Логос (1012)

Чертополох

Чертополох — народное название многих колючих, высокорослых, сорных растений, преимущественно из сем. сложноцветных (Compositae), напр. Carduus, Centaurea, Cirsium, Inula, Onopordon, Xanthium (Дурнишник); чаще Ч. называют виды Carduus и Onopordon. Видов Сагduus в России встречается до 10; это однолетние или многолетние травы, с колючезубчатыми и шиповаторесничатыми листьями. Мелкие пурпурные цветки собраны в головке; цветоложе щетинистое, цветки обоеполые; семянки сплюснутые, хохолок из простых волосков. Наиболее часто встречаются С. nutans (головки одиночные, крупные на длинных не крылатых ножках) и С. crispus (головки мелкие, скучены по 2-3 на колюче крылатых ножках). Onopordon встречается в двух видах: О. Acanthium и О. Tauricum, из них первый растет в средней и южной России, второй — в Крыму. Это двухлетние растения, с очень колючим, ветвистым стеблем (до 11/2 м.); листья продолговатые, очень колючие, головки крупные, красные, одиночные; цветоложе ямчатое; семянки сплюснуточетырехгранные, хохолок из перистых волосков.

С. Р.

Чеснок

Чеснок огородный (Allium sativum L.) — многолетнее луковичное растение из сем. лилейных (Liliaceae), дико растущее в Киргизских степях, в Остиндии. Луковица яйцевидная, беловатая, с многочисленными луковичками. Стебель до 1 м. высотой, листья плоские, линейные. Цветки беловатые в зонтике, с многочисленными луковичками; внутренние тычинки с. весьма длинными зубчиками; пыльники не выдаются из околоцветника, в остальном цветки так же, как у лука; отваливающееся покрывало зонтика с длинным остроконечием.

