Логос (726)

Пуссен

Пуссен (Никола Poussin, 1594 — 1665) — знаменитый французский исторический живописец и пейзажист, родился в Нормандии, первоначальное художественное образование получил на своей родине, а потом учился в Париже, под руководством Кентена Варена и Ж. Лаллемана. В 1624 г., будучи уже довольно известным художником, П. отправился в Италию и близко сошелся в Риме с поэтом Марини, внушившим ему любовь к изучению итальянских поэтов. произведения которых дали П. обильный материал для его композиций. После смерти Марини, П. оказался в Риме безо всякой поддержки. Обстоятельства его улучшились лишь после того, как он нашел себе покровителей в лице кардинала Франческо Барберини и кавалера Kaccианo дель-Поццо, для которого были написаны им «Семь таинств». Благодаря серии этих превосходных картин, П. в 1639 г. был приглашен кардиналом Ришелье в Париж, для украшения Луврской галереи. Людовик XIII возвел его в звание своего первого живописца. В Париже П. имел много заказов, но у него образовалась партия противников. в лице художников Bye, Брекьера и Мерсье, ранее его трудившихся над украшением Лувра. Особенно сильно интриговала против него пользовавшаяся покровительством королевы школа Bye. Поэтому, в 1642 г., П. покинул Париж и возвратился в Рим, где и жил до самой своей смерти. П. был особенно силен в пейзаже. Воспользовавшись результатами, достигнутыми в этом роде живописи болонской школой и проживавшими в Италии нидерландцами, он создал так назыв. «героический пейзаж», который, будучи компанован сообразно правилам уравновешенного распределения масс, при своих приятных и величественных формах служил у него сценой для изображения идиллического золотого века. Пейзажи Пуссена проникнуты серьезным, меланхолическим настроением. В изображении фигур он держался антиков, через что определил дальнейший путь, по какому пошла после него французская школа живописи. Как исторический живописец, П. обладал глубоким знанием рисунка и даром композиции. В рисунке он отличается строгой выдержанностью стиля и правильностью. Ему принадлежит та заслуга, что, благодаря любви к классицизму, которую он умел внушить своим соотечественникам, на некоторое время был приостановлен развившийся у французских художников вкус к вычурному и манерному. К лучшим историческим картинам П., из которых большая часть хранится в Луврском музее, в Париже, должны быть отнесены: «Всемирный потоп», «Германик», «Взятие Иерусалима», «Тайная вечеря», «Ревекка», «Женаблудница», «Моисей-младенец», «Поклонение золотому тельцу», «Иоанн Креститель, крестящий в пустыне» и «Аркадские пастухи». Императорский Эрмитаж обладает 21-м произведением этого мастера: из них наиболее любопытны: «Моисей, источающий воду из камня» (№ 1894), «Эсфирь пред Артаксерксом» (№ 1397), «Триумф Нептуна и Амфритриты» (№ 1400), «Воздержанность Сциппиона» (№ 1406), «Танкред и Эрминия» (№ 1408) и два исторических пейзажа (№№ 1413 и 1414). С картин П. гравировали: Шато, Пуайльи, Одран, Пеен и Клодина Стелла. См. Cambry, «Essai sur lа vie et les ouvrages du Poussin» (П., VII); Gaul de St.-Germain, «Vie de N. Poussin, considert comme chef de l'ecole francaise» (П., 1806); H. Bouchit, «N. Poussin sa vie et son oeuvre, suivi d'une notice sur la vie et les ouvrages de Ph. de Champagne et de Champagne le neveu» (П., 1858); Poillon, «Nicolas Poussin, etude biographique» (2 изд., Лилль, 1875).

