто-нибудь отрока, родом

Или из Тибура, или из Габий, сказал тебе так бы:

"Видишь, вот этот блестящий красавец, до пят от макушки,

Станет и будет твоим только за восемь тысяч сестерций;

Он - доморосток, привык услужать по кивку господина.

Греческой грамоты малость впитал и на всякое дело

Годен: что хочешь лепи себе из него, как из глины.

Даже недурно поет: неискусно, но пьющим - приятно.

10 Много посулов ведь веру к тому подрывают, который

Хвалит товар чересчур, лишь сбыть его с рук замышляя.

Крайности нет у меня - на свои я живу, хоть и беден.

Так ни один продавец не поступит с тобой, и другому

Дешево так не отдам. Только раз он забыл приказанье

И, как бывает, плетей испугавшись, под лестницу скрылся".

Деньги отдай, коль побег, что не скрыл он, тебя не смущает.

Думаю, плату возьмет, не боясь он, что пеню заплатит:

Зная порок, покупал ты раба условья ты слышал.

Что же преследуешь ты его, тяжбой неправой тревожишь?

20 Также и я ведь сказал пред отъездом твоим, что ленив я,

Чуть не калека, сказал, для таких я услуг, - чтоб не слишком

Строго меня ты бранил, коль в ответ тебе писем не будет.

Польза какая ж была в том, коль ты нападаешь на право?

Право стоит за меня! Даже сетуешь ты и на то, что

Песен - обманщик - тебе, ожидаемых долго, не шлю я.

Как-то Лукуллов солдат сбережения все, что путем он

Многих лишений скопил, потерял до единого асса,

Ночью усталый храпя. Тут волком свирепым, озлобясь

Сам на себя, на врага, зубами голодными грозный,

30 Он, говорят, гарнизон целый выбил из крепости царской,

Полный огромных богатств и весьма укрепленный. Деяньем

Этим прославясь, украшен дарами почетными был он;

Кроме того получил он еще двадцать тысяч сестерций.

Вскоре затем, пожелав какую-то крепость разрушить,

Претор солдата того ж уговаривать стал, обратившись

С речью такой, что могла бы и трусу прибавить отваги:

"Друг мой, иди, куда доблесть зовет, отправляйся в час добрый

Так ты заслужишь награду великую. Что же стоишь ты?"

Выслушав, тот отвечает хитро, хоть и был неотесан:

40 "Тот куда хочешь пойдет, - говорит, - кто кушак потерял свой".

В Риме воспитан я был, и мне довелось научиться.

Сколько наделал вреда ахейцам Ахилл, рассердившись.

Дали развития мне еще больше благие Афины,

Так что способен я стал отличать от кривого прямое,

Истину-правду искать среди рощ Академа-героя.

Но оторвали от мест меня милых гордины лихие:

К брани хотя и негодный, гражданской войною и смутой

Был вовлечен я в борьбу непосильную с Августа дланью.

Вскоре от службы военной свободу мне дали Филиппы:

50 Крылья подрезаны, дух приуныл; ни отцовского дома

Нет, ни земли - вот тогда, побуждаемый бедностью дерзкой,

Начал стихи я писать. Но когда я имею достаток

Полный, какие могли б исцелить меня зелия, если 6

Лучшим не счел я дремать, чем стихов продолжать сочиненье?

Годы бегут, и у нас одно за другим похищают:

Отняли шутки, румянец, пирушки, любви шаловливость;

Вырвать теперь и стихи уж хотят: что писать мне велишь ты?

Люди одно ведь и то же не все уважают и любят:

Одами тешишься ты, другого же радуют ямбы,

60 Биона речи - иных, с его едкою, черною солью.

Трое гостей у меня - все расходятся, вижу, во вкусах,

Разные неба у них, и разного требует каждый.

Что же мне дать? Что не дать? Просит тот, чего ты не желаешь;

То, что ты ищешь, совсем уж претит и другим ненавистно.

Кроме того, неужели ты мнишь, что могу я поэмы

В Риме писать среди стольких тревог и таких затруднений?

Тот поручиться зовет, тот выслушать стихотворенье,

Бросив дела все; больной тот лежит на холме Квиринальском,

Тот на краю Авентина - а нужно проведать обоих!

70 Видишь, какие концы? И здоровому впору! - "Однако

Улицы чистые там, и нет помех размышленью".