Чесотка

Чесотка (Scabies) — представляет накожное заболевание, вызываемое животным паразитом — чесоточным клещом. Была ли известна Ч. в древности, трудно решить. Специальное описание Ч. мы находим лишь у арабских врачей, и Авензоар упоминает даже о присутствии при ней животного паразита. Но первое указание на счет чесоточного клеща находится в сочинении «Physica» святой Гильдегарды, настоятельницы монастыря на Рупертусберге, относящемся к середине XII столетия. В XVII в. Бономо дал образцовое описание клеща и его отношения к Ч. Имеются сообщения, что в это время старые женщины во многих местах излечивали Ч. вылавливанием клещей. Тем не менее многие врачи считали Ч. конституциональным заболеванием, развивающимся вследствие порчи крови, и даже в начале XIX в. еще не особенно верили в паразитарное происхождение ее. Так, напр., в Париже в 1812 г. была назначена премия за открытие чесоточного клеща. Премию эту получил Гале (Gales); но впоследствии выяснилось, что он демонстрировал сырного клеща. Только в 1834 г. Ренуцци, парижский студент из Корсики, научил парижских врачей отыскивать чесоточного клеща. С тех пор сведения о нем больше не затеривались. Изучением Ч. во всех ее подробностях мы обязаны главным образом работам Гебры (1844). Ч. возникает только путем перенесения оплодотворенной самки чесоточного клеща или нескольких клещей разного пола с больного человека или животного; из животных чесоточный клещ водится у собак, кошек, лошадей, кроликов, верблюдов и др., вызывая у них болезнь, известную под именем коросты, Заражение Ч. можно воспроизвести экспериментальным путем. Если оплодотворенную самку положить на какое-либо место кожи, то она начинает довольно быстро двигаться (по Вормсу, со скоростью 2 стм. в минуту), то останавливаясь, то возвращаясь назад, как бы ища места, где легче внедриться. Наконец останавливается и. упершись при помощи длинных щетинок задней частью тела и приподняв ее вверх, она наклоняет свой головной конец вниз и проникает в косом направлении через эпидермис в более глубокие слои кожи (до так назыв. сосочкового тела), затем проходит дальше параллельно поверхности, и таким способом образуется клещевой ход. Клещевые ходы представляют самый характерный симптом Ч.; они имеют вид серых, а у людей нечистоплотных почти черных, мелко пунктированных линий, длиной в среднем около 1 стм.; эти линии редко бывают прямые, обыкновенно же — кривые или волнообразно изогнутые. На месте, где клещ внедряется в кожу (так назыв. головной конец хода), образуется обыкновенно маленький пузырек или гнойничок, который через короткое время подсыхает; по отпадении корочки остается нисколько воронкообразное отслоение эпидермиса. На противоположном (так назыв. хвостовом) конце хода можно при тонкой, нежной коже видеть просвечивающего в виде беловатой точки клеща, откуда его легко и выловить иглой. В клещевом ходе находятся еще до 20 и более овальных яиц, расположенных обыкновенно перпендикулярно к оси хода. Чесоточный клещ имеет свои излюбленные места, где он по преимуществу внедряется, так что уже по одной локализации можно иногда распознать Ч. Эти места суть: боковые поверхности ручных пальцев и межпальцевые складки, сгибательная сторона запястья, окружность локтевого сустава, передняя подмышковая складка, область пупка, половой член и мошонка, коленный сгиб, внутренний край стопы, у женщин грудной сосок и его окружность; у людей, работающих в сидячем положении, кожа над седалищными буграми, а у детей и у лиц с нежной кожей вся ладонь и подошва; лицо и голова почти всегда остаются свободными. Субъективно начало болезни обозначается появлением сильного зуда, который вызывается сперва внедрением и движениями клеща, а затем раздражением окончаний чувствительных нервов его челюстями. Зуд может достигать такой степени, что больной совершенно лишается сна, тем 6олее, что в теплой постели зуд усиливается. Вследствие расчесов появляются вторичные изменения на коже в виде красноватых возвышений (папулы), пузырьков, гнойничков — вторичная экзема. Последняя держится в общем также излюбленных мест расположения клещевых ходов, но при запущенной Ч. иногда распространяется по всему телу. У женщин развивающаяся экзема грудного соска может повести к воспалению грудной железы (мастит). В некоторых редких случаях, у людей с вялой, нечувствительной кожей, которые поэтому мало чешутся, происходит накопление массы корок на коже, которое может достигать высоты в несколько сантиметров. В этих корках гнездится огромное количество клещей, как самок, так и самцов. Это — так назыв. норвежская Ч., описанная впервые Беком у прокаженных в Норвегии. Восприимчивость к Ч. одинакова присуща всем людям. Но заражение происходит только при тесном прикосновении, как, напр., при спанье в одной кровати, при половых сношениях; одно рукопожатие чесоточного еще не заражает. Эти условия объясняют большее распространение Ч. в низших слоях населения, где живут в тесных помещениях, спят в вповалку. Но и в высших классах Ч. не так редка. Точно также Ч. быстрее передается между детьми, в виду их более интимных физических отношений. болезнь, правильно распознанная, излечивается вполне в короткое время; если же она не распознана, то может, вопреки лечению, длиться годами, истощая больного вследствие бессонницы, зуда и т. д. Для лечения применяются средства, убивающие чесоточного клеща, как сера, нафтол, перуанский бальзам и др. При неправильно проведенном лечении, если хоть один экземпляр клеща остался не убитым, наступает рецидив. Для полного успеха лечения необходимо осмотреть всех членов семьи и подозрительных в смысле Ч. подвергать соответственному лечению, иначе они все будут продолжать заражать друг друга. В редких случаях остаются еще после излечения Ч. на некоторое время чирья, экзема, в особенности вокруг соска у женщин и около пупка, затем зуд. Последний иногда заставляет больного думать о рецидиве, и таким образом развивается боязнь Ч. (скабиофобия); больной переходит от врача к врачу, подвергается повторно противочесоточному лечению, его кожа раздражается все больше и больше, пока наконец несколько теплых ванн и простая пудра не положат конец его физическому и психическому страданию.

В М. О-ий.