Пустельга

Пустельга (Tinnunculus alaudarius) — небольшая хищная птица из сем. соколиных (Falconidae) ростом немного больше кобчика. От настоящих соколов П. отличается более короткими, слегка вздутыми пальцами и сравнительно более длинным хвостом, до конца которого не достигают крылья. Их когти и клюв, снабженный большим острым зубовидным выступом по краю надклювья, устроены так же, как у соколов. П., как большинство соколов, окрашена очень пестро. Обыкновенно основной цвет головы и шеи самца — пепельно-серый, также как и нижней части спины и рулевых перьев хвоста. Основной цвет остальных перьев, а также лоб, брови и горло самца — более или менее рыжего цвета, с часто сильным серым или голубовато-серым налетом. Хвост на конце рыжеватый или беловатый, с широкой черной поперечной полосой перед концом. Маховые перья бурые. Восковица и ноги — желтые. Когти черные. Самка окрашена бледнее, причем общий цвет ее более рыжий; хвост тоже не серого, а темно-рыжого цвета. Рыжий цвет молодых птиц светлее, чем у взрослых. П. — очень подвижная птица. Большую часть дня она летает невысоко над землей, отыскивая пищу. Временами она останавливается в воздухе, характерно распустив свой хвост и быстро махая крыльями (отсюда местное название ее «трясучка»). Пища ее состоит, главным образом, из насекомых и мелких грызунов, а также птенцов мелких птиц. За взрослыми пташками она не охотится. Гнезда устраиваются в самых различных местах, обыкновенно на деревьях или под крышами старых домов и колоколен, часто в сорочьих гнездах, а иногда и прямо в земле, в расселинах, по краям обрывов и оврагов. Кладка (в апреле или в мае) состоит обыкновенно из 6 яиц, густо покрытых ржавыми пятнами. П. очень широко распространена. В Центральн. Европ. России на полях и лугах это самая обыкновенная птица. Она живет повсеместно в Европе, кроме крайнего севера, в большей части Азии и Сев. Африке. На юге П. — оседлая птица, в северных и умеренных странах — перелетная. В южных степях вместе с обыкновенной П. живет степная П. (Т. сеnchris), отличающаяся на первый взгляд от обыкновенной — белыми когтями и однообразным кирпично-рыжим цветом спины.

Ю. Вагнер.

Пустынь

Пустынь. — Прежде уединенный монастырь или келья; теперь так называются иногда даже очень многолюдные монастыри, возникшие в безлюдных лесах или степях.

Пустырник

Пустырник (Leonurus L.) — род растений из сем. губоцветных (Labiatae), колена Stachyoideae-Lamiinae. Травы с пальчато-нервными листьями и розовыми, красными, пурпурными или белыми цветами в густых, пазушных ложных мутовках. Чашечка трубчатая или трубчато-колокольчатая. с 6-ю почти равными колючими зубцами. Венчик с короткой трубкой; верхняя губа продолговатая, пушистая, нижняя трехлопастная. Тычинок 4. Орешки тетраэдрические. Около 8 видов во внетропическом поясе Азии и Европы. Три секции, принимаемые и за отдельные роды: 1) Chaiturus Benth. — без волосяного кольца в трубке венчика L. Marrubiastrum L. — с яйцевидно-ланцетными листьями, нередок в южной России по берегам; 2) Cardiaca Benth. — с волосяным кольцом в трубке венчика — L.Cardiaca L. с пальчато-пятираздельными листьями, П., сердечник (трава употребляется от биения сердца, тяжести желудка и катара легких), обыкновенен во всей России на сорных местах; 3) Panzeria Benth. — без волосяного кольца в трубке венчика — с 3 сибирскими видами.

Тр.

