Логос (323)

Иммунитет

Иммунитет (immunitas) — изъятие от податей и повинностей, даруемое отдельным лицам и сословиям, как в целым общинам. В древней Греции И. носил название ateleia. У римлян И. даровался во время больших несчастий общинам, в виде привилегий иногда навсегда; особенно часты стали И. во времена империи. С начала средних веков И. часто применялся как по отношению к владениям короля и др. привилегированных лиц, так в особенности по отношению к (Immunitas ecclesiastika). Имп. Гонорий положил начало соединению И. с освобождением духовенства от общей юрисдикции. В феодальных владениях были многочисленные И. в смысле изъятия известной территории из обшей администрации. До последнего времени сохранились среди средневековых И. среди так наз. медиатизированных.

Империал

Империал — золотая русская монета весом в 2 391. 69, 36 долей (12, 9039 грам.) из золота 900/1000 пробы = 40 франкам. И. чеканились с 1755 — 1817 г., а за тем в небольшом количестве ежегодно с 1886 г. (по мон. уст. 1886 г.). Диаметр монеты 96 точек. Допуск в весе: для единичной монеты=0, 4 доли, для 1000 штук — до 1 зол. Империализм — политическая система, будто бы представляющая собою сочетание принципа народовластия учреждениями единичного правления. Первый образец подобной системы установлен был Юлием Цезарем, вследствие чего ей дается еще название цезаризма. Цезарь был главой демократической партии, благодаря ей он достиг власти и прямо никогда не отрекался от демократических основ своей власти; будучи уже неограниченным государем он заботился об улучшении положения беднейших классов и оставлял, по-видимому, неприкосновенными как суверенитет народа, так и прежние республиканские учреждения. Его всемогущество покоилось, главным образом, на том, что он исполнительную власть сделал независимою от сената, значительно ее расширил и усилил и в своих руках сосредоточил все высшие должности республиканского устройства. Новостью явилась лишь должность императора, которая отчасти соответствует понятию главы исполнительной власти, так как основной чертою римского imperium'a было полномочие издавать распоряжения под угрозою уголовной репрессии за несоблюдение их. Ко всему этому присоединилось, наконец, право назначать себе преемника во всех своих должностях и полномочиях. На ряду с этой властью, основанной на сосредоточении всех должностей в одних руках, народное собранье официально продолжало считаться носителем суверенитета, а плебисцит — выражение верховной государственной воли; созывавшиеся императором комиции рассматривались как органы законодательной власти и устанавливали основы государственного строя. Фактически эти народные собрания были послушным орудием в руках цезаря, а законодательная власть их парализовалась тем основным принципом римского государственного права, по которому административный распоряжения до тех пор сохраняли безусловно обязательную свою силу, пока издавшее их должностное лицо оставалось в должности. Цезарь же, сосредоточив в своих руках все высшие должности, которые были предоставлены ему пожизненно, фактически превратил свои полномочия издавать административные распоряжения в неограниченную законодательную власть. Детище демократии, Цезарь должен был, конечно, вступить в борьбу с аристократическими элементами республики: он низвел сенат на степень совещательного учреждения, пытался удалить из него членов консервативного и аристократического образа мыслей и наводнил его своими креатурами. В связи с этим находилось стремление создать новый патрициат, который затмил и вытеснил бы древнюю знать. Все эти начала и приемы, пущенные в ход Цезарем с большим искусством и легшие в основу государственного устройства Римской империи за первое время ее существования, служили образцом для всех узурпаторов, которые, пользуясь демократическими движениями, захватывали в свои руки верховную власть. В наиболее широких размерах осуществил систему И. Наполеон I, а его племянник Наполеон III в своей прокламации к франц. народу от 14 января 1852 г. возвел ее на степень теоретической доктрины. В этой прокламации Наполеон III основным принципом государственного устройства признает начало народного самодержавия, которое он понимает в том смысле, что все власти, существующие в государстве, и прежде всего глава государства, сут ничто