Логос (959)

Федр

Федр — древнеримский баснописец. Латинское имя его было не Phaedrus, а скорее Phaeder; в пользу этой формы свидетельствуют надписи и древние грамматики. Жил Ф. в 1 в. по Р. Хр.; родом был из римской провинции Македонии. В Италию попал, вероятно, еще очень молодым; судя по заголовку его произведений, он был вольноотпущенником Августа. Честолюбие побудило его заняться поэзией. Он решил переложить латинскими ямбами Эзоповы басни, но уже во 2-й книге вышел из роли подражателя и написал басню на сюжет из жизни Тиберия. Стремление поэта сблизить темы своих произведений с современностью оказалось гибельным для него, так как в это время императорская власть начинала уже преследовать свободу литературы, а многочисленные доносчики жадно пользовались всяким случаем для возбуждения процессов по оскорблению величества. Всемогущий любимец Тиберия, Сеян, усмотрел в некоторых баснях намек на свою особу и причинил поэту много неприятностей, может быть даже отправил его в изгнание. При Калигуле Ф., вероятно, выступил с третьей книгой своих басен. Этой книгой поэт хотел закончить свою поэтическую деятельность, чтобы «оставить что-нибудь для разработки и своим будущим собратьям», но это не помешало издать ему четвертую и пятую книги. Умер Ф., вероятно, около 87 — 88 гг. по Р. Хр. Одному из своих покровителей он гордо заявлял, что имя его будет жить, пока будут чтить римскую литературу, но он рассчитывал скорее на будущие поколения, чем на современников, отношение которых к нему он сравнивает с отношением петуха к жемчужному зерну. Стремясь исключительно к славе, Ф. не домогался никаких материальных выгод. Главная его заслуга заключается в том, что он ввел в римскую литературу басню, как самостоятельный отдел; раньше она встречалась в произведениях разных писателей только спорадически. Несмотря на неоднократные заявления баснописца о своей самостоятельности, он в лучших своих произведениях остается только подражателем Эзопа. Его попытки сочинять басни в духе Эзопа следует признать неудачными. Так напр., Лессинг совершенно справедливо осудил басню 4, 11, которую Ф. выразительно называет своей собственностью. Мораль басни Ф. часто навязывает своему читателю; иногда, судя по выводу, он даже не понимает смысла переводимой им греческой басни; весьма часто, наконец, он удаляется от простоты избранного им рода поэзии и сбивается на сатиру. Гораздо удачнее те стихотворения Ф., где он рассказывает о событиях своего времени; как, например, эпизод из жизни флейтиста Принцепса (5, 7). К числу несомненных достоинств Ф. принадлежит его простой, ясный и чистый язык, благодаря которому его басни, особенно в прежнее время, усердно читались в школах; единственным недостатком в этом отношении является излишнее употребление отвлеченных имен. Ямбы Ф. строго сообразуются с законами метрики. Умалению литературной славы Ф. много способствовали такие талантливые подражатели его, как Лафонтен и Флориан. В средне века Ф. постигла своеобразная судьба: басни его были пересказаны прозой, и эти пересказы совершенно оттеснили оригинал; даже имя автора было забыто. До нас дошли три таких переделки; автором одной из них называют Ромула. Эту последнюю редакцию придворный капеллан Генриха II английского, Вальтер, пересказал стихами. Только в конце XVI стол. были найдены три древние рукописи самого Ф., одна из которых погибла. 30 басен Ф. стали известны ученому миру только с начала XIX стол., когда открыт был список их, сделанный кардиналом Перотти в XV стол.; но и после нахождения записи Перотти далеко нельзя ручаться, что мы имеем всего Ф. На утрату басен указывает уже распределение их по книгам: в 1-й — 31, во 2-й — только 8, в З-й — 19, в 4-й — 25, в 5-й — только 10. Главная рукопись Ф. — «codex Pitboeanns» (IX в.). названная так по имени ее прежнего владельца Ниту , ныне находится в частных руках; в 1893 г. она издана фототипически в Париже. Сложную историю судьбы басен Ф. передает Hervieux, в книге: «Les fabalistes Latins» (П., 1884). Изданий Ф., как школьного автора, очень много (перечень их дан в труде Havet, см. ниже); из более новых и научных выдаются работы Л. Миллера (Лпц., 1877), Hervicox (П., 1897), Шпейера (Гронинген, 1897) и особенно L. Havet (П., 1895), где наиболее подробно переданы факты как биографии Ф., так и его литературной деятельности. Недостаток этого издания — совершенно своеобразный порядок басен, установленный на основании чисто субъективных соображений (см. статью О. Е. Корша. "Новое издание басен Ф. " в «Филолог. Обозрении», т. XII, 1897). К изданию Havet примыкают многочисленные работы его по изучению Ф., последние из которых напечатаны в «Revue de Philologie» за 1900 и 1901 гг. Ф. неоднократно издавался и в России: «Ph. fabulae cum novo comment. Burmanni» (Митава, 1773); перевод с приложением латинского текста Ив. Баркова (СПб., 1787, 2 изд.); перевод, вместе с баснями Эзопа, с французского (М., 1792 и 2 изд., 1810); латинский текст (Полоцк, 1810); латинский текст, с объяснениями Н. Ф. Кошанского (СПб., 1814) — лучшее из русских изданий; басни Ф. сравниваются здесь с баснями Крылова, Дмитриева и Сумарокова (2 изд. СПб., 1832); латинский текст (М., 1840); латинский текст, с объяснениями В. Классовского и словарем А. Ладинского (СПб., 1874); Г. Веркгаупт, «Пособие к чтению и изучению Ф.» (с лат. текстом, М., 1888). См. статьи Л. А. Миллера в «Журн. Мин. Нар. Просв.», 1874, № 5 («De Ph. et Aviani fabulis»); 1875, № 4 («Ph. fabulae XX»); 1876, № 1 («О разрешении арзиса у Ф.»); 1876, № 4 («De emendandis Pn. fabulis»). A. M — н.

Фейербах

Фейербах (Людвиг Feuerbach) — замечательный немецкий философ (1804 — 72), сын криминалиста Ансельма Ф. Изучал богословие в Гейдельберге у гегельянца Дауба, от которого и воспринял идеи Гегеля; затем слушал самого Гегеля в Берлине. С 1828 г. читал лекции в Эрлангене; с 1836 г. жил около Байрёйта, потом в Рехенберге. Умер в бедности. Яркость и богатство идей, блеск и остроумие сочетаются в произведениях Фейербаха с парадоксальностью и большою неустойчивостью взглядов. Враждебный систематичности дух его философии, обусловленный пылкостью, страстностью, неуравновешенностью его натуры, напоминает произведения таких мыслителей, как Паскаль, Руссо, Шопенгауэр и Ницше. Ф. это вполне сознавал, говоря: «Ты хочешь знать, что я такое? Погоди, пока я перестану быть тем, что я теперь». Философское развитие Ф. лучше всего описано им самим: «Бог был моею первою мыслью, разум — второю, человек — третьей и последнею». От изучения теологии он перешел к увлечению гегелевской метафизикой, а от ее — к сенсуализму в теории познания и к антропологической точке зрения в религии. Таким образом, он, по меткому замечанию Ланге, пережил последовательно три фазиса философской мысли, которые Конт усматривал в истории всего человечества (теологический, метафизический и позитивный). Мы остановимся лишь на последнем фазисе в развитии Ф. «Истина, действительность, чувственность между собою тождественны... Очевидно только чувственное... Только там, где начинается чувственность, исчезает всякое сомнение и всякий спор». Поэтому чувства и суть органы познания, органы философии. Существование каких-либо всеобщих и необходимых законов или форм чувственности Ф. отвергает. Гегель в начале «Феноменологии духа» показывает, что чувственность сама по себе не дает никакого общего знания, что все чувственное текуче, единично, неповторяемо и, следовательно, несказанно — невыразимо словом; он разъясняет, что даже выражения «это — здесь» и «это — теперь» не характеризуют определенного бытия определенной вещи в определенном времени и месте. Ф., наоборот, убежден, что чувственность — единый источник истинного знания. Это неизбежно приводить его к отрицанию существования общих понятий и к признанию истинным единичного, конкретного. Повторяя, таким образом, ошибки сенсуалистов ХVIII в., Ф. не останавливается над подробным исследованием того, как чувственность может сама по себе быть источником знания; в тоже время Ф., вместе с Гегелем, глубоко убежден в могуществе разума, в возможности всеобщего и необходимого познания. В этом отношении он очень напоминает Ог. Конта, у которого сенсуализм точно также уживается с математическим складом ума в духе Декарта, стремящимся к установлению на твердых основах незыблемо достоверного познания. Другая характерная особенность теории познания Ф. заключается в его учении о туизме. Для него достоверность бытия определяется не только его доступностью собственному чувству человека, но и его реальностью для другого. Я. познаю тебя, раньше пробуждения собственного моего самосознания. Любовь к другим живым существам, солидарность с ними раскрывают передо мною истинное, реальное бытие: «любовь есть истинное онтологическое доказательство бытия предмета вне нашей мысли — и не существует никакого иного доказательства бытия, кроме любви и ощущения». Эта мысль, навеянная, очевидно, Шлейермахером, сближает Ф. с новейшими немецкими позитивистами: социальное доказательство реальности внешнего мира у Риля («Philos. Kritizismus», II, 57) и Авенариуса («Der Menschliche Weittegriff», 1891) напоминает взгляды Ф. В духовном развитой Ф. интерес к этике и религиозной проблеме был всегда преобладающим, и эта сторона его философии разработана гораздо полнее, чем вопросы теории познания.

