История рассматривает проявления свободы человека в связи с внешним
миром во времени и в зависимости от причин, то есть определяет эту свободу
законами разума, и потому история только настолько есть наука, насколько эта
свобода определена этими законами.
Для истории признание свободы людей как силы, могущей влиять на
исторические события, то есть не подчиненной законам, -- есть то же, что для
астрономии признание свободной силы движения небесных сил.
Признание это уничтожает возможность существования законов, то есть
какого бы то ни было знания. Если существует хоть одно свободно двигающееся
тело, то не существует более законов Кеплера и Ньютона и не существует более
никакого представления о движении небесных тел. Если существует один
свободный поступок человека, то не существует ни одного исторического закона
и никакого представления об исторических событиях.
Для истории существуют линии движения человеческих воль, один конец
которых скрывается в неведомом, а на другом конце которых движется в
пространстве во времени и в зависимости от причин сознание свободы людей в
настоящем.
Чем более раздвигается перед нашими глазами это поприще движения, тем
очевиднее законы этого движения. Уловить и определить эти законы составляет
задачу истории.
С той точки зрения, с которой наука смотрит теперь на свой предмет, по
тому пути, по которому она идет, отыскивая причины явлений в свободной воле
людей, выражение законов для науки невозможно, ибо как бы мы ни ограничивали
свободу людей, как только мы ее признали за силу, не подлежащую законам,
существование закона невозможно.
Только ограничив эту свободу до бесконечности, то есть рассматривая ее
как бесконечно малую величину, мы убедимся в совершенной недоступности
причин, и тогда вместо отыскания причин история поставит своей задачей
отыскание законов.
Отыскание этих законов уже давно начато, и те новые приемы мышления,
которые должна усвоить себе история, вырабатываются одновременно с
самоуничтожением, к которому, все дробя и дробя причины явлений, идет старая
история.
По этому пути шли все науки человеческие. Придя к бесконечно малому,
математика, точнейшая из наук, оставляет процесс дробления и приступает к
новому процессу суммования неизвестных, бесконечно малых. Отступая от
понятия о причине, математика отыскивает закон, то есть свойства, общие всем
неизвестным бесконечно малым элементам.
Хотя и в другой форме, но по тому же пути мышления шли и другие науки.
Когда Ньютон высказал закон тяготения, он не сказал, что солнце или земля
имеет свойство притягивать; он сказал, что всякое тело, от крупнейшего до
малейшего, имеет свойство как бы притягивать одно другое, то есть, оставив в
стороне вопрос о причине движения тел, он выразил свойство, общее всем
телам, от бесконечно великих до бесконечно малых. То же делают естественные
науки: оставляя вопрос о причине, они отыскивают законы. На том же пути
стоит и история. И если история имеет предметом изучения движения народов и
человечества, а не описание эпизодов из жизни людей, то она должна,
отстранив понятие причин, отыскивать законы, общие всем равным и неразрывно
связанным между собою бесконечно малым элементам свободы.
С тех пор как найден и доказан закон Коперника, одно признание того,
что движется не солнце, а земля, уничтожило всю космографию древних. Можно
было, опровергнув закон, удержать старое воззрение на движения тел, но, не
опровергнув его, нельзя было, казалось, продолжать изучение птоломеевых
миров. Но и после открытия закона Коперника птоломеевы миры еще долго
продолжали изучаться.
С тех пор как первый человек сказал и доказал, что количество рождений
или преступлений подчиняется математическим законам и что известные
географические и политико-экономические условия определяют тот или другой
образ правления, что известные отношения населения к земле производят
движения народа, -- с тех пор уничтожились в сущности своей те основания, на
которых строилась история.
Можно было, опровергнув новые законы, удержать прежнее воззрение на
историю, но, не опровергнув их, нельзя было, казалось, продолжать изучать
исторические события как произведения свободной воли людей. Ибо если
установился такой-то образ правления или совершилось такое-то движение
народа вследствие таких-то географических, этнографических или экономических
условий, то воля тех людей, которые представляются нам установившими образ
правления или возбудившими движении народа, уже не может быть рассматриваема
как причина.