Пушкин Александр Сергеевич

Пушкин (Александр Сергеевич) — величайший русский поэт, род. 26 мая 1799 г., в четверг, в день Вознесения Господня, в Москве, на Немецкой ул. О своих предках по отцу он пишет в 1830-31 гг.: «Мы ведем свой род от прусского выходца Радши или. Рачи (мужа честна, говорит летописец, т. е. знатного, благородного), въехавшего в Россию во время княжения св. Александра Ярославича Невского... Имя предков моих встречается поминутно в нашей истории. В малом числе знатных родов, уцелевших от кровавых опал паря Иоанна Васильевича Грозного. историограф именует и Пушкиных. Григорий Гаврилович (ошибка; надо читать Гаврило Григорьевич) П. принадлежал к числу самых замечательных лиц в эпоху самозванцев. Другой П., во время междуцарствия, начальствуя отдельным войском, один с Измайловым, по словам Карамзина, сделал честно свое дело. Четверо П. подписались под грамотою о избрание на царство Романовых, а один из них, окольничий Матвей Степанович — под соборным деянием об уничтожении местничества (что мало делает чести его характеру). При Петре Первом сын его, стольник Федор Матвеевич, уличен был в заговоре против государя и казнен вместе с Цыклером и Соковниным. Прадед мой Александр Петрович был женат на меньшой дочери графа Головина, первого андреевского кавалера. Он умер весьма молод, в припадке сумасшествия зарезав свою жену, находившуюся в родах. Единственный сын его, Лев Александрович, служил в артиллерии и в 1762 г., во время возмущения, остался верен Петру III. Он был посажен в крепость, где содержался два года. С тех пор он уже в службу не вступал, а жил в Москве и в своих деревнях. Дед мой был человек пылкий и жестокий. Первая жена его, урожденная Воейкова, умерла на соломе, заключенная им в домашнюю тюрьму за мнимую или настоящую ее связь с французом, бывшим учителем его сыновей, и которого он весьма феодально повесил на черном дворе. Вторая жена его, урожденная Чичерина, довольно от него натерпелась. Однажды он велел ей одеться и ехать с ним куда-то в гости. Бабушка была на сносях и чувствовала себя нездоровой, но не смела отказаться. Дорогой она почувствовала муки. Дед мой велел кучеру остановиться, и она в карете разрешилась чуть ли не моим отцом. Родильницу привезли домой полумертвую, и положили на постель всю разряженную и в бриллиантах. Все это знаю я довольно темно. Отец мой никогда не говорил о странностях деда, а старые слуги давно перемерли» (изд. литер. фонда V, 148-9). Отец поэта, Сергей Львович (1771-1848), как и старший брат его, поэт Василий Львович (1770-1830). не имел по характеру ничего общего с дедом. Получив блестящее по тому времени образование, т. е. овладев не только французской прозаической речью, но и стихом, и поглотив все выдающееся во французской литературе XVII и XVIII веков, он на всю жизнь сохранил страсть к легким умственным занятиям и к проявлению остроумия и находчивости во всяких jeux de societe; за то также всю жизнь он оказывался неспособным к практическому делу. Он был в малолетстве записан в измайловский полк, потом при Павле переведен в гвардейский егерский, и очень тяготился несложными обязанностями гвардейского поручика. Женившись в ноябре 1796 г., он подал в отставку и стал пользоваться совершенной свободой, сперва в Петербурге, где 20 декабря 1797 г. родился у него первый ребенок — дочь Ольга (впоследствии Павлищева), а потом (с 1799 г.) в Москве и в подмосковном имении своей тещи, сельце Захаровке. Управление домом он всецело предоставил жене, а заведование имениями — управляющим и приказчикам, которые обкрадывали его и разоряли мужиков. Сергей Львович терпеть не мог деревни, если она не походила на подгородную дачу; проживая в собственных имениях (в иные, впрочем, он никогда и не заглядывал), он проводил все время у себя в