Тут поставщик, горячась, мулов и погонщиков гонит;

То поднимает, крутясь, тут ворот бревно или камень;

Бьется средь мощных телег похоронное шествие грустно;

Мчится там бешеный пес, там свинья вся в грязи пробегает:

Вот ты иди и слагай про себя сладкозвучные песни.

Любит поэтов весь хор сени рощ, городов избегает;

Вакха любимцы они и в тени любят сном наслаждаться:

Ты же стремишься, чтоб я среди шума дневного, ночного,

80 Песни слагая, ходил за поэтами узкой тропою.

Я, что избрал себе встарь Афины спокойные, ум свой

Целых семь лет отдавал лишь наукам, состарился, думы

В книги вперив, - я хожу молчаливее статуи часто,

Смех возбуждаю в народе: ужели же здесь средь потоков

Дел и невзгод городских для себя я признал бы удобным

Песни в стихах сочинять, согласуя со звуками лиры?

В Риме юриста подбил один ритор, чтоб оба повсюду

Только хвалы лишь одни в речах возносили друг другу,

Тот был бы этому Гракх, тому ж был бы Муцием этот.

90 Разве не так же с ума сладкогласные сходят поэты?

Песни слагаю вот я, он - элегии: дива достойны

Наши творенья чеканкой всех Муз девяти. Посмотри же,

Как мы спесиво идем и с каким мы напыщенным видом

Взор устремляем на храм просторный для римских поэтов!

Вскоре затем, коль досуг, последи и в сторонке послушай,

Что принесли, почему же венок себе каждый сплетает.

Бьемся в упорном бою, как самниты, до первой лампады;

Точно ударом платя за удар, мы врага изнуряем.

Мненье его - я Алкеем ушел, а мое так - он кем же?

100 Кем, если не Каллимахом? Потребуют большего если,

Станет Мимнермом тотчас, величаясь желанным прозваньем.

Много терплю, чтоб смягчить раздражительных племя поэтов,

Если пишу я стихи и ловлю одобренье народа;

Кончив же труд и опять рассудок себе возвративши,

Смело могу я заткнуть для чтецов открытые уши.

Смех вызывают всегда стихоплеты плохие, однако

Тешатся сами собой и себя за поэтов считают;

Пусть ты молчишь - они все, что напишут, блаженные, хвалят.

110 Тот, кто желает создать по законам искусства поэму,

Должен с дощечками взять себе цензора честного мысли.

Все без различья слова, в коих блеска почти не осталось,

Те, что утратили все, недостойными признаны чести,

Смело он выгонит вон, хоть уходят они неохотно.

Пусть хоть поныне они бы вращались в святилище Весты;

Те, что во тьме уж давно для народа, он честно откроет;

Выведет снова на свет много образных слов для предметов:

Встарь понимали их часто Катоны, Цетеги, а ныне

Плесень уродует их, покрывая забвения прахом;

Новые примет слова, что создал родитель-обычай.

120 Мощный и чистый, реке прозрачной подобный, он будет

Сыпать сокровища слов, языком богатить будет Лаций;

Пышные слишком обрежет, бугристые здравым уходом

Сделает глаже, а те, что утратили силу, поднимет;

Будет он с виду играть, хоть и мучится так же, как всякий

Скачущий, будто Сатир, или пляшущий пляску Циклопа.

Я предпочел бы казаться безумным поэтом, негодным,

Лишь бы плохое мое меня тешило, пусть и обманом,

Чем разуметь и ворчать. Жил в Агросе, не безызвестен,

Некто; казалось ему, что он слушает трагиков дивных:

130 Сидя в театре пустом, аплодировал он им в восторге;

Прочие жизни дела исполнял он все образом должным:

Добрым соседом он был и хозяином гостеприимным,

Ласков с женою; умел снисходительным быть и к рабам он:

В яростный гнев не впадал, коль печать повредят у бутыли;

Он и подводной скалы избегал и открытых колодцев.

Стал он усильем родных и заботою их поправляться;

Выгнав из желчи болезнь, наконец, чемерицою чистой,

Только пришел лишь в себя: "Не спасли вы меня, а убили,

Други, - сказал он, - клянусь! Ибо вы наслажденье исторгли,

140 Отняли силой обман, что приятнейшим был для сознанья".

Нужно мне жизнь подчинить, значит, мудрости; бросив забавы,

Юношам все уступив, подходящие им лишь утехи,

Слов не искать для того, чтоб приладить их к струнам латинским,

Но изучать только строй и гармонию правильной жизни.

