Логос (526)

Мелизмы

Мелизмы — фигуры, украшающие мелодию: аподжиатуры долгая, краткая, двойная, группетто, трель простая, двойная, mordent и пр. В пении мелизматическом на один слог слова приходится несколько мелизматических нот, в противоположность силлабическому, в котором на каждый слог приходится по одной ноте.

Мелисса

Мелисса (Melissa L.) — род растений из семейства губоцветных (Labiatae). Это — многолетние травы, стебли которых несут городчатые или пильчато-городчатые листья и белые или желтоватые цветки, собранные ложными кольцами. Цветок состоит из колокольчатой или трубчато-колокольчатой двугубой чашечки с 13 жилками (верхняя губа почти плоская, трехзубчатая, нижняя двураздельная), двугубого венчика (верхняя губа выемчатая, нижняя трехлопастная, с более широкой средней лопастью), с несколько согнутой вверх и немного выдающейся из чашечки трубочкой, четырех двусильных тычинок, из которых наружные длиннее внутренних и сближены под верхней губой (гнезда пыльников расходящиеся) и пестика с двулопастным рыльцем и четырехорешковой завязью. Всех видов М. насчитывается около 3 — 4, растущих в Европе, в Западной и Средней Азии. Наиболее обыкновенный вид — М. officinalis L., называемый иначе лимонной травой, так как содержит до 25 % эфирного масла, с лимонным запахом. Вид этот дико растет в Южной Европе и в Средней Азии, у нас иногда разводится как медицинское растение. Это — многолетняя трава, прямые, ветвистые и более или менее железистоволосистые стебли которой достигают 0,6 — 1,25 м высоты. Листья удлиненно черешчатые, в среднем до 4 см длины и до 3 см ширины, яйцевидные, тупые или заостренные, у основания округленные, притупленные или сердцевидные, по краю городчатопильчатые. Средней величины белые цветки сидят пучками по 3 — 5 в пазухе верхних листьев и все обращены в одну сторону; верхняя губа чашечки широкая, с маленькими зубчиками; зубцы нижней губы треугольно ланцетные; венчик почти вдвое превышает чашечку. Известно несколько садовых разновидностей. В медицине трава, folia Melissae s. М. citratae, а также препараты из нее, Aqua Melissae, Oleum Melissae, и др. употребляются, как потогонные и нервоукрепляющие средства.

Мелодия

Мелодия (от греч. melos — пение, melodie — франц., нем., melodia — итал.) — певучее последование звуков, принадлежащих к какой-нибудь гамме или ладу. В М. допускаются неотдаленные модуляции, но преобладание главного лада необходимо. Кроме того, М. должна иметь симметрическое настроение и определенный ритм. М., как музыкальная мысль, должна быть закончена тонально и ритмически, т. е. иметь каденцию в конце. М., состоящая не из равномерных протяжных нот, а из нот разной длительности, заключает в себе мотив, т. е. известную ритмическую фигуру, которая повторяется в первоначальном или измененном виде и составляет рисунок М. Мелодия музыкальной пьесы, выполняемая голосом, называется кантиленой. М. имеет формы предложения, или периода, или коленного склада. М., не имеющая строго ритмической симметричной формы мотива, называется речитативом. В обширном сочинении М., имеющая преобладающее значение, называется главной, другие же, менее значительные — второстепенными. Чаще всего М. помещается в верхнем голосе, но встречается и в среднем, и в нижнем. М. составляет главный элемент в музыке; без нее не обходилось и не обходится ни одно музыкальное сочинение, носящее на себе печать дарования, будь оно безыскусственным продуктом народа или плодом сознательного творчества. Для слушателя музыка без М. — то же, что картина без рисунка. Мелодист — композитор, богато одаренный мелодическим талантом, а также любитель.

М. Н. С.

Мелодрама

Мелодрама — чтение текста с сопровождением музыки с целью усилить впечатление. Идею М. приписывают Ж. Ж. Руссо. М. встречается эпизодически не только в драмах, но и в операх («Фрейшютц» Вебера, сцена в Волчьей долине; отдельные сцены в «Прециозе» Вебера), а также в музыке к «Эгмонту» Бетховена, к «Струэнзе» Мейербера. Одно время в Петербурге пользовалась успехом в концертах мелодекламация, т. е. чтение стихов под аккомпанемент фортепиано. Пропагандистом ее был Г. А. Лишин. Монодрамой называется чтение текста одним лицом под аккомпанемент музыки, дуодрамой — двумя лицами.