кабинете за чтением. Дома вспыльчивый и раздражительный (когда обстоятельства принуждали его заняться детьми или хозяйством), он при гостях делался оживленным, веселым и внимательным. По выражению Анненкова, у него не было времени для собственных дел, так как он слишком усердно занимался чужими. Он до старости отличался пылким воображением и впечатлительностью, доходившей до смешного. Обыкновенно расточительный и небрежный в денежных делах, он временами становился мелочно расчетливым и даже жадным. Он был способен острить у смертного одра жены — зато иногда от пустяков разливался в слезах. Никому не мог он внушить страха, но за то никому не внушал и уважения; приятели любили его, а собственным детям, когда они подросли, он часто казался жалким и сам настойчиво требовал от них, чтобы они опекали его, как маленького ребенка. Его любимая поговорка: que la volonte du ciel soit faite вовсе не была выражением искренней веры и готовности подчиниться воле Провидения, а только фразой, которою он прикрывал свой эгоистический индифферентизм ко всему на свете. Мать П., Надежда Осиповна Ганнибал (1775-1836), была на 4 года моложе мужа. Основателем ее фамилии был «арап Петра Великого», абиссинский князек, Абрам Петрович Ганнибал. Он умер в 1781 г. генерал-аншефом и александровским кавалером, оставив 7 человек детей и более 1400 душ. Это была «мягкая, трусливая, но вспыльчивая абиссинская натура», наклонная «к невообразимой, необдуманной решимости» (Анненков, «П. в Александровскую эпоху», стр. 5). Сыновья его унаследовали его вспыльчивость; крепостных людей, возбудивших их гнев и ими наказанных, «выносили на простынях». Двое из них, Иван и Петр (которого поэт посетил в его деревне в 1817 г.; см. изд. фонда, V, 22), достигли высоких чинов, но при этом Петр писал совсем безграмотно. Третий брат, родной дед поэта, Осип (он же и Януарий), женатый на дочери тамбовского воеводы Пушкина, Марье Алексеевне, женился, говорят, вторично, подделав свидетельство о смерти жены. Марья Алексеевна жаловалась государыне, и права ее были восстановлены. Она жила в с. Захарове, с своей дочерью Надеждой, под покровительством своего шурина и крестного отца дочери — Ивана Абрамовича Ганнибала, строителя Херсона и наваринского героя. Марья Алексеевна была добрая женщина и прекрасная хозяйка деревенского старорусского склада, но дочь свою она избаловала порядком; «что сообщило нраву молодой красивой креолки, как ее потом называли в свете, тот оттенок вспыльчивости, упорства и капризного властолюбия, который замечали в ней позднее и принимали за твердость характера» (Анненков). Мужа своего Надежда Осиповна настолько забрала в руки, что он до старости курил секретно от ее; к детям я прислуги бывала непомерно сурова и обладала способностью «дуться» на тех, кто возбудил ее неудовольствие, целыми месяцами и более (так, с сыном Александром она не разговаривала чуть не целый год). Хозяйством она занималась почти так же мало, как и муж, и подобно ему страстно любила свет и развлечения. Когда Пушкин переехали в Петербург, дом их «всегда был наизнанку: в одной комнате богатая старинная мебель, в другой пустые стены или соломенный стул; многочисленная, но оборванная и пьяная дворня с баснословной неопрятностью; ветхие рыдваны с тощими клячами и вечный недостаток во всем, начиная от денег до последнего стакана». Приблизительно такова же была их жизнь и в Москве, но там это не в такой степени бросалось в глаза: многие состоятельные дворянские семьи жили подобным образом П. отличались от других только большею, так сказать, литературностью; в этом отношении тон давал Сергей Львович, который и по собственной инициативе, и через брата Василия был в дружбе со многими литераторами и тогдашними умниками; в его доме даже камердинер сочинял стихи.

