На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и
стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною
Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка
он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый
план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о
дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер
предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он
радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь
Василий.
-- Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лелей, mon
сher? [5] Ты в заблуждении, -- сказал князь Василий, входя в
комнату. -- Я все узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед
тобой, как Христос перед жидами. -- Пьер хотел отвечать, но он перебил его.
-- И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я все знаю, я
все понимаю, -- сказал он, -- ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему
своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить.
Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего
общества и даже двора, -- прибавил он, понизив голос. -- Она живет в Москве,
ты здесь. Помни, мой милый, -- он потянул его вниз за руку, -- здесь одно
недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и
она приедет сюда, все объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь
пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. -- Мне из хороших
источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во
всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий
не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в
том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился
отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: "буди ласков и
приветлив" вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался,
работая над собою в самом трудном для него в жизни деле -- сказать
неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы
он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности
князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет
противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет
зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге,
или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на
которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
-- Ну, мой милый, -- шутливо сказал князь Василий, -- скажи же мне:
"да", и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. -- Но князь Василий
не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое
напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
-- Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! -- Он вскочил
и отворил ему дверь.
-- Идите же, -- повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению
смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
-- Что с тобой? Ты болен?
-- Идите! -- еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен
был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями-масонами и оставив им
большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему
письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и
руководить его в его новой деятельности.
Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость
государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не
пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой,
разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно,
покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и
прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей
женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно
потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать
общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем,
говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам
кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен
вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком
почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми.
Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение,
которое она -- хотя и не понимая его значения -- по свойственному ей такту,
усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь,
переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога.
Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда
разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
-- Un cerveau fêlé -- je le disais toujours. [6]
-- Я вперед сказала, -- говорила Анна Павловна о Пьере, -- я тогда же
сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это
безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще
сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из-за границы, и
помните, у меня как-то вечером представлял из себя какого-то Марата. Чем же
кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала все, что
случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера,
как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на
которых собиралась, во-первых, la crème de la véritable bonne société, la
fine fleur de l'essence intellectuelle de la société de Pétersbourg,
[7] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора
общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем
вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое-нибудь новое, интересное
лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и
твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение
придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об
уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче
большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и
началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер.
La crème de la véritable bonne société [8] состояла из
обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a,
обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух
дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной
наименованием просто d'un homme de beaucoup de mérite, [9] одной
вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных
особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих
гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской
армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был
следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались
потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти
неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может
измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет
образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для
вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [10] вот все, что мы можем
сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны.
Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже
почти все общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной,
шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и
румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для
приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с
некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
-- Le Prince Hyppolite Kouraguine -- charmant jeune homme. M-r Kroug
chargé d'affaires de Kopenhague -- un esprit profond, и просто: М-r Shittoff
un homme de beaucoup de mérite [11] про того, который носил это
наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны,
собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить
себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при
весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что
возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в
Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без
сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не
усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было
только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, -- и он
часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не
понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все
отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее -- совершенно
изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то,
чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий,
чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире
на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми,
которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и
презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе
-- было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у
Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за
важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и
предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем
заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности
сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой
Элен, и вслушивался в общий разговор.
-- Vienne trouve les bases du traité proposé tellement hors d'atteinte,
qu'on ne saurait y parvenir même par une continuité de succès les plus
brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer.
C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, -- говорил датский chargé
d'affaires. [12]
-- C'est le doute qui est flatteur! -- сказал l'homme à l'esprit
profond, с тонкой улыбкой. [13]
-- Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur
d'Autriche, -- сказал МorteMariet. -- L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu
penser à une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit.
[14]
-- Eh, mon cher vicomte, -- вмешалась Анна Павловна, -- l'Urope (она
почему то выговаривала l'Urope, как особенную тонкость французского языка,
которую она могла себе позволить, говоря с французом) l'Urope ne sera jamais
notre alliée sincère. [15]
Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость
прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.
Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но
вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу
Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым
адъютантом.
Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила
Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел
прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком,
рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во все
время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех
фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим
вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было
принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса
выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его
поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии.
Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему:
-- Il faut absolument que vous veniez me voir, [16] -- сказала
она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он не мог
знать, это было совершенно необходимо.
-- Mariedi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir.
[17] -- Борис обещал исполнить ее желание и хотел вступить с ней в
разговор, когда Анна Павловна отозвала его под предлогом тетушки, которая
желала его cлышать.
-- Вы ведь знаете ее мужа? -- сказала Анна Павловна, закрыв глаза и
грустным жестом указывая на Элен. -- Ах, это такая несчастная и прелестная
женщина! Не говорите при ней о нем, пожалуйста не говорите. Ей слишком
тяжело!
Когда Борис и Анна Павловна вернулись к общему кружку, разговором в нем
завладел князь Ипполит.
Он, выдвинувшись вперед на кресле, сказал: Le Roi de Prusse!
[18] и сказав это, засмеялся. Все обратились к нему: Le Roi de
Prusse? -- спросил Ипполит, опять засмеялся и опять спокойно и серьезно
уселся в глубине своего кресла. Анна Павловна подождала его немного, но так
как Ипполит решительно, казалось, не хотел больше говорить, она начала речь
о том, как безбожный Бонапарт похитил в Потсдаме шпагу Фридриха Великого.
-- C'est l'épée de Frédéric le Grand, que je... [19] -- начала
было она, но Ипполит перебил ее словами:
-- Le Roi de Prusse... -- и опять, как только к нему обратились,
извинился и замолчал. Анна Павловна поморщилась. MorteMariet, приятель
Ипполита, решительно обратился к нему:
-- Voyons à qui en avez vous avec votre Roi de Prusse? [20]
Ипполит засмеялся, как будто ему стыдно было своего смеха.
-- Non, ce n'est rien, je voulais dire seulement... [21] (Он
намерен был повторить шутку, которую он слышал в Вене, и которую он целый
вечер собирался поместить.) Je voulais dire seulement, que nous avons tort
de faire la guerre рour le roi de Prusse. [22]
Борис осторожно улыбнулся так, что его улыбка могла быть отнесена к
насмешке или к одобрению шутки, смотря по тому, как она будет принята. Все
засмеялись.
-- Il est très mauvais, votre jeu de mot, très spirituel, mais injuste,
-- грозя сморщенным пальчиком, сказала Анна Павловна. -- Nous ne faisons pas
la guerre pour le Roi de Prusse, mais pour les bons principes. Ah, le
méchant, ce prince Hippolytel [23] -- сказала она.
Разговор не утихал целый вечер, обращаясь преимущественно около
политических новостей. В конце вечера он особенно оживился, когда дело зашло
о наградах, пожалованных государем.
-- Ведь получил же в прошлом году NN табакерку с портретом, -- говорил
l'homme à l'esprit profond, [24] -- почему же SS не может получить
той же награды?
-- Je vous demande pardon, une tabatière avec le portrait de l'Empereur
est une récompense, mais point une distinction, -- сказал дипломат, un
cadeau plutôt. [25]
-- Il y eu plutôt des antécédents, je vous citerai Schwarzenberg.
[26]
-- C'est impossible, [27] -- возразил другой.
-- Пари. Le grand cordon, c'est différent... [28]
Когда все поднялись, чтоб уезжать, Элен, очень мало говорившая весь
вечер, опять обратилась к Борису с просьбой и ласковым, значительным
приказанием, чтобы он был у нее во вторник.
-- Мне это очень нужно, -- сказала она с улыбкой, оглядываясь на Анну
Павловну, и Анна Павловна той грустной улыбкой, которая сопровождала ее
слова при речи о своей высокой покровительнице, подтвердила желание Элен.
Казалось, что в этот вечер из каких-то слов, сказанных Борисом о прусском
войске, Элен вдруг открыла необходимость видеть его. Она как будто обещала
ему, что, когда он приедет во вторник, она объяснит ему эту необходимость.
