Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в
Браунау) и Трауне (в Линце). 23-го октября .русские войска переходили реку
Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через
город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива,
раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то
вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и
при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые
лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными
крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы
русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком,
окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый
сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими
ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из-за соснового,
казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону
Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал
с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел
на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий
угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно
окружали его, кто на коленах, кто сидя по-турецки на мокрой траве.
-- Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил.
Славное место. Что же вы не едите, господа? -- говорил Несвицкий.
-- Покорно благодарю, князь, -- отвечал один из офицеров, с
удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. -- Прекрасное
место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой
чудесный!
-- Посмотрите, князь, -- сказал другой, которому очень хотелось взять
еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он
оглядывает местность, -- посмотрите-ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон
там, на лужку, за деревней, трое тащут что-то. .Они проберут этот дворец, --
сказал он с видимым одобрением.
-- И то, и то, -- сказал Несвицкий. -- Нет, а чего бы я желал, --
прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, -- так это вон
туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся,
глаза его сузились и засветились.
-- А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
-- Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть
молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
-- Им ведь и скучно, -- смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что-то генералу;
генерал смотрел в зрительную трубку.
-- Ну, так и есть, так и есть, -- сердито сказал генерал, опуская
трубку от глаз и пожимая плечами, -- так и есть, станут бить по переправе. И
что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из
которой показался молочно-белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний
выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
-- Не угодно ли закусить вашему превосходительству? -- сказал он.
-- Нехорошо дело, -- сказал генерал, не отвечая ему, -- замешкались
наши.
-- Не съездить ли, ваше превосходительство? -- сказал Несвицкий.
-- Да, съездите, пожалуйста, -- сказал генерал, повторяя то, что уже
раз подробно было приказано, -- и скажите гусарам, чтобы они последние
перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту
еще осмотреть.
-- Очень хорошо, -- отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко
перекинул свое тяжелое тело на седло.
-- Право, заеду к монашенкам, -- сказал он офицерам, с улыбкою
глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
-- Нут-ка, куда донесет, капитан, хватите-ка! -- сказал генерал,
обращаясь к артиллеристу. -- Позабавьтесь от скуки.
-- Прислуга к орудиям! -- скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
-- Первое! -- послышалась команда.
Бойко отскочил 1-й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и
через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не
долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и
занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших
войск и впереди -- движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же
минуту совсем вышло из-за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и
блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.
Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была
давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к
перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя
лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только-что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и
повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не
оставалось, как улыбаться.
-- Экой ты, братец, мой! -- говорил казак фурштатскому солдату с
повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, -- экой
ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на
солдат, запружавших ему дорогу: -- Эй! землячки! держись влево, постой! --
Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь,
двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь
Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь,
рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на
мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с
чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из-под киверов лица с широкими
скулами, ввалившимися щеками и беззаботно-усталыми выражениями и движущиеся
ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными
волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между
солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда,
как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар,
денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех
сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и
прикрытая кожами, повозка.
-- Вишь, их, как плотину, прорвало, -- безнадежно останавливаясь,
говорил казак. -- Много ль вас еще там?
-- Мелион без одного! -- подмигивая говорил близко проходивший в
прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый
солдат.
-- Как он (он -- неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, --
говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, -- забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
-- Куда, чорт, подвертки запихал? -- говорил денщик, бегом следуя за
повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо,
выпившие солдаты.
-- Как он его, милый человек, полыхнет прикладом-то в самые зубы... --
радостно говорил один солдат в высоко-подоткнутой шинели, широко размахивая
рукой.
-- То-то оно, сладкая ветчина-то. -- отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему
относилась ветчина.
-- Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют.
-- говорил унтер-офицер сердито и укоризненно.
-- Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро-то, -- говорил, едва
удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, -- я так и обмер.
Право, ей-Богу, так испужался, беда! -- говорил этот солдат, как будто
хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка,
непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре,
нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец,
привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах
сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная,
здоровая девушка-немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти
выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока
проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились
только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка
непристойных мыслей об этой женщине.
-- Ишь, колбаса-то, тоже убирается!
-- Продай матушку, -- ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат,
обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким
шагом.
-- Эк убралась как! То-то черти!
-- Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
-- Видали, брат!
-- Куда вы? -- спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже
полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
-- Хочешь, возьми себе, -- говорил офицер, подавая девушке яблоко.
Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не
спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли
такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как
это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся
толпа должна была ждать.
-- И что становятся? Порядку-то нет! -- говорили солдаты. -- Куда
прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост
подожжет. Вишь, и офицера-то приперли, -- говорили с разных сторон
остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и все жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый
для него звук, быстро приближающегося... чего-то большого и чего-то
шлепнувшегося в воду.
-- Ишь ты, куда фатает! -- строго сказал близко стоявший солдат,
оглядываясь на звук.
-- Подбадривает, чтобы скорей проходили, -- сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
-- Эй, казак, подавай лошадь! -- сказал он. -- Ну, вы! сторонись!
посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он
тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять
нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты,
потому что их давили еще сильнее.
-- Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! -- послышался в это время сзади
хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него
живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на
затылке и в молодецки-накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
-- Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, -- кричал. Денисов,
видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как
уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей,
которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
-- Э! Вася! -- отвечал радостно Несвицкий. -- Да ты что?
-- Эскадг'ону пг'ойти нельзя, -- кричал Васька Денисов, злобно открывая
белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который,
мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя
пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов
был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. -- Что
это? как баг'аны! точь-в-точь баг'аны! Пг'очь... дай дог'огу!... Стой там!
ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! -- кричал он, действительно вынимая
наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов
присоединился к Несвицкому.
-- Что же ты не пьян нынче? -- сказал Несвицкий Денисову, когда он
подъехал к нему.
-- И напиться-то вг'емени не дадут! -- отвечал Васька Денисов. -- Целый
день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться -- так дг`аться. А то чог'т
знает что такое!
-- Каким ты щеголем нынче! -- оглядывая его новый ментик и вальтрап,
сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах
духов, и сунул в нос Несвицкому.
-- Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность
Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они
протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у
выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив
свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно
сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на
двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало
несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд,
растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с
тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким
встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых,
щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
-- Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
-- Что от них проку! Только напоказ и водят! -- говорил другой.
-- Пехота, не пыли! -- шутил гусар, под которым лошадь, заиграв,
брызнула грязью в пехотинца.
-- Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки-то бы повытерлись, --
обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; -- а то не человек, а птица
сидит!
-- То-то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, -- шутил
ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
-- Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, -- отозвался гусар.