- 819 Просмотров
- Обсудить
Софье Григорьевне Мей Мечется и плачет, как дитя больное В неспокойной люльке, озеро лесное. Тучей потемнело, брызжет мелкой зернью - Так и отливает серебром и чернью... Ветер по дубраве серым волком рыщет; Молния на землю жгучим ливнем прыщет; И на голос бури, побросавши прялки, Вынырнули со дна резвые русалки... Любо некрещеным в бурю-непогоду Кипятить и пенить жаркой грудью воду, Любо им за вихрем перелетным гнаться, Громким, звучным смехом с громом окликаться!.. Волны им щекочут плечи наливные, Чешут белым гребнем косы рассыпные; Ласточки быстрее, легче пены зыбкой, Руки их мелькают белобокой рыбкой; Огоньком под пеплом щеки половеют; Ярким изумрудом очи зеленеют. Плещутся русалки, мчатся вперегонку, Да одна отстала, отплыла в сторонку... К берегу доплыла, на берег выходит, Бледными руками ивняки разводит; Притаилась в листве на прибрежье черном, Словно белый лебедь в тростнике озерном... Вот уж понемногу непогодь стихает; Ветер с листьев воду веником сметает; Тучки разлетелись, словно птицы в гнезды; Бисером перловым высыпали звезды; Месяц двоерогий с неба голубого Засветил отломком перстня золотого... Чу! переливаясь меж густой осокой, По воде несется благовест далекой - Благовест далекий по воде несется И волною звучной прямо в душу льется: Видится храм божий, песнь слышна святая, И сама собою крест творит десная... И в душе русалки всенощные звуки Пробудили много и тоски и муки, Много шевельнули страсти пережитой, Воскресили много были позабытой... Вот в селе родимом крайняя избушка; А в избушке с дочкой нянчится старушка: Бережет и холит, по головке гладит, Тешит лентой алой, в пестрый ситец рядит... Да и вышла ж девка при таком уходе: Нет ее красивей в целом хороводе... Вот и бор соседний - там грибов да ягод За одну неделю наберешься на год; А начнут под осень грызть орехи белки - Сыпь орех в лукошки: близко посиделки. Тут-то погуляют парни удалые, Тут-то насмеются девки молодые!.. Дочь в гостях за прялкой песни распевает А старуха дома ждет да поджидает: Огоньку добыла - на дворе уж ночка - Долго засиделась у соседей дочка... Оттого и долго: парень приглянулся И лихой бедою к девке подвернулся; А с бедою рядом ходит грех незваной... Полюбился парень девке бесталанной. Так ей полюбился, словно душу вынул, Да и насмеялся - разлюбил и кинул, Позабыл голубку сизокрылый голубь - И остались бедной смех мирской да прорубь... Вспомнила русалка - белы руки гложет; Рада б зарыдала - и того не может; Сотворить молитву забытую хочет - Нет для ней молитвы - и она хохочет... Только, пробираясь на село в побывку, Мужичок проснулся и стегает сивку, Лоб и грудь и плечи крестно знаменует Да с сердцов на хохот окаянный плюет.
Три века русской поэзии.
Составитель Николай Банников.
Москва: Просвещение, 1968.
При дороге нива... Доня-смуглоличка День-деньской трудится Неустанно жнет: Видно, не ленива, А - что божья птичка - На заре ложится, На заре встает. Против нашей Дони Поискать красотки. Разве что далёко, А в соседстве нет... Косы по ладони; Грудь, как у лебедки; Очи с поволокой; Щеки - маков цвет. Солнце так и жарит, Колет, как иглою; Стелется на поле Дым, не то туман; С самой зорьки парит - Знать, перед грозою: Скинешь поневоле Душный сарафан. Разгорелась жница: Жнет, да жнет, да вяжет, Вяжет без подмоги Полные снопы... А вдали зарница Красный полог кажет... Ходят вдоль дороги Пыльные столпы... Ходят вихри, ходят, Вертятся воронкой - Все поодиночке: Этот, тот и тот - Очередь заводят... А один, сторонкой, К Дониной сорочке Так себе и льнет. Оглянулась девка - И сама не рада: Кто-то за спиною Вырос из земли... На губах издевка, А глаза без взгляда, Волосы копною, Борода в пыли. Серый-серый, зыбкой, Он по ветру гнется, Вьется в жгут и пляшет, Пляшет и дрожит, Словно бы с улыбкой, Словно бы смеется, Головою машет - Доне говорит: "Ветерок поднялся - Славная погодка! Светится зарница Среди бела дня: Я и разыгрался... Белая лебедка, Красная девица, Полюби меня!" Отскочила Доня - Ей неймется веры, За снопами кроясь, Силится уйти, А за ней погоня - Настигает серый, Кланяется в пояс, Стал ей на пути: "Что ж не молвишь слова, Что не приголубишь? Аль еще не знаешь - Что за зелье страсть? Полюби седого: Если не полюбишь, И его сконаешь, И тебе пропасть..." Сам по полю рыщет, К Доне боком-боком - Тесными кругами Хочет закружить: Будто в жмурках ищет, Будто ненароком Пыльными руками Тянется схватить. Вот схватил и стиснул... Да она рванулась. "Аль серпа хотелось? На тебе, лови!" Серп блеснул и свистнул... Пыль слегка шатнулась, Да и разлетелась... Только серп в крови... С призраком пропали, Словно вихорь шаткой, И девичьи грезы... Отчего ж потом Мать с отцом видали, Как она украдкой Утирала слезы Белым рукавом? Отчего гурьбою Сватов засылали, А смотрён ни разу Не пришлось запить?.. Думали семьею, Думали-гадали, И решили: "С глазу!" - Так тому и быть... Зимка проскрипела, И весной запахло; Зеленя пробили Черный слой земли... Доня все хирела, Сохнула и чахла... Знахари ходили, Только не дошли. Рожь поспела снова... Светится зарница... Ходят вдоль дороги Пыльные столпы... Только нет седого, И другая жница Вяжет без подмоги Полные снопы. "Эхма! Жалко Домны!" Всем селом решили: Этакой напасти Где избыть серпом! Старики-то скромны - Видно, не учили: "От беды да страсти Оградить крестом".