Приехав во вторник вечером в великолепный салон Элен, Борис не получил
ясного объяснения, для чего было ему необходимо приехать. Были другие гости,
графиня мало говорила с ним, и только прощаясь, когда он целовал ее руку,
она с странным отсутствием улыбки, неожиданно, шопотом, сказала ему: Venez
demain dîner... le soir. Il faut que vous veniez... Venez. [29]
В этот свой приезд в Петербург Борис сделался близким человеком в доме
графини Безуховой.
Война разгоралась, и театр ее приближался к русским границам. Всюду
слышались проклятия врагу рода человеческого Бонапартию; в деревнях
собирались ратники и рекруты, и с театра войны приходили разноречивые
известия, как всегда ложные и потому различно перетолковываемые.
Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом
изменилась с 1805 года.
В 1806 году старый князь был определен одним из восьми
главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый
князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в
тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе
отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта
вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно
бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма
исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими
подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья
перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам,
сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед)
входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с
кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья
большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому
племяннику. M-lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и
княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить
маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним.
У алтаря лысогорской церкви была часовня над могилой маленькой княгини,
и в часовне был поставлен привезенный из Италии мраморный памятник,
изображавший ангела, расправившего крылья и готовящегося подняться на небо.
У ангела была немного приподнята верхняя губа, как будто он сбирался
улыбнуться, и однажды князь Андрей и княжна Марья, выходя из часовни,
признались друг другу, что странно, лицо этого ангела напоминало им лицо
покойницы. Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре,
было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь
Андрей читал те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице
своей мертвой жены: "Ах, зачем вы это со мной сделали?..."
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал
ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор.
Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью
потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить
характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей
воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть
времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не
служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были
служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под
начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы
переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный
деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей,
напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно
дурное.
26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и
большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький
Николушка был нездоров уже 4-й день. Кучера, возившие старого князя,
вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел
на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что
князь пошел в детскую.
-- Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, -- сказала
одна из девушек-помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на
маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки
лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
-- Что такое? -- сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой,
перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство
из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и
детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были
завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной
книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
-- Мой друг, -- обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у
которой она стояла, -- лучше подождать... после...
-- Ах, сделай милость, ты все говоришь глупости, ты и так все
дожидалась -- вот и дождалась, -- сказал князь Андрей озлобленным шопотом,
видимо желая уколоть сестру.
-- Мой друг, право лучше не будить, он заснул, -- умоляющим голосом
сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
-- Или точно не будить? -- сказал он нерешительно.
-- Как хочешь -- право... я думаю... а как хочешь, -- сказала княжна
Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она
указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару
мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того,
за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое
средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга
свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
-- Петруша с бумагами от папеньки, -- прошептала девушка. -- Князь
Андрей вышел.
-- Ну что там! -- проговорил он сердито, и выслушав словесные
приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в
детскую.
-- Ну что? -- спросил князь Андрей.
-- Все то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон
всего дороже, -- прошептала со вздохом княжна Марья. -- Князь Андрей подошел
к ребенку и пощупал его. Он горел.
-- Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! -- Он взял рюмку с
накапанными в нее каплями и опять подошел.
-- André, не надо! -- сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой
нагнулся к ребенку. -- Ну, я хочу этого, сказал он. -- Ну я прошу тебя, дай
ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку,
стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей,
сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на
диване.
Письма все были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать.
Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком,
употребляя кое-где титлы, писал следующее:
"Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не
вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В
Петербурге все ликуют, è наград послано в армию несть конца. Хотя немец, --
поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает:
до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и
скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю все было. О
Прейсиш-Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, --
все правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил
Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в
Корчеву и исполни!"
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух
листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и
опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: "скачи в Корчеву и исполни!"
"Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится", подумал он
и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья все стояла у кроватки
и тихо качала ребенка.
"Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей
содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно
тогда, когда я не служу... Да, да, все подшучивает надо мной... ну, да на
здоровье..." и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не
понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать
думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.