Чехов Антон Павлович

Чехов (Антон Павлович) — один из самых выдающихся современных европейских писателей. Отец его был крепостным, но выбился из рядового крестьянства, служил в управляющих, вел собственные дела. Семья Ч. — вообще талантливая, давшая несколько писателей и художников. Ч. родился 17 января 1860 г. в Таганроге, там же окончил курс гимназии, затем поступил на медицинский факультет московского унив. и в 1884 г. получил степень врача, но практикой почти не занимался. Уже студентом начал (в 1879 г.) помещать, под псевдонимом Чехонте, мелкие рассказы в юмористических изданиях: «Стрекозе», «Будильнике», «Осколках» и др.; затем перешел в «Петербургскую Газету» и «Новое Время». В 1886 г. вышел первый сборник его рассказов; в 1887 г. появился второй сборник — «В сумерках», который показал, что в лице Чехова русская литература приобрела новое, вдумчивое и тонко-художественное дарование. Под влиянием крупного успеха в публике и критике Ч. совершенно бросил свой прежний жанр небольших газетных очерков и стал по преимуществу сотрудником ежемесячных журналов («Северный Вестник», «Русская мысль», позднее «Жизнь»). Успех Ч. все возрастал; особенное внимание обратили на себя «Степь», «Скучная История», «Дуэль», «Палата №6», «Рассказ неизвестного человека», «Мужики» (1897), «Человек в футляре», «В овраге»; из пьес — «Иванов», не имевший успех на сцене, «Чайка», «Дядя Ваня», «Три сестры». Огромная популярность Ч. выразилась, между прочим, в том, что все сборники его произведений выдержали помногу изданий: «В сумерках» — 13 изд., «Пестрые рассказы» — 14, «Хмурые люди» — 10, «Палата №6» — 7, «Каштанка» — 7, «Рассказы» — 13 и т. д. В 1901-1902 гг. А.Ф. Маркс издал полное собрание сочинений Ч. в 10 томах. То же собрание, дополненное новейшими произведениями, дается в качестве премии к «Ниве» 1903 г., которая, благодаря этому, приобрела небывало большое количество подписчиков. В 1890 г. Ч. совершил поездку на Сахалин. Вынесенные из этой поездки мрачные впечатления, составили предмет целой книги: «Остров Сахалин» (1895). Позднее Ч. много путешествовал по Европе. Последние годы он, для поправления здоровья, постоянно живет в своей усадьбе под Ялтой, лишь изредка наезжая в Москву, где жена его, даровитая артистка Книппер, занимает одно из выдающихся мест в известной труппе московского «Литературнохудожественного кружка» (Станиславского). В 1900 г., при первых же выборах в Пушкинское отделение академии наук, Ч. был избран в число его почетных академиков.

Литературную деятельность Ч. обыкновенно принято делить на две, совсем ничего общего между собой не имеющие, половины: период Чехова-Чехонте и позднейшую деятельность, в которой даровитый писатель освобождается от приспособления к вкусам и потребностям читателя мелкой прессы. Для этого деления есть известные основания. Несомненно, что Ч.-Чехонте, в «юмористических» рассказах не стоит на своей высоте первостепенного писателя. Публика, подписавшаяся в 1903 г. на «Ниву» чтобы ознакомиться основательно с Ч., испытывала даже после первых томов расположенного в хронологическом порядке собрания его сочинений известное разочарование. Если, однако, глубже и внимательнее присмотреться к рассказам Чехонте, то нетрудно и в этих наскоро набросанных эскизах усмотреть печать крупного мастерства Ч. и всех особенностей его меланхолического дарования. Непосредственной «юмористики», физиологического, так назыв. «нутряного» смеха тут не очень-то и много. Есть, правда, немало анекдотичности и даже прямого шаржу, в роде, напр., «Романа с контрабасом», едва ли есть у Чехонте хотя бы один рассказ, сквозь шарж которого не пробивалось бы психологическая и жизненная правда. Не умрет, напр., в действительности чиновник оттого, что начальник в ответ на его чрезмерно угодливые и надоедливые извинения за то, что он нечаянно плюнул в его сторону, в конце концов крикнул ему «пошел вон»; но забитость мелкого чиновника, для которого сановник — какое то высшее существо, схвачено (в «Смерти чиновника») в самой своей основе. Во всяком случае веселого в «юмористических» шаржах Чехонте очень мало: общий тон — мрачный и безнадежный. Перед нами развертывается ежедневная жизнь в всем трагизме своей мелочности, пустоты и бездушия. Отцы семейства, срывающие на близких всякого рода неприятности по службе и карточным проигрышам, взяточничество провинциальной администрации, интриги представителей интеллигентных профессий, грубейшее пресмыкательство перед деньгами и власть имущими, скука семейной жизни, грубейший эгоизм «честных» людей в обращении с «продажными тварями» («Анюта», «Хористка»), безграничная тупость мужика («Злоумышленник»), полное вообще отсутствие нравственного чувства и стремления к идеалу — вот та картина, которая развертывается перед читателем «веселых» рассказов Чехонте.