К концу XVIII ст. слово М. начинает употребляться в ином значении, получившем наибольшее распространение; так называется театральное представление для народа, трагического содержания, с примесью грубого комизма, сопровождаемое танцами и музыкой. Музыка предшествовала выходу действующих лиц и возвещала наступление чувствительных мест. Постепенно создался особый род сценических произведений, из которых музыка исчезла, но преобладающим элементом осталось внешне страшное или ужасное, рассчитанное на слезливую сентиментальность. В М. главной целью автора являются эффекты, которым приносится в жертву всякое правдоподобие. Предтечей М. был Вольтер, который находил, что в драме должны найти себе место «великие выражения страстей, все могущественные картины человеческих несчастий, все ужасные черты, проникающие до глубины души», способные «разрывать сердце». Пьесы Вольтера были, по замечанию Франциска Сарсе, посредствующим звеном между М. и лжеклассической трагедией. Не остался без влияния на франц. театр слезливый и «страшный» Коцебу. Наиболее характерными представителями М. были Пиксерекур (Pixerecourt), Кенье (Caigniez) и Кювелье де Три (Clivelier de Trye), прозванные в насмешку Корнелем, Расином и Кребильоном М. Успех М. Пиксерекура был громадный. Его произведения отличались от других драматическими эффектами, движениями, патетическими положениями и контрастами. Его диалоги действовали могущественно на толпу. Более 20 лет «Виктор или дитя леса» (1798) привлекал публику. Кенье, не столь неистовый, с менее напыщенным слогом, был для Пиксерекура опасным соперником своими пьесами «Суд Соломона» (1802) и «Сорокаворовка» (1815). Кювелье де Три слабее своих соперников, но столь же плодовит. В М. «30 лет или жизнь игрока» (1827) Дино и Дюканж приблизились к естественным сценическим условиям; эта пьеса была сигналом поворота к бульварной драме и возвращения к требованиям если не художественности, то правдоподобия. В России переводная франц. М. и переделки ее царили на сцене во второй четверти XIX в. Пьесы эти, при блестящем исполнении (Каратыгин, Брянский, Щепкин, Сосницкий и др.), очень нравились массе, потому что были понятны без усилий и занимательны, не возбуждая горького чувства. Из весьма немногочисленных оригинальных русских М. выдаются произведения Кукольника и драма в стихах К. П. Бахтурина «15 лет разлуки» (1835). Переворот, произведенный в русск. театре Островским, изгнал переводную французскую М., но на месте ее появились в 60-х гг. своеобразные пьесы, которые можно называть бытовой русской М. Таковы пьесы Штеллера («Ошибка молодости», 1870) и в особенности Дьяченко. Обладая недюжинным знанием сцены, эти писатели весьма ловко облекали незамысловатую обличительную тенденцию и прописную мораль в форму бытовых явлений, а ходульность и фальшь положений прикрывали эффектностью и сценичностью действия. Успеху этих пьес немало содействовала блестящая игра В. В. Самойлова, охотно тратившего свое дарование на воспроизведение лиц дьяченковского репертуара.

Мельбурн

Мельбурн (Melbourne) — главн. гор. британской колонии Виктории, на ЮВ Австралии) на бер. р. Ярра-Ярра, в 12 км от ее впадения в зал. Порт-Филипп, под 37°53ў ю. ш., на высоте 213ў над ур. м.; основан в 1837 г. Благодаря плотине у устья р. и второй, на полпути от г., М. имеет превосходную гавань для океанских кораблей, соединенную с городом железной дорогой. Торговля М. сильно развилась со времени открытия здесь золота в 1851 г. и теперь равна почти 9/10 всей торговли в Виктории. Город освещен газом и имеет отличный водопровод из р. Пленти, в 27 км от гор.; озеро Ян-Ин также обращено в резервуар, вместимостью в 6422 милл. галлонов. Публичная библиотека, университет, институт механиков, музей; несколько ежедневных и других периодических изданий; несколько театров, ботанический сад. Большой простор для устройства доков и пристаней; пароходное, железнодорожное и телеграфное сообщение со всеми главными гор. Виктории и др. соседними колониями; подводные кабели. Хороший климат. Русское генеральное консульство — единственное в Австралии. Жит. (1891) 491378.

