- 1213 Просмотров
- Обсудить
И далекого и близкого, И высокого и низкого сочетанье воедино, Так ли ты необходимо? Или от меня ты требуешь одного стремленья в небо лишь, Будто бы на звездолете? Или надо успокоиться лишь на том, что в недрах кроется, О, душа моя во плоти? Нет! Гляди хоть с неба звездного на огни Баку и Грозного, На Тюмени и Надымы, на горенья и на дымы, И туманы на болоте, и осенних туч лохмотья, О, душа моя в полете! Только так и разглядишь его — Все от низшего до высшего, О, душа моя в заботе!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Нет, это не день моего рожденья! И если б даже было и так, то это было лишь совпаденьем,— я родился весной, а про это осеннее торжество даже не было мне никакого виденья, и я даже не слыхивал ничего и ни от кого про этот день, когда снежинки, витая, серебрили, как и теперь серебрят, все подряд от Урала и до Алтая...
Это теперь я в книжках читаю про Мартынов день и присущий ему обряд!
Теперь я знаю: в католических странах это был день поминания епископа Мартина Турского, во времена Реформации перенесенный в честь дня рождения Мартина Лютера с 11-го на 10-е ноября... Но мне вспоминается просто сибирское морозное утро, и в это утро — для нас юлианского, а для них, лютеран, григорианского календаря,— может быть, не в городе, где скрипели мои ребяческие салазки, а где-нибудь в снежной мгле переселенческих деревень, и случались тогда нищебродства в снегах, бубенцы, и шутейные розги, и ритуальные маски и пляски, но в городе я ничего такого не видел, и нечего фантазировать зря! И никто не кутался в вывернутые тулупы или в какие-нибудь другие дорогие или недорогие меха, и со снежками не мешалась соломенная труха, и никто не восклицал: «Ха! Козлиную шкуру надень, как полагается в Мартынов день!» Нет!
Но эстонцы, переселенцы с дальних западных побережий, ничего не вещая, а просто меня в этот день колбасой угощая медвежьей, говорили: «А вот и бисквит тебе свежий, вкусней, чем калач и пельмень!» И я говорил «спасибо», ибо не был невежей.
Вот что могу я сказать про Мартынов день!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Рифм изобилие Осточертело мне. Ну, хорошо, я сделаю усилие И напишу я белые стихи! И кажется, что я блуждаю вне Мне опостылевшего мира рифм, Но и на белоснежной целине Рифм костяки мерцают при луне: — О, сделай милость, смело воскресив Любовь и кровь, чтоб не зачах в очах Огонь погонь во сне и по весне, Чтоб вновь сердца пылали без конца!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
А если бы историк наших дней Не в современном жил, а в древнем Риме, Тогда, конечно, было бы видней Всем древним римлянам, что станет с ними! Но почему бы не предположить, Что ныне между нами, москвичами, Грядущей жизнью начинает жить, Работая и днями и ночами, Он, будущий историк наших дней, И эта книга плачется, поется, Лепечется, хохочется... И в ней Проставить только даты остается.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Жалко, что кончается Старая тетрадь. Но не огорчается: Трать бумагу, трать! Только бы унылыми Буквами не врать Черными чернилами В белую тетрадь.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
О, до чего по-разному одеты Бывают люди раннею весной! Иные, ей нисколько не задеты, Идут-бредут, как чащею лесной, Где белыми снегами замело все, Идет на зверя хмурый зверолов; Иные, даже и без шапок вовсе, Спешат, как будто вовсе без голов; Иные дышат, как цветы живые Поблизости недвижных ледников; Иные все еще ласкают выи Каракулем своих воротников. И не поймешь, пожалуй, сразу: где ты И что тут в силе — стужа или зной? Вот до чего по-разному одеты Бывают люди раннею весной!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Расскажу О Тане-Богоразе я. Мне было двадцать лет, И однажды пришла фантазия Поступить на географический факультет. Я написал стихотворение И, напечатав его в «Звезде», Приобрел себе новые брюки и клетчатую ковбойку, Решив, что, прилично одет, Буду легче принят в университет, И поехал на дом к профессору Тану-Богоразу. Я сказал ему прямо и сразу: — Примите меня, пожалуйста, на географический факультет, Но только без испытаний по математике!— Он посмотрел и сказал: — А кто вы такой? — Я поэт. — Так прочтите стихотворение. Я прочел. Он, прослушав, сказал: — Нет! Я не приму вас ни на географический факультет, Ни вообще в университет, Ибо не имею на то основания. Вы — поэт, и поэзия ваше призвание. А то, что вам мог бы дать географический факультет, Приобретайте путем самообразования!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Вообразите Оторопь всесильных Вчера еще сановников надменных. Вообразите возвращенье ссыльных, Освобождение военнопленных. Вообразите Концессионеров, Цепляющихся бешено за недра, Их прибылью дарившие столь щедро. Вообразите коммивояжеров В стране, забывшей вдруг о дамских тряпках. Вообразите всяких прокуроров, Полусмиривших свой суровый норов И как бы пляшущих на задних лапках Уж не в своих, но в адвокатских шапках. Представьте на волках овечью шкуру. Вообразите дикий вихрь газетный И запрещенную литературу, Считаться переставшую запретной Еще впервые! И представьте город, Как будто бы расколот и распорот В часы, когда звенели, звезденели Расшибленные стекла на панели, И прыгали с трибун полишинели, Как будто их сметала и сдувала Ко всем чертям, ликуя небывало, Душа народа, вырвавшись на волю Из самого глубокого подполья Для вольного и дальнего полета Во дни Октябрьского переворота.