Даже из такого невинного сюжета, как мечты о выигрыше 75000 р. («Выигрышный билет»), Чехонте сумел сделать канву для тяжелой картины отношений размечтавшихся о выигрыше супругов. Прямо Достоевским отзывается превосходный рассказ «Муж», где на каких-нибудь 4 страничках во всем своем ужасе обрисована психология злобного, погрязшего в житейской скуке существа, испытывающего чисто физические страдания, когда он видит, что близкие ему люди способны забыться и на мгновение унестись в какой-то иной , радостный и светлый мир. К числу ранних рассказов Ч. относится и другой превосходный рассказ — «Тоска», на этот раз не только мрачный, но и глубоко трогательный: рассказ о том, как старый извозчик, у которого умер взрослый сын, все искал, кому бы поведать свое горе, да никто его не слушает; и кончает бедный старик тем, что изливает душу перед лошадкой своей. Художественные приемы Чехонте так же замечательны, как в позднейших произведениях Ч. Больше всего поражает необыкновенная сжатость формы, которая до сих пор остается основной чертой художественной манеры Ч. И до сих пор чеховские повести почти и всегда начинаются, и кончаются в одной книжке журнала. Относительно «большие» вещи Ч. — напр., «Степь» — часто представляют собой не что иное, как собрание отдельных сцен, объединенным только внешним образом. Чеховская сжатость органически связана с особенностями его способа изображения. Дело в том, что Ч. никогда не исчерпывает свой сюжет всецело и всесторонее. Будучи реалистом по стремлению давать неприкрашенную правду и имя всегда в запасе огромнейшее количество беллетристических подробностей, Ч., однако, рисует всегда только контурами и схематично, т. е. давая не всего человека, не все положение, а только существенные их очертания. Тэн у рассматриваемых им писателей старается уловить их faculte maitresse; Ч. это делает по отношению к каждому из своих героев и выдвигает в нем только то, что ему кажется в данном человеке характерным и преобладающим. Ч. почти никогда не дает целой биографии своих героев; он берет их в определенный момент их жизни и отделывает двумятремя словами от прошлого их, концентрируя все внимание на настоящем. Он рисует, таким образом, не столько портреты, сколько силуэты. Оттого-то его изображения так отчетливы; он всегда бьет в одну точку, никогда не увлекаясь второстепенными подробностями. Отсюда сила и рельефность его живописи, при всей неопределенности тех типов, которые он по преимуществу повергает своему психологическому анализу. Если к этому прибавить замечательную колоритность чеховского языка, обилие метких и ярких слов и определений, то станет очевидным, что ему много места и не нужно.

По художественной манере особое место занимает театр Ч. Как и повествовательные его произведения, драматическая деятельность Ч. распадается на два периода. Сначала он написал несколько истинно веселых вещей, из которых не сходят со сцены «Медведь» и «Предложение». Серьезные пьесы второго периода создались под несомненным влиянием Ибсена. Это пьесы «настроения» по преимуществу, в которых соответствующая игра актеров имеет почти решающее значение. «Три сестры», напр., в чтении совершенно не понравились и местами даже возбуждали смех. Таковы, в чтении постоянные комические восклицания сестер: «В Москву, в Москву», точно съездить в Москву и даже поселиться в ней — Бог весть какое счастье. Но в постановке московской труппы Станиславского «Три сестры» произвели огромнейшее впечатление, потому что те самые мелочи, часто даже простые ремарки, которые в чтении не замечаются и пропадают, были ярко подчеркнуты замечательно вдумавшейся в намерения автора труппою, и зрителю сообщалось авторское настроение. Даже пресловутое «В Москву, в Москву» превратилось в нимало не смешной символ стремления уйти из постылой действительности. «Дядя Ваня» производит и в чтении, но сценическое исполнение значительно усиливает общий эффект пьесы и в особенности завершительное впечатление беспросветной тоски, в которую погружается «дядя Ваня» по отъезде гостей.