Мельников Павел Иванович

Мельников (Павел Иванович) — выдающийся беллетрист-этнограф; известный под псевдонимом Андрей Печерский. Род. 22 окт. 1819 г. в Нижнем Новгороде, где отец его был начальником жандармской команды. В 15 лет М. окончил нижегородскую гимназию, а в 18 лет был кандидатом словесного факультета Казанского унив. Его оставили при университете для приготовления к кафедре славянских наречий, но на одной товарищеской попойке он так «увлекся», что было принято решение об отправке его в Шадринск уездным учителем, и только в виде милости получил место учителя истории и географии в пермской гимназии. На каникулах М. ездил на уральские заводы и знакомился с народным бытом, «лежа у мужика на палатях». Часть своих наблюдений он поместил в «Отеч. зап.» 1839 г. («Дорожные записки») и с тех пор становится довольно деятельным сотрудником журнала Краевского и его «Литерат. газеты» (статьи по истории и этнографии, переводы из Мицкевича, неудачная повесть в стиле Гоголя — «Эльпидифор Васильевич»). В 1839 — 46 г. М. был учителем истории в нижегородской гимназии. Педагогическая деятельность его тяготила, и для рядовых учеников он был малоудовлетворительным учителем; но в учениках даровитых он возбуждал жажду знания, и ему обязаны любовью к истории два выдающихся русских историка — Ешевский и Бестужев-Рюмин. С большой охотой променял М. свое учительство на место чиновника особых поручений при нижегородском губернаторе; почти одновременно он был назначен редактором «Нижегор. губ. вед.», в которых хорошо поставил отдел разработки местной старины. Разыскания в местных архивах доставили ему звание члена-корреспондента археографической комиссии. Предметом его служебной деятельности были почти исключительно дела раскольничьи, очень многочисленные в Нижегородской губ. С раскольничьим бытом М. был хорошо знаком с детства по Семеновскому у., где ему после матери досталось маленькое имение. Через приятелей-раскольников М. доставал старопечатные и рукописные богословские сочинения и скоро мог переспорить лучших раскольничьих начетчиков. В его служебном формуляре значатся такие отличия, как обращение в единовеpиe путем собеседований нескольких раскольничьих скитов. Отчеты М. по исполнению раскольничьих поручений обратили на него внимание мин. внутр. дел; в последние годы царствования Николая I он стал для центральной администрации первым авторитетом по расколу. Меры, которые он в это время рекомендовал правительству, отличались крайней суровостью; он предлагал, например, в тех местах, где живут православные и раскольники, брать рекрутов только с раскольников, а детей от браков, совершенных беглыми попами, отнимать у родителей и отдавать в кантонисты. Обыски и выемки у раскольников он совершал с ретивостью, даже по тому времени чрезмерной. В 1853 г. на него жаловалась в сенат жена его приятеля раскольника Головастикова, при внезапном ночном обыске в доме которой он не пощадил постели только что родившей женщины, ища «запрещенных» икон и т. п. предметов. Новое царствование застало М. в Москве, производящим ряд обысков в домах раскольников с целью изловить раскольничьих попов австрийской иерархии. От М. потребовались теперь услуги иного рода. Вновь назначенный министр внутренних дел Ланской поручил ему составление всеподданнейшего отчета за 1855 г., и М., следуя предначертаниям министра, в общих чертах наметил главные реформы царствования Александра II. В ряде записок о расколе, которые М. составил в конце 1850-х гг. для мин. внутр. дел и вел. кн. Константина Николаевича, он стоял за широкую терпимость. Этот внезапный поворот породил разные нелестные и упорно державшиеся слухи, которые нашли печатное выражение в герценовском издании, а в России — в «Доморощенных Набросках» злого Щербины («Соч.» Щербины изд. 1873 г. стр. 355; ср. также Лескова в «Ист. Вест.» 1883 г., №5). Дело объясняется, однако, гораздо проще. Даровитость М. была исключительно беллетристического свойства: он проницательно наблюдал и изучал, но в сфере государственной жизни у него самостоятельного суждения не было, и он следовал господствующему течению. — В 1857 — 58 гг. М. поместил в «Русском Вестнике» и «Современнике» ряд рассказов — «Старые годы», «Медвежий угол», «Бабушкины рассказы» и др., — занявших в обличительной литературе первое место после «Губернских Очерков» Щедрина. Особенно хороши «Старые годы»: эта картина старобарского самодурства до сих пор не утратила интереса, потому что нарисована с истинно художественной правдивостью и превосходно воспроизводит все детали давно исчезнувшего быта. Менее интересен теперь «Медвежий угол», рисующий виртуозность, до которой доходили в казнокрадстве инженеры; но в свое время рассказ нашумел чрезвычайно и переполошил все ведомство путей сообщения. Когда М. хотел собрать в одну книжку свои обличительные рассказы, получился такой эффект, что цензура воспротивилась их появлению, и сборник вышел только много лет спустя («Рассказы Андрея Печерского», СПб., 1875). В этом сборнике заслуживает внимания, между прочим, рассказ «Красильниковы», напеч. еще в «Москвитянине» 1852 г. и составляющий