Этика Ф. В 20-х годах прошлого столетия среди немецких философов-идеалистов господствовало мнение, что Кант неопровержимо доказал невозможность общеобязательной этики, построенной на эвдемонистической основе. В этом сходились столь различные мыслители, как Фихте, Гегель и Шопенгауэр. Наиболее видным из немногочисленных защитников эвдемонизма был Бенеке, выпустивший в свет в 1822 г. «Grundlegung zar Physik der Sitten»; но эта книга, по-видимому, осталась неизвестной Ф. Между тем, Ф. сходится с Бенеке в стремлении противопоставить «физику» нравов «метафизике» и развивает эту мысль в еще более радикальной форме, противопоставляя этику счастья господствующим нравственным учениям. Этика имеет своим объектом человеческую волю; но где нет побуждения, там нет и воли, а где нет побуждения к счастью, там нет и вообще никакого побуждения. «Нравственность без блаженства — это слово без смысла». На вопрос, как наряду со стремлением в личному блаженству в нас возникает прямо противоположное стремление к самоограничению, к служению на благо других, Ф. дает следующий ответ: сущность нравственности заключается в блаженстве, но не в блаженстве одиночном, а в многостороннем, распространяющемся на других, ибо "я" неотделимо от «ты». Стремление к счастью предполагает взаимную зависимость людей, заложенную в глубине человеческой природы: это явствует из половой противоположности, в которой «стремление к счастью можно удовлетворить не иначе, как удовлетворив вместе с тем, volens nolens, и стремление к счастью другого лица» (Иодль, «Ист. этики», стр. 226) — точка зрения, навеянная Руссо. Мысль о том, что личное стремление к счастью связано со стремлением к счастью других лиц, должна рано сложиться в уме человека: «тумаки его братьев и щипки его сестер научат его тому, что и чужое стремление к счастью вполне законно». Противоположность между склонностью и долгом несомненна и очень важна с нравственной точки зрения, но не абсолютна, как этого хотят «моральные сверхъестественники» (moralische Hyperphysiker); чувство долга естественно вырастает мало помалу на почве склонностей. Из того, что исполнение долга в конечном счете ведет к счастью, еще не следует, чтобы счастье непосредственно сопровождало исполнение долга. Импульс к счастью и чувство долга — изменчивые факторы: что теперь выполняется против воли, с усилием, с «надрывом», то впоследствии совершается непринужденно, легко, радостно. Даже трагическая гибель индивидуума — самопожертвование — может быть связано с счастливым сознанием проистекающего из него блага для других.

