Квинт Смирнский

Квинт Смирнский 
(др.-греч. Κόϊντος Σμυρναῖος, лат. Quintus Smyrnaeus; Квинт Калабрийский, лат. Quintus Calaber) — 
древнегреческий поэт позднейшей эпохи (вероятно, IV века). 
«Калабрийским» Квинт называетя потому, что одна из рукописей его произведения найдена вКалабрии в XV веке.
Автор эпоса «То, что после Гомера» (лат. Posthomerica, др.-греч. «Τὰ μετὰ τὸν Ὅμηρον», «Τὰ μεθ᾽ Ὅμηρον») 
в 14 книгах, содержащего в себе в виде продолжения «Илиады» историю Троянской войны от падения Гектора до возвращения греков. 
Не выдерживая сравнения с гомеровским эпосом, поэма Квинта для своего времени представляет выдающееся явление. 
Его источниками служили киклики, особенно «Эфиопида» Арктина, «Малая Илиада» Лесха и др.

Lehrs’a (вместе с Гесиодом). P., 1840.
Quinti Smyrnaei Posthomericorum libri XIV / Recensuit, prolegomenis et adnotatione critica instruxit Arminius Koechly. Leipzig: Weidmannos, 1850. (Также 1853, имя издателя Armin H. Köchly).
Quintus of Smirna. The Trojan Epic. Posthomerica. Translated by Alan James. The Johns Hopkins University Press, 2004. 365 p.
Отрывки в рус. пер. М. Е. Грабарь-Пассек в кн.: Памятники поздней античной поэзии и прозы. / Отв. ред. М. Е. Грабарь-Пассек. М.: Наука. 1964. С. 40-55.
При написании этой статьи использовался материал 
из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

ПОСЛЕДНИЕ ГРЕЧЕСКИЕ ПОЭТЫ: 

КВИНТ СМИРНСКИЙ, НОНН, МУСЕЙ И ДР. 

АНАКРЕОНТИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ. 

ЭПИГРАММЫ. АНТОЛОГИИ

Время разложения античного общества характеризуется творческим бессилием, вследствие которого греки были уже неспособны создавать что-нибудь новое и оригинальное. Поэзия ограничивалась переработкой старых мотивов. Таковы, например, попытки возродить эпический жанр, сделанные Квинтом Смирнским, Нонном Панопольским и некоторыми другими.
Квинт Смирнский (конец IV в.) написал поэму «Послегомеровское» в 14 книгах, стремясь заполнить промежуток действия между «Илиадой» и «Одиссеей». В его поэме рассказывается о событиях после смерти Гектора — а именно, о смерти Пенфесилеи, Мемнона, Ахилла, о споре из-за доспехов Ахилла, о смерти Аякса, сына Теламона, и т. д., о прибытии Филоктета и смерти Париса, об истории с деревянным конем, о гибели Лаокоона и взятии Трои, затем об отъезде греков, буре и смерти Аякса, сына Оилея. Таким образом, эта поэма объединила в себе содержание ряда киклических поэм (см. гл. IV), мифов и сюжеты из других произведений, особенно драматических; однако она не придала разрозненным рассказам подлинного единства. Она подражает преимущественно Гомеру, Гесиоду и Аполлонию Родосскому. Лучшее место поэмы — описание смерти Ахилла в III книге. Все в этой поэме — и изложение, и стихи — правильно и гладко, но она совершенно лишена оригинальности.
Такова же и поэма «Аргонавтики» неизвестного автора, принадлежавшего к религиозной секте орфиков. Она представляет сокращенную переработку поэмы Аполлония Родосского с небольшими изменениями, но на первое место автор старается выдвинуть Орфея, как участника похода.
Гораздо больше оригинальности в поэме Нонна (из египетского города Панополя) «Дионисиаки» (V в.) в 48 книгах, вдвое превышающей по объему «Илиаду». Сюжетом ее является рассказ о Дионисе — от его рождения до принятия в сонм богов. Но поэма начинается издалека — с похищения Зевсом Европы и прибытия Кадма в Беотию к жилищу Тифона, что дает основание поэту рассказать сначала о битве Зевса с Тифоном; затем он говорит о приключениях Кадма, об основании Фив и, наконец, только в VIII книге переходит к рассказу о рождении Диониса, о растерзании его титанами и о вторичном рождении, затем о его воспитании на Востоке у нисейских нимф. Центральная часть поэмы посвящена войне Диониса против индийцев, которую он ведет во главе греков, лидийцев, фригийцев и других народов. После этого идет рассказ об его возвращении в Грецию. Сын смертной женщины Семелы, он этими чудесными подвигами добывает право быть принятым в сонм богов.
Само по себе повествование напоминает фантастические рассказы о походе Александра Македонского в Индию. Попутно к основному сюжету автор присоединяет все мифы, которые имеют какое-нибудь хотя бы отдаленное отношение к Дионису. Так, упоминание солнечного затмения в XXXVIII книге вызывает подробное изложение ми-