едва ли не первое по времени обличение «темного царства» русского купечества. Переведенный на службу в СПб., М. в 1859 г., с небольшой субсидией, стал издавать газету «Рус. Дневник»; но этот официозный орган, не имевший к тому же иностранного отдела, не пошел и прекратился на 141-м номере. Затем М. составил 3 тома ценного секретного издания «Сборник постановлений, относящихся к расколу», и был наиболее деятельным членом комиссии по собиранию материалов для историкодогматического изучения русских сект. В 1862 г. вышли его «Письма о расколе» (из «Северной Пчелы»). С назначением министром Валуева Мельникова, отчасти под влиянием разоблачений Герцена, стали оттирать; в возникшей в 1862 г. официальной «Сев. Почте», где М. рассчитывал быть редактором, ему отвели второстепенное положение заведующего внутренним отделом. В 1863 г. ему поручено было составить брошюрку для народа «О русской правде и польской кривде», которая продавалась за несколько копеек и разошлась тираж. 40000 экз. В 1866 г. М. переселился в Москву, причислившись к московскому генерал-губернатору, и деятельно начал сотрудничать в «Московских Вед.» и «Русском Вест.», где им были помещены «Исторические очерки поповщины» (1864, 5; 1866, 5 и 9; 1867, 2; часть отд. СПб., 1864), «Княжна Тараканова» (отд., М., 1868), «Очерки Мордвы» (1876, 6 и 9 — 10), «Счисление раскольников» (1868, 2), «Тайные секты» (1868, 5), «Из прошлого» (1868, 4), «Белые голуби, рассказы о скопцах и хлыстах» (1869, № 3 — 5) и мн. др. С 1871 г. М. печатал в «Рус. Вест.» «В лесах», в 1875 — 81 г. — продолжение их, «На горах». Последние 10 — 13 лет жизни М. прожил частью в своем имении под Нижним, сельце Ляхове, частью в Нижнем, где и умер 1 февраля 1883 г. С появлением «В лесах» (М., 1875; СПб., 1881) М. сразу выдвигается в первые ряды литературы. Его любезно принимал наследник престола, будущий имп. Александр III; несколько раз он был представлен имп. Александру II. В 1874 г. моск. общество любителей русской словесности праздновало 35-летний юбилей его литературной деятельности. «В лесах» и «На горах», впервые познакомившие русское общество с бытом раскола, — произведения столь же своеобразные, как своеобразно их происхождение. М. совершенно не сознавал ни свойств, ни размеров своего таланта. Весь поглощенный служебным честолюбием, он почти не имел честолюбия литературного и на писательство, в особенности на беллетристику, смотрел как на занятие «между делом». Побуждение облечь свое знание раскола в беллетристическую форму было ему почти навязано: даже само заглавие «В лесах» принадлежит не ему. В 1861 г. в число лиц, сопровождавших покойного наследника Николая Александровича в его поездке по Волге, был включен и М. Он знал каждый уголок нижегородского Поволжья и по поводу каждого места мог рассказать все связанные с ним легенды, поверья, подробности быта и т. д. Цесаревич был очарован новизной и интересом рассказов М., и когда около Лыскова М. особенно подробно и увлекательно распространялся о жизни раскольников за Волгой, об их скитах, лесах и промыслах, он сказал М.: «Что бы Вам, Павел Иванович, все это написать — изобразить поверья, предания, весь быть заволжского народа». М. стал уклоняться, отговариваясь «неимением времени при служебных занятиях», но Цесаревич настаивал: «Нет, непременно напишите. Я за вами буду считать в долгу повесть о том, как живут в лесах за Волгой». М. обещал, но только через 10 лет, когда служебные занятия его совсем закончились, приступил к исполнению обещания, без определенного плана, приготовив лишь первые главы. Все возраставший успех произведения заставил его впасть в противоположную крайность: он стал чрезвычайно щедр на воспоминания об увиденном и услышанном в среде людей «древнего благочестия» и вставлял длиннейшие эпизоды, сами по себе очень интересные, но к основному сюжету отношения не имевшие и загромождавшие рассказ. Особенно много длинных и ненужных вставных эпизодов в «На горах», хотя редакция «Русск. Вестн.» сделала в этом произведении М. огромные сокращения. В сущности, ценны только первые две части «В лесах». Тут вполне обрисовались почти все главные типы повествования: самодур, в основе честный и благородный «тысячник» Чепурин; вся в него дочь — гордая и обаятельная Настя; сестра Чепурина, раскольничья игуменья Манефа, которая весь сжигающий ее огонь страстей, после того как ей не удалось устроить свое личное счастье, направила на то, чтобы возвеличить и прославить свою обитель; незаконная дочь ее — огонь-девка Фленушка, отчаянная пособница всяких романических приключений, но тем не менее пожертвовавшая своим сердцем, чтобы угодить матери. В первых же двух частях вполне определились и отрицательные типы: корыстолюбивый и низкий красавец Алексей Лохматый, проходимец и фальшивомонетчик Стуколов, его пособник — игумен Михаил и, наконец, сладкогласный певун, ревнитель веры и великий начетчик Василий Борисович, то и дело убегающий с девицами в кусточки, с благочестивым возгласом: «Ох, искушение». К характеристике всех этих лиц остальные две части «В лесах» и «На горах» решительно ничего не прибавляют.