иное как делегаты народа, от него заимствующие свои полномочия. Делегат народа, глава государства должен быть и ответствен перед народом. Но где ответственность, там должна быть и власть; поэтому главе государства должна быть предоставлена полная свобода действий. Министры сут простые исполнители распоряжений ответственного главы государства, действуют по его указаниям я потому никакой ответственности перед представительными собраньями не несут. Глава же государства. получая свои полномочия от всего народа, перед ним одним несет и ответственность. Этот принцип получил свое выражение в конституции 1851 г., которая гласила, что президент республики ответствен перед народом, к которому он должен всегда апеллировать. Всенародное голосование (плебисцит) должно подтверждать или отвергать все важные политические меры, которые бы задумал провести глава государства. Таким образом существенная черта И. заключается в номинальной ответственности главы государства и в безответственности министров. В связи с этим народному представительству отводится в системе И. совершенно ничтожная роль. При Наполеоне III законодательный корпус не имел законодательной инициативы, не имел права предлагать поправок к предложенному ему законопроекту, не мог делать запросов министерству, а бюджет должен был вотировать без права вносить изменения в отдельные статьи. Наконец, Наполеоны изобрели новое учреждение, так назыв. сенат. Как по конституции 1799 г., так и по конституции 1852 г. сенат призван был охранять конституцию и развивать ее далее. Эта вторая функция сената, служившего послушным орудием в руках Наполеонов, давала им возможность облекать всякое произвольное расширение своей власти формой законности. Таким образом, И. по справедливости назван был «призрачным конституционализмом». Империя (Imperium) — у римлян высшая государственная власть, вместе с maiestas, принадлежала одному народу, проявлявшему эту власть при выборах, в законодательстве, верховном суде, решении войны и мира Отражением этой власти является И. как высшее полномочие магистратов, сначала царей, потом — в республиканское время, так называемых старших магистратов (mag. maiores), T. е. консулов, преторов, диктаторов, проконсулов, пропреторов, префекта городского и преторианского и цензоров; младшие магистраты И. не имели. И. давалась народом посредством выборов или особым законом в куриатских комциах (lex curiata de imperio). И. магистрата давала полномочия: 1) военные, вместе с правом жизни и смерти по отношению к подчиненным, но лишь за пределами города; 2) гражданские: право юрисдикции, наложении наказаний (штрафов, multae, заключения в тюрьму, даже телесного наказания). Если И. ограничивалась одними уголовными правами, она называлась «простою», imper. merum и была тожественна с jus или potestas gladii, которую имели наместники провинций. Так как лица, которые давалась И., не имели одинаковых прав, напр. консул подчал военную И., претор лишь гражданскую, то рано уже отличали И. большую от И. меньшей (Imp. maius, minus); высшая степень И., называвшаяся summum I., в республике давалась диктатору. В виде исключения народ мог облекать И. и лиц не занимавших магистратских должностей, напр., по закону, проведенному Рубрием в 43 г., часть верховных прав дарована была муниципальным властям в Галлии. По мнению Моммзена, магистраты cum imperio имели право и передавать И. и др. права другим гражданам. В теории И. народа продолжала существовать еще после падения республики, но и она вместе с прочими республиканскими властями всецело перешла к императорам. Впоследствии, когда прежний республиканский характер императорской власти исчез, И. (именно summum I) стала даваться императору сразу по вступлении на престол одним законом (так наз. lex de imperio), предоставлявшим не только верховную военную И. пожизненно и на всю территорию Римской И., но еще и много других значительных полномочий, из которых некоторые уже в последнем веке республики были соединены с чрезвычайной И., дававшейся некоторым полководцам. И. сопровождалась рядом внешних отличий, к которым принадлежали, главным образом, ликторы. С течением времени понятие И. переменило значение и стало обозначать территорию, на которую простиралась обозначаемая ею власть: отсюда название И. Римской, Византийской и иных.