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Бывают Такие Периоды, Когда к словопреньям не тянет И кажется, в рот набери воды, А глубже молчанье не станет, Когда накричался до хрипа ты, И, сделав все резкие выпады, Ты медленно делаешь выводы. Бывают Такие Периоды.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Пейзаж Возник передо мною — Сумбурный, в рамки не вошедший, Как будто бы не что иное, Как явь, полна противоречий: Неслись клубящиеся тучи, Повсюду свет боролся с тенью... — Пейзаж, ты мог бы стать и лучше! — Конечно, в этом нет сомненья! Какой уж есть сам по себе я — Я все же и творенье ваше! Хотите неба голубее, Погоды тише, красок краше — Дерзайте, чтоб стремилось небо На ваши грезы стать похожим Не только на полотне бы, Но и в действительности тоже!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Копал я землю, В ней таилось много Того, чего не быть и не могло, Но попадались меж костей и рога Железный лом и битое стекло. Но ищут выход даже через донца Изглоданных коррозией канистр Живые всходы. Ввысь их тянет солнце Сильней, чем просвещения министр.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Что, Алеша, Знаю я о Роне, Что я знаю о Виссарионе, О создателе пяти симфоний, Славных опер и квартетов струнных? Мне мерещатся На снежном фоне Очертанья лир чугунных. Это Не украшенья На решетках консерваторий. Это будто бы для устрашенья, И, конечно, не для утешенья Выли ветры на степном просторе Между всяких гнутых брусьев-прутьев Старых земледельческих орудий, Чтобы вовсе к черту изогнуть их Безо всяких музыкальных студий... Пусть Десятки Музыкальных судий Разберутся, как скрипели доски Старых тротуаров деревянных В городе, где шлялись мы, подростки... Это были первые подмостки. Школа. Разумеется, и школа. Но и этот скрип полозьев санных, И собор — наискосок костела, Возвышавшийся вблизи мечети, Оглушая колокольным соло, Да и крик муллы на минарете... А из крепости, из старой кирки, Плыли воздыхания органа. Но гремели В цирке Барабаны, Ролики скрипели в скетинг-ринге, Стрекот шел из недр иллюзиона И, уже совсем не по старинке, Пели ремингтоны по конторам В том безумном городе, в котором Возникал талант Виссариона. Старый мир! Пузырился он, пухнул, А потом рассыпался он, рухнул. И уж если прозвучало глухо Это эхо вздыбленного меха И к чертям развеянного пуха, То, конечно, уж определенно Где-то в музыке Виссариона, Чтоб внимало новому закону Волосатое земное ухо. Впрочем, Музыка всегда бездонна. Это значит — Хвалят иль порочат — Каждый в ней находит то, что хочет. Хочет — сказки, хочет — были, Крылья эльфов или крылья моли, Колокол, рожок автомобиля... Ведь свободны мы, как ветер в поле, Ветер в поле, хоть и полном пыли, Той, какую сами мы всклубили.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Не будь Увядшим гладиолусом, Все ниже голову клоня, Не говори упавшим голосом, Что это все из-за меня. Я силищей такой могучею Не помышляю обладать, Чтоб жгучим зноем, темной тучею Твою нарушить благодать. Ты это знала и тогда еще В начале ветреного дня. И не тверди мне убеждающе, Что это все из-за меня!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Он залатан, Мой косматый парус, Но исправно служит кораблю. Я тебя люблю. При чем тут старость, Если я тебя люблю! Может быть, Обоим и осталось В самом деле только это нам,— Я тебя люблю, чтоб волновалось Море, тихое по временам. И на небе тучи, И скрипучи Снасти. Но хозяйка кораблю — Только ты. И ничего нет лучше Этого, что я тебя люблю!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Ночь. Отмыкается плотина. И медленно, почти незримо, По Истре проплывает мимо Не только муть, солома, тина, Но цвет люпина, зерна тмина И побуревшая от дыма Неопалимая купина Из Нового Иерусалима. И, как из Ветхого завета, Поблескивают зарницы, Напоминая издалека Про старого Илью-пророка, Который не на колеснице Носился, а на самолетах. В своих трудах, в своих заботах Там, на верховьях, жил он где-то. Отгромыхал и отворчался... Струисты Воды старой Истры. На берегу клочок газеты Шуршит, кто жив, а кто скончался. А берега ее холмисты, И бродят, как анахореты, По ним поэты. Но появляются туристы, «Победы» и мотоциклеты. И в заводях из малахита, Где водорослей волокита Не унимается все лето, Зияют ржавые канистры. Дар проезжающих... Все это Ты видишь, старая ракита, Застывшая над устьем Истры, Как будто Эта Истра — Лета.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
В роще, Где туристами Ставятся шатры, Есть над быстрой Истрою Древние бугры. Где стоят горелые Мертвые дубы, Вылезают белые Старцы, как грибы. Это племя вятичей Обитало там, Где течет назад ручей По глухим местам. Это смотрят вятичи Из своих бугров И, на мир наш глядючи, Молвят: — Будь здоров! Вопрошают вятичи: — Кто такие вы, Мужи-самокатичи, Мятичи травы? Вы автомашинычи, Газовая чадь, Или как вас иначе Звать и величать? Вы кричите, воете, Жжете вы костры, Бестолково роете Старые бугры. С банками-жестянками Мечете вы сор, Чтоб из ям с поганками Вырос мухомор. Это правда истая, Ибо так и есть Здесь над быстрой Истрою, Где бугров не счесть. И сочит закат лучи, Чтобы их стеречь, И уходят вятичи В Горелую Сечь.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.