фа о Фаетоне. Поэма оформлена по всем правилам риторики; во многих частях она превращается в настоящую декламацию, например в XXV книге, где Дионис сравнивается с Гераклом и Персеем, или в описании потопа (VI, 229—388). Иногда изощренная фантазия поэта доходит до нелепости: так, например, Дионис пляшет еще в утробе матери (VIII, 27). Иногда автор впадает в неуместный и грубый натурализм, копируя современную действительность; например, пляска Силена воспроизводит просто современный автору мим (XIX, 263— 388). Поэма страдает чрезмерной растянутостью и обилием излишних подробностей, за которыми теряется основная нить. Преимущества ее — в трактовке отдельных частей. К числу лучших мест поэмы относится миф об Икарии и Эригоне, положивших начало виноградарскому делу (XVII, 1—264), и описание боя Диониса с Дериадом, вождем индийцев (XL книга). Интересен также эпизод во вкусе Феокрита — любовь пастуха Гимна к юной охотнице Никее (XV, 169—407).
Но обрисовка действующих лиц у Нонна не выходит из рамок стилизации и не дает индивидуальных образов. Все это огромное произведение представляет смесь азианизма с аттицизмом. Внешняя отделка языка и формы блестяща, но структура стиха (гексаметра) бедна. Автор ограничивает употребление спондеев, не допуская двух подряд; преобладает цезура так называемая «после третьего трохея», т. е. в третьей стопе. Особенностью просодии является частое совпадение ритмического ударения с речевым, особенно в конце стиха, что служит признаком изменения системы ударения в языке от музыкального к экспираторному и соответственно в стихосложении от метрического к тоническому (ср. выше о Бабрии, гл. XX, с. 423).
Нонну, кроме «Дионисиак», принадлежит стихотворное переложение Евангелия Иоанна. Трудно предположить, чтобы поэма чисто языческого содержания «Дионисиаки» была написана христианским автором. Всего вероятнее, что Нонн принял христианство после ее написания.
Ученику Нонна Мусею принадлежит небольшая поэма «Геро и Леандр» в 340 стихов. Здесь обработан старый сюжет о любви двух молодых людей, знакомый нам по «Героидам» Овидия (XVII и XVIII) в римской литературе. Леандр переплывал по ночам через Геллеспонт (Дарданеллы) для свидания с возлюбленной Геро, но однажды, захваченный бурей, потеряв направление, когда ветер задул светивший ему путеводный огонь, он утонул в волнах. Волны принесли его тело к берегу, где поджидала своего милого Геро. Увидев бездыханный труп, она не могла пережить этого и бросилась в море. Эта маленькая поэма, совмещающая в себе эпиллий с любовным романом, полна драматической силы и художественной прелести. В новое время ей подражал Шиллер в балладе «Геро и Леандр» и Грильпарцер в трагедии «Волны моря и любви».
К концу V в. относятся еще две эпические поэмы: Трифиодора «О взятии Трои» и Колуфа «О похищении Елены». Все это — перепевы гомеровской поэзии на хорошо знакомые темы с соблюдением приемов эпического стиля, но обработанные во вкусе позднего вре-