Импотенция

Импотенция — мужское бессилие. Различают И. coeundi и И. generandi, мужское бесплодие, т. е. отсутствие оплодотворяющей способности. И. очень часто представляет частное проявление общих, в особенности истощающих болезней и тяжких поражений центральной нервной системы, как, напр., при сахарном мочеизнурении, Байтовой болезни, в позднейших стадиях спинной сухотки, при морфинизме. В подобных случаях встречаемся со стойким и безусловным мужским бессилием. Рядом с этим приходится нередко наблюдать временное бессилие, известное под названием психической И.. которой одержимо много вполне здоровых субъектов. Она часто находится в теснейшей связи с испытываемым впервые возбуждением, робостью и пр. Лечение И. находится в тесной связи с причинами, ее обусловливающими. Психические формы ее с успехом лечатся психическими средствами.

Импресарио

Импресарио — в Италии директор труппы артистов, который обыкновенно является и предпринимателем дела на свой риск. Пока процветала так назыв. Commedia dell'arte, И. обыкновенно составлял и сценарий, который исполняли артисты. Ныне И. называется предприниматель, устраивающий оперные представления и концерты.

Импрессионизм

Импрессионизм и Импрессионисты. — Этим именем называется новейшее направление в живописи, следуя которому художники изображают картиною исключительно впечатление от виденного ими в природе явления. Собственно говоря, это во множестве случаев должно быть и было задачей всякого художника, но название импрессионистов присвоено лишь особой группе их, как бы исключительно занимающихся передачей впечатлений и притом, как на деле оказывается, часто таких, которые можно назвать чисто оптическими. Название И. пошло в ход с 1860 г., когда некоторые французские художники стали подчеркивать слово impression (впечатление) в названиях своих картин (Impression d'un chat qui se promene, impression de mun pot an feu); родоначальником же этого движения в живописи считают Эдуарда Мане (Manet, 1832 — 83), талантливого художника, который после тщательного изучения прежних мастеров, найдя, что только немногие из них изображали людей, как они бывают освещены на открытом воздухе, и что другие — в сценах, происходивших при атмосферном освещении, изображали фигуры людей, как они представляются при комнатном освещении. Мане стал писать фигуры часто совсем без теней, в тонах дневного рассеянного света. Его картины имели иногда странное содержание: напр., женщина нагая, а другая — в рубашке и элегантно одетые мужчины в пейзаже; фигуры ему были нужны для колоритного опыта; такое же значение имела его «Олимпия». Однако, Мане написал позднее несколько картин, имевших именно достоинство натурального освещения (plain-air) и притом с весьма гармоническими тонами, не имевшими ничего условного, подобного коричневым тонам множества прежних художников. Его колоритная гармония не походила на гармонию прежних мастеров, и в этом отношении он был полезным новатором. Замечательно, что началом известности Мане обязан другому новатору — Эмилю Зола, написавшему об нем красноречивые страницы («Mes baines», 1878). Полную характерность имеют те его произведения, которые написаны им после 1870 г. Он писал отдельные фигуры и целые сцены из парижской элегантной жизни. Главной заслугой Мане было открытое им новое разнообразие и богатство тонов, хотя нельзя не сказать, что у Гальса, Веласкеса и даже у итальянских фресковых живописцев XV ст. замечались такие же стремления. До нашего времени дошло от них даже правило: художник во время работы должен сидеть в закрытом дворе с крышею, а его модель должна находиться вне этого помещения, под открытым небом. Многие из современников Мане продолжали его дело, образовалась целая школа импрессионистов, и успехи многих из них имели влияние на живопись вне пределов Франции (напр. в Бельгии). Но если некоторые из них держались в пределах благоразумия, то другие до того отдались стремлению выражать первые непосредственные и, так сказать, неосмысленные впечатления от цветов и форм, что их произведения стали получать характер странности и расстроенного воображены. Желание не походить на прежних художников довело мало по малу до оригинальности в концепции, которая часто граничить с бессмыслицей. Так, одна из картин Дега (Degas), современника Мане, написанная на часто повторяемую им тему сцен из балета, имеет характер моментальной фотографии, в которую вошли две целые фигуры балерин в странных позах, и то голова одной обрезана рамой, и множество пар ног, владетельницы которых большею частью невидны. Ренуар писал человеческие фигуры, выражая влияние на тона тела