А между тем прежняя история продолжает изучаться наравне с законами
статистики, географии, политической экономии, сравнительной филологии и
геологии, прямо противоречащими ее положениям.
Долго и упорно шла в физической философии борьба между старым и новым
взглядом. Богословие стояло на страже за старый взгляд и обвиняло новый в
разрушении откровения. Но когда истина победила, богословие построилось так
же твердо на новой почве.
Так же долго и упорно идет борьба в настоящее время между старым и
новым воззрением на историю, и точно так же богословие стоит на страже за
старый взгляд и обвиняет новый в разрушении откровения.
Как в том, так и в другом случае с обеих сторон борьба вызывает страсти
и заглушает истину. С одной стороны, является борьба страха и жалости за
все, веками воздвигнутое, здание; с другой -- борьба страсти к разрушению.
Людям, боровшимся с возникавшей истиной физической философии, казалось,
что, признай они эту истину, -- разрушается вера в бога, в сотворение
тверди, в чудо Иисуса Навина. Защитникам законов Коперника и Ньютона,
Вольтеру, например, казалось, что законы астрономии разрушают религию, и он,
как орудие против религии, употреблял законы тяготения.
Точно так же теперь кажется: стоит только признать закон необходимости,
и разрушатся понятие о душе, о добре и зле и все воздвигнутые на этом
понятии государственные и церковные учреждения.
Точно так же теперь, как Вольтер в свое время, непризванные защитники
закона необходимости употребляют закон необходимости как орудие против
религий; тогда как, -- точно так же как и закон Коперника в астрономии, --
закон необходимости в истории не только не уничтожает, но даже утверждает ту
почву, на которой строятся государственные и церковные учреждения.
Как в вопросе астрономии тогда, как и теперь в вопросе истории, все
различие воззрения основано на признании или непризнании абсолютной единицы,
служащей мерилом видимых явлений. В астрономии это была неподвижность земли;
в истории -- это независимость личности -- свобода.
Как для астрономии трудность признания движения земли состояла в том,
чтобы отказаться от непосредственного чувства неподвижности земли и такого
же чувства движения планет, так и для истории трудность признания
подчиненности личности законам пространства, времени и причин состоит в том,
чтобы отказаться от непосредственного чувства независимости своей личности.
Но, как в астрономии новое воззрение говорило: "Правда, мы не чувствуем
движения земли, но, допустив ее неподвижность, мы приходим к бессмыслице;
допустив же движение, которого мы не чувствуем, мы приходим к законам", --
так и в истории новое воззрение говорит: "И правда, мы не чувствуем нашей
зависимости, но, допустив нашу свободу, мы приходим к бессмыслице; допустив
же свою зависимость от внешнего мира, времени и причин, приходим к законам".
В первом случае надо было отказаться от сознания несуществующей
неподвижности в пространстве и признать неощущаемое нами движение; в
настоящем случае -- точно так же необходимо отказаться от несуществующей
свободы и признать неощущаемую нами зависимость.
[(сноска 1)] Мари, он спит, кажется; он устал.
[(сноска 2)] Помни о смерти (лат.) -- Ред.
[(сноска 3)] Нет, мосье Десаль, я попрошусь у тетеньки
остаться.
[(сноска 4)] Я сейчас приведу вам его, мосье Десаль; покойной
ночи.
[(сноска 5)] без совести и чести
[(сноска 6)] и тому подобные... (итал.) -- Ред.
[(сноска 7)] лозунг
[(сноска 8)] Тогда я ваш!
[(сноска 9)] открыть поприще.
[(сноска 10)] нитями богородицы.
[(сноска 11)] Вы нездоровы?
[(сноска 12)] Нет.
[(сноска 13)] Общественный договор. -- Ред.