Интерес новизны представляет только семья рыбопромышленника Смолокурова («На горах»), нежного отца и человека как будто совсем порядочного, но в торговом деле без зазрения совести надувающего самого близкого приятеля. В первых двух частях «В лесах» вполне очерчены и те картины быта, на которые М. такой удивительный мастер: обеды, обряды, промыслы, гулянки, моления, скитская жизнь, прения о вере; дальнейшие повторы всего этого очень утомительны. Особенно скучны десятки страниц, которые М. посвящает переложению в разговоры раскольничьей догматики. Зато первые две части «В лесах» принадлежат к самым увлекательным книгам русской литературы. Они открывают совершенно новый (теперь уже ставший достоянием истории), удивительно колоритный мир, полный жизни и движения. Полудикие люди заволжских лесов в художественном изображении Печерского возбуждают не только холодное любопытство, но и самое живое участие. Сильнейшая сторона «В лесах» — в прелести самого рассказа. Самая обыкновенная вещь — обед, прогулка, парение в бане — превращается у М. в увлекательную эпопею, благодаря долгому общению с народом Поволжья, М. до того усвоил народную речь, что пользуется ею не только в разговорах, но и там, где идет повествование от лица автора, при описаниях природы и т. д. Главный недостаток последних произведений М. тот, что М. взял только казовую сторону жизни. Перед нами какой-то вечный праздник. «Тысячники» то и дело задают баснословные пиры с десятками блюд; как парень — так красавец, как девка — так краля писанная, и как парень увидит девку — так сейчас у них пошла любовь, а в следующей главе уже раздвигаются кусточки и следует ряд точек. Скитскую жизнь М. изображает только со стороны сладкоедения и гулянок. Трудовой жизни М. почти не коснулся и один только раз очень зло осмеял артельные порядки, которые вообще терпеть не может, наряду с общинным землевладением. Строго говоря, «В лесах» и «На горах» рисуют только жизнь богатых и разгульных «тысячников» и прикрывающих мнимой святостью свое тунеядство и разврат скитников. Рассказы Печерского не дают никакого ключа к пониманию внутренней сущности такого огромного, глубокого движения, каким является раскол. Почему эти столь жизнерадостные люди, только и занятые едой, выпивкой и девками, так крепко держатся «старой веры»? Есть же в психологии людей древнего благочестия какие-нибудь духовные устои, дающие им силу для борьбы с гонениями. И вот их-то М. и проглядел, за пирами и гулянками, почему все великолепное повествование его имеет значение только для внешнего ознакомления с расколом.

Литература. Для биографии М. имеется ценный и документальный труд П. С. Усова в «Историч. Вест.» (1884, № 9 — 12); ср. также Лесков, в «Ист. Вест.» (1883, № 5); К. Бестужев-Рюмин, в «Ж. М. Н. Пр.» (1883, № 3); брошюру Н. Невзорова (Казань, 1883) и юбилейную речь Иловайского, в «Рус. арх.» (1875, №1). Разбор литературной деятельности М. — и то не столько разбор, сколько пересказ — дал один только Ор. Миллер («Pyccкиe писатели после Гоголя», 3-е изд. 1886).

С. Венгеров.