Религиозные идеи Ф. Самую замечательную сторону в философии Ф. представляет его учение о психогенезисе религиозных миросозерцаний. Это учение навеяно отчасти «Речами о религии» Шлейермахера. Ф. задается целью показать, каким путем в человечестве и в человеке постепенно складывается известное религиозное миросозерцание. Истинно и реально лишь чувственное; сверхчувственного, как некоторой сущности, лежащей вне природы и человеческого сознания, нет. Кантовские постулаты веры — Бог, свобода воли, бессмертие души — Ф. признает излишними. Он противопоставляет им формулу: «довольствуйся данным миром» и склоняется к атеизму и натурализму. В то же время он резко расходится с атеистами ХVIII в. в понимании психологического и исторического происхождения религии. В XVIII в. у представителей «просвещения» господствовал взгляд, что религия, в ее исторических формах, есть лишь плод невежества и суеверия с одной стороны, сознательной мистификации ради политических целей — с другой. Ф. противопоставляет этому грубому взгляду чрезвычайно остроумное описание психогенезиса религиозных чувств и представлений. Наклонность к религиозному творчеству коренится в природе человека, проистекая из присущего человеческому духу стремления к антропоморфизму. Не только дети и дикари, но и взрослые культурные люди обнаруживают стремление проектировать свои черты во вне. Религия есть важнейший вид такого антропоморфизма. Лучшие стороны своего "я" — своих помыслов, чувств и желаний — люди издревле ипостасировали в божественные реальности. Импульсом к этому одухотворению и обоготворению собственных идеалов в человечестве была всегдашняя резкая противоположность между тем, что есть, и тем, что должно быть. Религиозное творчество стремится устранить противоположность между желанием и достижением, которая всегда так мучительно ощущалась человеком. Боги — дети желания, продукты фантазии. Не Бог сотворил человека «по образу и подобию своему», а наоборот, человек сотворил богов. Человек в области религиозного творчества в воображении удовлетворяет стремлению к счастью. Он познает им же самим созданных богов, как сверхчеловеческие сущности; но это противоположение божеского и человеческого основано на иллюзии. Тем не менее историческое значение религии было огромное, так как она воплощала в себе лучшие идеи и чувства человечества, объединяя, в древнейший период, все сферы знания, искусства и практической деятельности. В настоящее время ее роль сыграна. Мы познали научным путем ту метафизическую иллюзию, которая лежит в основе религиозного творчества; секрет религиозных явлений отгадан, идейная сторона религии утрачивают свой raison d'etre. Эмоциональная ее основа также теряет свое значение. Религиозная потребность проистекала из невозможности удовлетворить желаниям и идеалам; но по мере прогресса наук, искусств и социальных форм жизни эти идеалы мало помалу осуществляются, и религия утрачивает то положительное значение, какое она имела в прошлом. Подобно тому, как теперь золотых дел мастер или поэт не нуждаются в покровительстве Гефеста или Аполлона, так, можно надеяться, человечество научится в будущем искусству быть счастливым и нравственным без содействия богов. — В религиозных воззрениях Ф. важна, по своему историческому значению, не метафизическая, а психологическая сторона. Атеистическая основа его религии человечества не представляла ничего нового, но нова и оригинальна психологическая попытка выяснить процесс естественного происхождения религиозных миросозерцаний, вовсе не связанная необходимо с выводами в духе догматического атеизма, к которым приходит Ф. Глубокие идеи Ф. в области психологии религии сообщили толчок плодотворным исследованиям по истории религии в трудах Штраусса, Ренана, Гаве, кн. С. Н. Трубецкого и др. С другой стороны, за ними последовал целый ряд этнографических исследований по первобытной религии (Леббока, Тайлора, Спенсера, Группе etc.). Наконец, они дали толчок новейшим психологическим работам в этой области, в которых более подробно исследуются факторы религиозного творчества (Гюйо, Маршалль, А. Ланге). Очень напоминают идеи Ф. мысли Lesbazeille'я в его статье: «Les buses psychologiques de lа religion»; он только оттеняет роль коллективного внушения в эволюции мифов. Учение Авенариуса об «интройэкции» (в его книге «Человеческое понятие о мире») и о том виде «тимематологической апперцепции», который он называет «антропоморфическим», также навеяны Ф. Есть много общего с Ф. в религиозных идеях Конта и Милля, но несомненно, что ни тот, ни другой не были знакомы с сочинениями Ф. Первым значительным произведением Ф. была «История новой философии от Бавона до Спинозы» (1833). Эта книга написана в духе гегелевской философии. В ней уже зарождается вопрос, который всегда всего более интересовал Ф. — вопрос об отношении философии к религии. Вторую часть истории философии составило исследование лейбницевской философии (1837), третью часть — характеристика философии Пьера Вейля (1838). В первых двух исследованиях Ф. придерживается пантеизма, высоко ценя философию Спинозы. Учение традиционной теологии о бессмертии здесь уже, однако, отвергается им, как и в раннем его анонимном произведении: «Мысли о смерти и бессмертии» (1830). Когда имя автора стало известно, Ф. навсегда потерял возможность быть профессором. Попытки его друзей доставить ему кафедру были безуспешны. В сочинении о Бейде Ф. впервые с особенной силой подчеркивает непримиримую противоположность между философией и религией. Он указывает на слепое подчинение авторитету и догм и на веру в чудо — как на основание богословия, на свободу разумного исследователя и изучение закономерности явлений — как на основание науки и философии. Здесь Ф. уже открыто склоняется к атеизму и намечает проблему психогенезиса религиозных догматов, как своеобразных метафизических иллюзий человеческого ума. Эта проблема разрабатывается Ф. детально в двух последующих сочинениях: «Философия и христианство» и «Сущность христианства» (есть заграничный русский перевод). В позднейших сочинениях: «Предварительные положения к философской реформе», «Основы философии будущего», «Сущность религии» и «Чтения о сущности религии» — Ф. в еще более резкой форме развивает свой сенсуализм, натурализм и антропологизм. Он уже склоняется к материализму («der Mensch ist, was erisst» и в этом отношении является одним из первых представителей неоматериализма, вышедшего из «крайней левой» гегелианизма. Философские и религиозные идеи Ф. оказали глубокое влияние на Маркса, Энгельса и других духовных вождей немецкой социал-демократии.

Сочинения Ф. : «De ratione una, universali, infinita» (Эрл., 1828, pro venia legendi); «Gedanken neber Tod und Unsterblichkeit» (1830); «Gesch. d. N. philos. von Bacon bis B. Spinosa» (1833); «Darstellung, Entwickelung and Kritik d. Leibnitzschen Philosophie» (1837); «P. Bayle»(1838); «Ueber Philosophie und Christenthum in Beziehung auf den der hegelschen Philosophie gemachten Vorwurf der Unebristlichkeit» (1839); «Das Wesen des Christenthums» (1841); «Vorlaufige Thesen zur Reform der Philosophie» (1842); «Grundsatze der Philosophie der Zukunft» (1843); «Das Wesen der Religion» (1845) и др. Полное собрание сочинений в 10 тт. вышло в 1846 — 66 гг. Сочинения о Ф. Дюринге, на которого Ф. оказал огромное влияние, считает Ф. величайшим философом XIX в., наряду с Контом. Признавая преувеличением такую оценку исторической роли Ф., нельзя не отметить тенденциозное умаление значения такой яркой и своеобразной индивидуальности, как Ф., немецкими профессорами философии. Лишенный возможности при жизни излагать свое учение с университетской кафедры, Ф. и после смерти подвергается систематическому замалчиванию со стороны представителей официальной науки. Литература о Ф. очень бедна. Наиболее ранняя монография, посвященная философии Ф.: «Darstellung und Kritik der Philosophie L. Feuerbach's» (1847) принадлежит Шаллеру. В 1874 г. появилась книга Грюна: «L. F. in seinem Briefwechsel and Nachlass sowie in seiner philos. Charakterentwicklung», заключающая в себе ценный сырой материал. В 1888 г. вышло сочинение Энгельса: «L. F. und der Ausgang der klassisch deutschen Philosophie». Интересна статья Wintzer'a в "Archiv fur Syst. Philos. " 1892 г. по этике Ф. (стр. 187). Более обстоятельные в философском отношении монографии — Штарке, "L. F. " (1885) и Bolin, «Ueber L. F. 's Briefwechsel und Nachlass» (1891). Курьезно то, что Штарке — датчанин, а Болин — финн. В интересной статье Н. Н. Страхова («Борьба с Западом в рус. литературе», 1883, т. 2) разбирается теория познания Ф. Этические воззрения Ф. превосходно изложены Иодлем в «История этики» (т. II, 219 — 236, пер. под ред. В. С. Соловьева). Ценные замечания о Ф. имеются в «Истории материализма» Ланге и в «Истории новейшей философии» Гёфдинга. И. Лапшин.