Существенным отличием Ч.-Чехонте от Ч. второго периода является сфера наблюдения и воспроизведения. Чехонте не шел дальше мелочей обыденного, заурядного существования тех кругов общества, которые живут элементарной, почти зоологической жизнью. Но когда критика подняла самосознание молодого писателя и внушила ему высокое представление о благородных сторонах его тонкого и чуткого таланта, он решил подняться в своем художественном анализе, стал захватывать высшие стороны жизни и отражать общественные течения. На общем характере этого позднейшего творчества, начало которого можно отнести к появлению «Скучной истории» (1888), ярко сказалась та мрачная полоса отчаяния и безнадежной тоски, которая в 80-х годах охватила наиболее чуткие элементы русского общества. Восьмидесятые годы характеризуются сознанием русской интеллигенции, что она совершенна бессильна побороть косность окружающей среды, что безмерно расстояние между ее идеалами и мрачно-серым, беспросветным фоном живой действительности народ еще пребывал в каменном периоде, средние классы еще не вышли из мрака «темного царства», а в сферах направляющих резко обрывались традиции и настроения «эпохи великих реформ». Все это, конечно, не было чем-нибудь особенно новым для чутких элементов русского общества, которые и предшествующий период семидесятых годов сознавали всю неприглядность тогдашней «действительности». Но тогда русскую интеллигенцию окрылял особенный нервный подъем, который вселял бодрость и уверенность. В 80-х годах эта бодрость совершенно исчезла и заменилась сознанием банкротства перед реальным ходом истории. Отсюда нарождение целого поколения, часть которого утратила свое стремление к идеалу и слилась с окружающей пошлостью, а часть дала неврастеников, «нытиков», безвольных, бесцветных, проникнутых сознанием, что силу косности не сломишь, и способных только всем надоедать жалобами на свою беспомощность и ненужность. Этот то период неврастенической расслабленности русского общества и нашел в лице Ч. своего художественного историка. Именно историка: это очень важно для понимания Ч. Он отнесся к своей задаче не как человек, который хочет поведать о глубоко волнующем его горе, а как посторонний, который наблюдает известное явление и только заботится о том, чтобы возможно вернее изобразить его. То, что принято у нас называть «идейным творчеством», т. е. желание в художественной форме выразить свое общественное миросозерцание, чуждо Ч. и по натуре его, слишком аналитической и меланхолической, и по тем условиям, при которых сложились его литературные представления и вкусы. Не нужно знать интимную биографию Ч., чтобы видеть, что пору так назыв. «идейного брожения» он никогда не называл. На всем пространстве его сочинений, где, кажется, нет ни одной подробности русской жизни так или иначе затронутой, вы не найдете ни одного описания студенческой сходки или тех принципиальных споров до беда дня, которые так характерны для русской молодежи. Идейной стороной русской жизни Ч. заинтересовался уже в ту пору, когда восприимчивость слабеет и «опыт жизни» делает и самые пылкие натуры несколько апатичными в поисках миросозерцания. Став летописцем и бытописателем духовного вырождения и измельчания нашей интеллигенции, Ч. сам, не примкнул ни к одному направлению. Он одновременно близок и к «Новому Времени», и к «Русской Мысли», а в последние годы примыкал даже всего теснее к органу крайней левой нашей журналистике, не добровольно прекратившему свое существование («Жизнь»). Он относится безусловно насмешливо к «людям шестидесятых годов», к увлечению земством и т. д., но у него нет и ни одной «консервативной» строчки. В «Рассказе неизвестного» он сводит к какому-то пустому месту революционное движение, но еще злее выставлена в этом же рассказе среда противоположная. Это то общественнополитическое безразличие и дает ему ту объективную жесткость, с которою он обрисовал российских нытиков. Но если он не болеет за них душой, если он не мечет громов против засасывающей «среды», то он относится вместе с тем и без всякой враждебности к тому кругу идей, из которых исходят наши Гамлеты, пара на грош. Этим он существеннейшим образом отличается от воинствующих обличителей консервативного лагеря. Если мы для иллюстрации способа отношения Ч. к обанкротившимся интеллигентам 80-х гг. Возьмем наиболее популярный тип этого рода — Иванова из драмы того же названия — какое мы вынесем впечатление? Во всяком случае не то, что не следует быть новатором, не следует бороться с рутиною и пренебрегать общественными предрассудками. Нет, драма только констатирует что таким слабнякам как Иванов, новаторство не по силам. Сам Иванов проводит параллель между собою и работником Семеном, который хотел похвастать перед девками силой, взвалить на себя два огромнейших мешка и надорвался.