В раннем детстве Александр П. не только не представлял ничего выдающегося, но своей неповоротливостью и молчаливостью приводил в отчаяние мать свою, которая любила его гораздо меньше, нежели сестру его, Ольгу, и младшего брата, Льва (1806 — 1852). Когда принимались слишком энергично исправлять его характер и манеры, он убегал к бабушке Марье Алексеевне Ганнибал (после замужества дочери она поселилась с П.) и прятался в ее рабочую корзинку, где его уже не смели тревожить. Бабушка была первой наставницей П. в русском языке; от ее же, вероятно, наслушался он рассказов о семейной старине. В ее сельце Захарове (или Захарьине), о котором П. долго сохранял приятные воспоминания, он слышал песни и видел хороводы и другие народные увеселения (Захарово принадлежало к приходу богатого села Вязёма, которое было когда-то собственностью Бориса Годунова и помнило о своем царственном владельце). Другой связью будущего поэта с народностью служила известная Арина Родионовна, когда то вынянчившая мать П., а теперь нянчившая всех ее детей — женщина честная, преданная и очень умная; она знала бесчисленное количество поговорок, пословиц, песен и сказок и охотно сообщала их своему питомцу. Только с нею да с бабушкой и еще с законоучителем своим Беликовым (очень образованным человеком) П. имел случай говорит по-русски: отец, мать, тетки (Анна Львовна П. и Елизавета Львовна, по мужу Солнцева, тоже имели влияние в доме), почти все гости, а главное — гувернеры и гувернантки (большею частью плохие; об одном гувернере, Шеделе, известно, что любимым его занятием была игра в карты — с прислугой) объяснялись с детьми исключительно пофранцузски, так что и между собою дети приучились говорить на том же языке. П. вначале учился плохо (особенно трудно давалась ему арифметика) и от гувернанток испытывал крупные неприятности, отравившие ему воспоминания о детских годах. Около 9 лет от роду П. пристрастился к чтению (разумеется, французскому) и, начав с Плутарха и Гомера в переводе Битобе, перечитал чуть ли не всю довольно богатую библиотеку своего отца, состоявшую из классиков XVII века и из поэтов и мыслителей эпохи просвещения. Преждевременная начитанность в произведениях эротических и сатирических, которыми была так богата французская литература XVII и ХVIII вв., способствовала преждевременному развитию чувства и ума П., а литературные нравы дома и особая любовь, которую Сергей Львович питал к Мольеру — он читал его вслух для поучения детям — возбудили в мальчики охоту пытать свои силы в творчестве, опять таки главным образом на франц. яз. Между наиболее ранними его произведениями предание называет комедию «L'Escamoteur» — рабское подражание Мольеру — и шуточную поэму «La Tolyade» (сюжет: война между карликами и карлицами во времена Дагоберта), начатую по образцу многочисленных франц. пародий XVIII в. на высокий «штиль» героических поэм. Есть еще не совсем достоверное указание на целую тетрадку стихотворений, между которыми были и русские. Раннее развитие, по-видимому, не сблизило П. с родителями; его характер продолжали исправлять, ломая его волю, а он оказывал энергическое сопротивление. В результате отношения обострились настолько, что 12-летний мальчик изо всех домашних чувствовал привязанность только к сестре и с удовольствием покинул родительский дом. П. думали отдать в Иезуитскую коллегию в Петербурге, где тогда воспитывались дети лучших фамилий, но 11 января 1811 г. было обнародовано о предстоящем открытии царско-сельского лицея и, благодаря настояниям и хлопотам А. И. Тургенева, а также дружеским связям Сергея Львовича П. с директором нового учебного заведения, В. Ф. Малиновским, П. решено было туда поместить. Готовясь к поступлению, П. жил, у дяди Василия Львовича и у него впервые встретился с представителями петербургского света и литературы. 12 авг. П., вместе с Дельвигом выдержал вступительный экзамен и 19 октября присутствовал на торжестве открытия лицея. Преподавателями лицея были люди прекрасно подготовленные и большею частью способные. Программа была строго обдуманная и широкая; кроме общеобразовательных предметов, в нее входили и философские и общественноюридические науки. Число воспитанников было ограничено, и они были обставлены наилучшим образом: никаких унизительных наказаний не было; каждый имел свою особую комнатку, где он пользовался полной свободой. В отчете о первом годе конференция лицея говорит, что ученикам «каждая истина предлагалась так, чтобы возбудить самодеятельность ума и жажду познания... а все пышное, высокопарное, школьное совершенно удаляемо было от их понятия и слуха»; но отчет, как говорит Анненков, больше выражает идеал, нежели действительность. Прекрасные преподаватели, отчасти вследствие плохой подготовки слушателей, отчасти по другим общественным и личным причинам, оказались ниже своей задачи — давали зубрить свои тетрадки (не исключая и Куницына); иные, как например любимец лицеистов А. И. Галич, участвовали в пирушках своих аристократических учеников и мирволили им в классах и на экзаменах. Даже самая свобода или, точные, безнадзорность приносила некоторый вред слишком юным «студентам», знакомя их с такими