всех рефлексов, какие встречались до тех пор лишь в пейзажной живописи. Но он имел и внутренние достоинства, умея выражать переходящие выражения лиц, что требует особой психической, а не одной красочной наблюдательности. Некоторые захотели распространить новое течение и на пейзаж, который уже и ранее их, в тридцатых годах, вышел во Франции на настоящую дорогу, освободившись от прежней классической вычурности. Вдобавок игра света и plain air давно уже составляли непременную принадлежность изображений природы в живописи; достаточно указать на Кюйпа, из старых голландцев, на Клода Лоррена из французов, и на более близкого к нашему времени англичанина Тернера (Turner). Если два последних отличаются сочинительством, так мало терпимым в наше время, то и в отношении верности и изящной простоты форм давно уже живопись пейзажа делает свое дело. Наконец и цельность впечатления, достигаемая, между прочим, упрощением состава картин, давно уже далась истинным талантам. Влияние же света и воздуха на формы и тона предметов составляло и до импрессионистов одно из основных требований, предъявленных к картине-пейзажу. Импрессионисты лишь усилили требования простоты и единства картины, откидывая всякие подробности форм и оставляя, можно сказать, в некоторых случаях, одни краски или топа. Пока исполнение этого требования не превосходило известных пределов, размеры которых конечно не легко установить, получались иногда, при талантливости художника, замечательные результаты и в пейзажной живописи. В других случаях вместо станковой живописи получалась декоративная; картина получала смысл, будучи рассматриваема лишь с такого большого расстояния, при котором в размеры холста получались оптически малыми. Иногда это выкупалось богатством тонов, открывавшихся с расстояния, но чаще — ничем таким, что уже не было достигаемо и прежде обыкновенными средствами. Многие импрессионисты задавались чрезвычайно странными задачами: воспроизвести впечатление от мгновенного взгляда на пейзаж, при особенной игре света, в момент, когда формы еще не поняты, и только еще начинается процесс усвоены мозгом того, что видит глаз. Такое впечатление иногда подобно тому, какое ощущает только что проснувшийся человек, видящий свет цвета, но не успевший еще сообразить, где он и что перед ним находится (словесное описание одного импрессионистского пейзажа, сделанное Крамским). Эти моменты психологически интересны, но живописи с ними нечего делать. В выгодном еще случае художник обращается весь в зрение, при малой соответственной мозговой работе. Пейзажист Клод Моне (Monet) написал серию в 15 картин, изображающих одно и тоже — копны хлеба на хлебном поле в разные времена года и разные часы дня. Как ряд этюдов — это полезно для художников, но как окончательная цель работ подобные серии не заслуживают подражания. Цель этого художника (Моне) — показать наибольшее количество световых эффектов и только световых. Он много путешествовал, много видел различных местностей, но везде искал одного в того же; он скорее похож на одностороннего ученого наблюдателя тонов, но ни его воображение, ни воображение зрителя не затронуты. От этой односторонности до нелепости, конечно, далеко, но многие импрессионисты в своих всегдашних поисках за новым оканчивали нелепостями. Отсюда народился и символизм, также новое направление в современной живописи. Аллегория показалась уже недостаточной, слишком легкой для понимания; в символизме уже почти ничего не понятно без длинного объяснения, которое необходимо выслушать или прочитать, чтобы понять цель живописца. Многие из этих произведений, по-видимому, исключают даже всякую предварительную художественную подготовку. Итак И., народившийся из желания расширить техническую сторону живописи, блестяще напомнивший забываемое или забытое правило о способе изображения предметов природы, принес свою долю пользы, но как направление он перешел все крайности, и содержание его исчерпано. По свидетельству нашего известного художника Репина, «импрессионисты заметно вырождаются, устарели, уменьшились в числе. Сделав свое дело, — освежив искусство от рутинного, академического направления, с его тяжелым, коричневым колоритом в условными композициями, они сама впали в рутину лиловых, голубых и оранжевых рефлексов. Свежесть непосредственных впечатлений сошла у них на эксцентричность положений, на кричащие эффекты».

Первое впечатление не всегда есть лучшее или надежнейшее. Когда странность будет различаема от оригинальности, тогда большая часть произведений И. должна потерять свою цену или самое большое — будет отнесена к курьёзам.

Ф. Петрушевский.