Вот почему сам себе я твержу, про себя рассуждая:

Если б не мог утолить ты обильною влагою жажду,

Ты б обратился к врачам, а о том, что чем больше скопил ты,

Тем ты и жаждешь сильней, никому не дерзаешь признаться?

Если бы рана твоя от назначенных трав или корня

150 Легче не стала, ведь ты избегал бы лечиться как корнем,

Так и травой, от которых нет пользы: ты слышал - "Кому лишь

Боги богатство дадут, от уродливой глупости тот уж

Будет свободен". И ты, хоть ума не прибавил нисколько,

Ставши богаче, ужель будешь верить советчикам тем же?

Если ж богатства могли б тебя сделать разумным, убавить

Алчность и трусость твою, ты тогда, без сомненья, краснел бы,

Если б жаднее тебя на земле кто-нибудь оказался.

Если же собственность - то, что на вес покупают, за деньги,

И потребленье дает тебе нечто, коль верить юристам:

160 Поле, что кормит тебя, ведь твое; ибо Орбий-крестьянин,

Нивы свои бороня, чтобы хлеб тебе вскоре доставить,

Чует, что ты господин. Получаешь за деньги ты гроздья,

Яйца, цыплят и хмельного кувшин: и поэтому, значит,

Мало-по-малу его покупаешь ты поле, что было

Куплено тысяч за триста сестерций, а то и дороже.

Разница где - ты давно ль оплатил, чем живешь, иль недавно?

Тот, кто купил себе землю близ Вей иль Ариции, зелень

Ест покупную в обед, хотя судит не так; покупными

Греет дровами котел себе он перед ночью холодной;

170 Все же своим он зовет, вплоть до мест, где посаженный тополь

Верной границей от ссор отклоняет соседей; как будто

Собственным может быть то, что в мгновенье бегущего часа,

Вследствие просьбы, покупки, насилья, иль смерти, - хозяев

Может менять и другим права уступать на владенье.

Если ж судьбой никому не дано обладанье навеки,

Вслед, как волна за волною, владельцы идут друг за другом,

Польза какая в амбарах, в земле, иль прибавить к калабрским

Выгон луканский, когда и большое и малое косит

Орк безразлично: его ведь и золотом ты не умолишь?

180 Мрамор, слоновая кость, серебро и тирренские куклы,

Камни, картины и ткань, пурпурной покрытая краской

Этого нет у иных, а иной и иметь не стремится.

Но отчего же один из братьев всем пальмовым рощам

Ирода предпочитает духи, забавы и праздность,

Брат же другой неустанно, с восхода в трудах до заката,

Землю, заросшую лесом, взрыхляет огнем и железом,

Знает то Гений, звезду направляющий нашу с рожденья:

Бог он природы людской, умирающий одновременно

С каждым из нас; он видом изменчив: то светлый, то мрачный.

190 Все, что мне нужно, себе из запаса я малого буду

Брать, и совсем не боюсь, что будет думать наследник,

Если не больше найдет, чем думал. При этом, однако,

Знать я желал бы, насколько веселый и скромный от мота

Разнится, или насколько несходен скупой с бережливым.

Разница есть - ты, как мот, расточаешь свое иль затраты

Сделать непрочь и стяжать еще больше, не силясь; вернее,

Словно как мальчик во дни Пятидневки Минервы, бывало,

Временем радостным ты, но коротким, спешишь насладиться.

Лишь бы была далека от меня неопрятная бедность:

200 В малом ли мчусь корабле иль в большом - я ведь мчусь тот же

самый.

Мы не летим с парусами, надутыми ветром попутным,

Все же зато не влачим мы свой век и при ветрах противных.

Силой, талантом, красой, добродетелью, честью, достатком

Мы среди первых последние, первые мы средь последних.

Ты, мол, не жаден - прекрасно. А что? Остальные пороки

Вместе уж с этим бежали? В груди твоей больше тщеславья

Нет уж пустого? И нет перед смертью страха, нет злобы?

Сны, наваждения магов, явленья природы, волшебниц,

Призрак ночной, чудеса фессалийцев ты смехом встречаешь?

210 Чтишь ли рождения день благородно? Прощаешь ли другу?

Мягче ль становишься ты и добрей, когда близится старость?

Легче ль тебе, коль одну лишь из многих заноз извлекаешь?

Если ты правильно жить не умеешь, дай место разумным.

Вдоволь уж ты поиграл и вдоволь поел ты и выпил:

Время тебе уходить, чтоб не в меру хмельного, поднявши

На смех, тебя молодежь не травила - ей шалость приличней.

Пер. Н. С. Гинцбурга