Три века русской поэзии.
Составитель Николай Банников.
Москва: Просвещение, 1968.
Над рекою, над пенистым Волховом, На широкой Вадимовой площади, Заунывно гудит-поет колокол. Для чего созывает он Новгород? Не меняют ли снова посадника? Не волнуется ль Чудь непокорная? Не вломились ли шведы иль рыцари? Да не время ли кликнуть охотников Взять неволей иль волей с Югории Серебро и меха драгоценные? Не пришли ли товары ганзейские, Али снова послы сановитые От великого князя Московского За обильною данью приехали? Нет! Уныло гудит-поет колокол... Поет тризну свободе печальную, Поет песню с отчизной прощальную... "Ты прости, родимый Новгород! Не сзывать тебя на вече мне, Не гудеть уж мне по-прежнему: Кто на бога? Кто на Новгород? Вы простите, храмы божий, Терема мои дубовые! Я пою для вас в последний раз, Издаю для вас прощальный звон. Налети ты, буря грозная, Вырви ты язык чугунный мой, Ты разбей края мне медные, Чтоб не петь в Москве, далекой мне, Про мое ли горе горькое, Про мою ли участь слезную, Чтоб не тешить песнью грустною Мне царя Ивана в тереме. Ты прости, мой брат названый, буйный Волхов мой, прости! Без меня ты празднуй радость, без меня ты и грусти. Пролетело это время... не вернуть его уж нам, Как и радость, да и горе мы делили пополам! Как не раз печальный звон мой ты волнами заглушал, Как не раз и ты под гул мой, буйный Волхов мой, плясал. Помню я, как под ладьями Ярослава ты шумел, Как напутную молитву я волнам твоим гудел. Помню я, как Боголюбский побежал от наших стен, Как гремели мы с тобою: "Смерть вам, суздальцы, иль плен!" Помню я: ты на Ижору Александра провожал; Я моим хвалебным звоном победителя встречал. Я гремел, бывало, звучный,- собирались молодцы, И дрожали за товары иноземные купцы, Немцы рижские бледнели, и, заслышавши меня, Погонял литовец дикий быстроногого коня. А я город, а я вольный звучным голосом зову То на немцев, то на шведов, то на Чудь, то на Литву! Да прошла пора святая: наступило время бед! Если б мог - я б растопился в реки медных слез, да нет! Я не ты, мой буйный Волхов! Я не плачу,- я пою! Променяет ли кто слезы и на песню - на мою? Слушай... нынче, старый друг мой, по тебе я поплыву, Царь Иван меня отвозит во враждебную Москву. Собери скорей все волны, все валуны, все струи - Разнеси в осколки, в щепки ты московские ладьи, А меня на дне песчаном синих вод твоих сокрой И звони в меня почаще серебристою волной: Может быть, из вод глубоких вдруг услыша голос мой, И за вольность и за вече встанет город наш родной". Над рекою, над пенистым Волховом, На широкой Вадимовой площади, Заунывно гудит-поет колокол; Волхов плещет, и бьется, и пенится О ладьи москвитян острогрудые, А на чистой лазури, в поднебесье, Главы храмов святых, белокаменных Золотистыми слезками светятся.
Русская поэзия XIX века.
Библиотека всемирной литературы.
Серия 2-я. Литература XIX века.
Москва: Художественная литература, 1974.
Стихнул говор карнавала, На поля роса упала, Месяц землю серебрит, Все спокойно, море спит. Волны нянчают гондолу... "Спой, синьора, баркаролу! Маску черную долой, Обойми меня и пой!.." "Нет, синьор, не скину маски, Не до песен, не до ласки: Мне зловещий снился сон, Тяготит мне сердце он". "Сон приснился, что ж такое? Снам не верь ты, все пустое; Вот гитара, не тоскуй, Спой, сыграй и поцелуй!.." "Нет, синьор, не до гитары: Снилось мне, что муж мой старый Ночью тихо с ложа встал, Тихо вышел на канал, Завернул стилет свой в полу И в закрытую гондолу - Вон, как эта, там вдали - Шесть немых гребцов вошли..."
Русская поэзия XIX века.
Библиотека всемирной литературы.
Серия 2-я. Литература XIX века.
Москва: Художественная литература, 1974.
Кому-то Ты печальна, ты тоскуешь, Ты в слезах, моя краса! А слыхала ль в старой песне: "Слезы девичьи - роса"? Поутру на поле пала, А к полудню нет следа... Так и слезы молодые Улетают навсегда, Словно росы полевые, Знает бог один - куда. Развевает их и сушит Жарким пламенем в крови Вихорь юности мятежной, Солнце красное любви.
Русская поэзия XIX века.
Библиотека всемирной литературы.
Серия 2-я. Литература XIX века.
Москва: Художественная литература, 1974.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.