сторонами жизни, которые выгоднее узнавать позднее. К тому же, на третий год существования лицея скончался его первый директор, и почти два года (до назначения Е. А. Энгельгарта, в 1816 г.) настоящего главы в заведении не было; преподавание и особенно воспитательная часть пострадали от того весьма существенно. Но с другой стороны, та же свобода, в связи с хорошей педагогической обстановкой, развивала в лицеистах чувство человеческого достоинства и стремление к самообразованию. Если солидные знания и приходилось окончившим курс приобретать своим трудом впоследствии, то лицею они были обязаны охотой к этому труду, общим развитием и многими гуманными, светлыми идеями. Вот почему они и относились с таким теплым чувством к своему учебному заведению и так долго и единодушно поминали 19-е октября. Чтение римских прозаиков и поэтов было поставлено в лицее довольно серьезно: классическую мифологию, древности и литературу лицеисты, в том числе П., знали не хуже нынешних студентов. Способности П. быстро развернулись в лицее: он читал чрезвычайно много и все прочитанное прекрасно помнил; больше всего интересовался он франц. и русской словесностью и историей; он был одним из самых усердных сотрудников в рукописных лицейских журналах и одним из деятельных членов кружка лицейских новеллистов и поэтов (Илличевский, Дельвиг, Кюхельбекер и др.), которые, собираясь по вечерам, экспромтом сочиняли повести и стихи. Учился П. далеко не усердно. Кайданов, преподававший географию и историю, аттестует его так: «при малом прилежании оказывает очень хорошие успехи, и сие должно приписать одним только прекрасным его дарованиям. В поведении резв, но менее противу прежнего». Куницын, профессор логики и нравственных наук, пишет о нем: «весьма понятен, замысловат и остроумен, но крайне не прилежен. Он способен только к таким предметам, которые требуют малого напряжения, а потому успехи его очень не велики, особенно по части логики». Из товарищей знавшие его впечатлительную натуру и отзывчивое, мягкое сердце, искренно любили его; большинство, замечавшее только его неумеренную живость, самолюбие, вспыльчивость и наклонность к злой насмешке, считало его себялюбивым и тщеславным; его прозвали (французом, преимущественно за прекрасное знание французского языка — но в 1811 и след. годах это был во всяком случае эпитет не похвальный. Раздражительность, принесенная П. еще из дому, получила здесь новую пищу вследствие такого отношения большинства товарищей; будущий поэт сам наталкивался на ссоры, а так как он, несмотря на огромные способности и остроумие, не отличался быстрой находчивостью, то далеко не всегда мог оставаться победителем, вследствие чего раздражался еще более. Предаваясь неумеренной веселости днем, П. часто проводил бессонные ночи в своем № 14 (здесь прожил он целые 6 лет), то обливаясь слезами и обвиняя себя и других, то обдумывая способы, как бы изменить к лучшему свое положение среди товарищей. В 1814 г. Сергей Львович П. вновь поступил на службу в Варшаве по комиссариату (чиновником он оказался, конечно, крайне небрежным), а его 15летний сын впервые выступил в печати с стихотворением: «Другу-стихотворцу» (4 июля, в 13 № «Вестника Европы»), за подписью: Александр Н. К. ш. п. Несмотря на подъем патриотического чувства, которое было естественным следствием событий 1812-1814 гг., первые поэтические опыты П. направлялись не в эту сторону, а являлись подражанием любовной и вакхической лирике и отчасти сатире французских и русских учеников и продолжателей Горация. Из французских поэтов П. больше всего подражал Парни, из русских — Батюшкову, Жуковскому, Василию П. Но и в этих «полудетских песнях на чужой голос» местами слышится будущий П., то в искренности чувства, то в оригинальности мыслей и ощущений, то в силе и смелости от дельных картин и стихов. В этих пробах пера нельзя не заметить и уменья усваивать от каждого образца лучшее и быстро отделываться от его недостатков: так, псевдоклассический арсенал собственных имен, очень богатый в наиболее ранних стихотворениях Пушкина, скоро уступает место умеренному употреблению утвердившихся формул; славянские выражения, в роде: пренесенный, взмущенны волны, расточил врагов, черный вран стрежет, быстро редеют и употребляются только в наименее задушевных его пьесах. В высшей степени поразителен факт, что одно из произведений 15-летнего лицеиста; который три года назад думал пофранцузски, сделалось почти народною песнью и начиная с 20-х годов перепечатывалось на лубочных листах; это так наз. «Романс» («Под вечер осенью ненастной»), от которого потом, по забывчивости, отказывался сам автор. В первых (1814 г.) стихотворениях поражает также раннее развитие чувственности («К Наталье», «К молодой актрисе», «Красавице, которая нюхала табак»). То обстоятельство, что стихи 15-летнего П. попали в печать, не могло очень сильно выдвинуть его между товарищами: редакторы того времени очень любили поощрять юные таланты, особенно из хороших фамилий, и первое стихотворение Дельвига напечатано было еще раньше.

Но вот наступил день публичного экзамена 8 января 1815 года (переходного в старший класс), на который приехал Державин.