мени. Видно, что Трифиодор находился под влиянием Нонна и сам оказал влияние на Колуфа.
В позднюю пору античного мира большое распространение имели маленькие песенки во вкусе Анакреонта, так называемые «анакреонтические» стихотворения. Сохранился целый сборник этих произведений неизвестных авторов первых веков нашей эры. Только по особенностям стихосложения и по языку можно определить их позднее происхождение. Есть среди них немало шаблонных, но некоторые отличаются большим остроумием, изяществом и красотой и потому вызывали впоследствии бесчисленное множество переводов и подражаний. Есть переводы и переложения их у М. В. Ломоносова («Разговор с Анакреонтом»), Державина, Гнедича, Пушкина. Так, у Пушкина: «Узнают коней ретивых...». Полный перевод их дал Л. А. Мей. Уход от практической жизни, эротика и культ формы — все это типичные признаки упадочной поэзии.
Типично стихотворение, в котором автор заявляет, что хочет спеть героическую поэму про атридов, т. е. вроде «Илиады», или про Кадма, основателя Фив, или про Геракла (Алкида), но лира или барбит (музыкальный инструмент) поет только про Эрота, т. е. про любовь.

Хочу я петь Атридов,
И Кадма петь охота,
А барбитон струнами
Звучит мне про Эрота...
{Перевод Л. А. Мея)

Отметим еще стихотворения: «Должно пить», «К женщинам», «Промокший Эрот», «Ужаленный Эрот», «К девушке» и т. д.
Мотив желания превратиться в какой-нибудь предмет, чтобы быть как можно ближе к любимой, повторяется позже много раз в мировой литературе. Исследователи предполагают, что расцвет анакреонтической поэзии относится к IV в. н. э.; она не угасла с концом античного мира, а передалась по наследству в византийскую литературу.
Образец такой бездумной поэзии сохранился в виде надгробия на могиле какого-то Сикила (надпись с нотными знаками!):

Коль жив, живи беспечно 
Без горя и забот:
Ведь наша жизнь не вечна,
А там... конец нас ждет.

В числе малых форм, которые имели широкое распространение в позднюю пору античного мира, была, как мы видели и ранее, эпиграмма. Ею занималось большое число поэтов. Сатирику Лукиану принадлежит ряд эпиграмм, писали их и императоры Адриан и Юлиан, и астроном Клавдий Птолемей, и разные риторы и грамматики. Ее усвоили и такие христианские писатели, как Григорий Богослов (Назианзин) (IV в.), написавший свыше 250 эпиграмм.
Сохранилось 150 эпиграмм Паллада, одного из последних поборников язычества (конец IV и начало V в.). Он был простым школьным учителем, так называемым «грамматистом», и хорошо познал горечь современной жизни. Откликаясь с удивительной силой на злобу дня, он смеялся над грамматиками, монахами, врачами, актерами и т. д. и приходил к весьма печальному выводу:

Жизнь вся — лишь сцена и шутка. Так или шутить научися, 
Скинув серьезность с себя, или невзгоды терпи!
(«Палатинская антология», X, 72)

Ко всем трудностям присоединялось еще положение Паллада как приверженца старых языческих верований. Он скорбит при виде нетерпимости представителей восторжествовавшей новой религии и изуверства, жертвой которого сделалась его учительница, ученая женщина Гипатия. Однако он находит утешение в своей свободе:

Прочь все надежды, все думы о счастье! Вперед уж не стану
Тешить обманом себя, пристани я уж достиг. 
Хоть человек я и бедный, с свободой живу неразлучно —
Гордым богатствам свою бедность в обиду не дам.
(«Палатинская антология», IX, 172)

В стихах Паллада слышится голос интеллигентного труженика, окруженного со всех сторон непониманием и враждою.
С падением античного мира эпиграмма перешла в византийскую литературу, где виднейшими ее представителями были Павел Силенциарий, Агафий (VI в.) и др. Византийские ученые и поэты не только сами писали эпиграммы, но занялись собиранием и старого наследия. Им принадлежит ряд таких сборников. Первые попытки этого рода были сделаны, как мы уже видели, в эпоху эллинизма Мелеагром Гадарским (I в. до н. э.) и Филиппом Фессалоникским (I в. н. э.). В VI в. н. э. при императоре Юстиниане новую попытку составить сборник сделал Агафий. По этим сборникам Константином Кефалой была составлена в X в. «Антология», дошедшая до нас в переработанном виде под названием «Палатинской антологии» в пятнадцати книгах. Из того же источника происходит и другая антология, составленная в XIV в. и известная под именем монаха Максима Плануда. В эти сборники вошли произведения разных эпох от Алкея и Сапфо, Эврипида, Платона и других, вплоть до поэтов эллинизма и раннего периода 
Византийской империи. Так античное наследие стало достоянием нового времени.