- 1019 Просмотров
- Обсудить
«Счастлив был древний Орест…»
Счастлив был древний Орест, что, при всем его прочем
безумстве,
Все-таки бредом моим не был так мучим, Левкар, —
Не подвергал искушенью он друга факидского, с целью
Дружбу его испытать, делу же только учил.
Иначе скоро, пожалуй, товарища он потерял бы.
И у меня уже нет многих Пиладов моих.
«Ищет везде, Эпикид, по горам с увлеченьем охотник…»
Ищет везде, Эпикид, по горам с увлеченьем охотник
Зайца иль серны следов. Инею, снегу он рад…
Если б, однако, сказали ему: «Видишь, раненный
насмерть
Зверь здесь лежит», он такой легкой, добычи б
не взял.
Так и любовь моя: рада гоняться она за бегущим,
Что же доступно, того вовсе не хочет она.
«Не выношу я поэмы киклической…»
Не выношу я поэмы киклической, скучно дорогой
Той мне идти, где снует в разные стороны люд;
Ласк, расточаемых всем, избегаю я, брезгаю воду
Пить из колодца: претит общедоступное мне.
Поэту Гераклиту
Кто-то сказал мне о смерти твоей, Гераклит, и заставил
Тем меня слезы пролить. Вспомнилось мне, как
с тобой
Часто в беседе мы солнца закат провожали. Теперь же
Прахом ты стал уж давно, галикарнасский мой друг!
Но еще живы твои соловьиные песни: жестокий,
Все уносящий Аид рук не наложит на них.
На поэму Креофила
Труд Креофила, в чьем доме божественный принят
когда-то
Был песнопевец, скорблю я об Эврита судьбе,
О златокудрой пою Иолее. Поэмой Гомера
Даже слыву. Велика честь Креофилу, о Зевс!
На Архилоха
Эти стихи Архилоха, его полнозвучные ямбы, —
Яд беспощадной хулы, гнева кипучего яд…
Автоэпитафия
Баттова сына могилу проходишь ты, путник. Умел он
Песни слагать, а подчас и за вином не скучать.
Эпитафия Батту
Кто бы ты ни был, прохожий, узнай: Каллимах из Кирены
Был мой родитель, и сын есть у меня Каллимах.
Знай и о них: мой отец начальником нашего войска,
Сын же искусством певца зависть умел побеждать.
Не удивляйся — кто был еще мальчиком музам приятен,
Тот и седым стариком их сохраняет любовь.
Эпитафия утонувшему
Кто ты, скиталец, погибший в волнах? Твое тело Леонтих,
На побережье найдя, в этой могиле зарыл,
Плача о собственной доле, — и сам ведь, не зная покоя,
Чайкою всю свою жизнь носится он по морям.
Саону
Здесь почивает Саон, сын Дикона, аканфиец родом.
Сон добродетельных свят — мертвыми их не зови.
Фериду
Немногословен был друг-чужеземец, и стих мой таков же:
Сын Аристея, Ферид, с Крита, был стадиодром.
Крефиде
Девушки Самоса часто душою скорбят по Крефиде,
Знавшей так много о чем порассказать, пошутить,
Словоохотливой милой подруге. Теперь почивает
В этой могиле она сном, неизбежным для всех.
Астакиду
Пасшего коз Астакида на Крите похитила нимфа
Ближней горы, и с тех пор стал он святой Астакид.
В песнях своих под дубами диктейскими уж не Дафниса,
А Астакида теперь будем мы петь, пастухи.
Клеомброту
Солнцу сказавши «прости», Клеомброт-амбракиец
внезапно
Кинулся вниз со стены прямо в Аид. Он не знал
Горя такого, что смерти желать бы его заставляло:
Только Платона прочел он диалог о душе.
На Тимона-Мизантропа
— Тимон, ты умер, — что ж, лучше тебе или хуже в Аиде?
— Хуже! Аид ведь куда больше людьми заселен.
На могиле Хариданта
— Здесь погребен Харидант? — Если сына киренца
Аримны
Ищешь, то здесь. — Харидант, что там, скажи,
под землей?
— Очень темно тут. — А есть ли пути, выводящие к небу?
— Нет, это ложь. — А Плутон? — Сказка.
— О, горе же нам!
Феэтету
Новой дорогой пошел Феэтет. И пускай ему этим
Новым путем до сих пор, Вакх, не дается твой плющ,
Пусть на короткое время других восхваляет глашатай, —
Гений его прославлять будет Эллада всегда.
«Если ты в Кизик придешь…»
Если ты в Кизик придешь, то сразу отыщешь Гиппака,
Как и Дидиму: ведь их в городе знает любой.
Вестником горя ты будешь для них, но скажи, не скрывая,
Что подо мной погребен Критий, любимый их сын.
«Если бы не было быстрых судов…»
Если бы не было быстрых судов, то теперь не пришлось бы
Нам горевать по тебе, сын Диоклида, Сопол.
Носится где-то твой труп по волнам, а могила пустая,
Мимо которой идем, носит лишь имя твое.
«Может ли кто наверное знать наш завтрашний жребий?..»
Может ли кто наверное знать наш завтрашний жребий?
Только вчера мы тебя видели с нами, Хармид.
С плачем сегодня тебя мы земле предаем. Тяжелее
Здесь Диофонту-отцу уже не изведать беды.
«Пьяницу Эрасиксена винные чаши сгубили…»
Пьяницу Эрасиксена винные чаши сгубили:
Выпил несмешанным он сразу две чаши вина.
«Здесь, Артемида, тебе эта статуя — дар Филераты…»
Здесь, Артемида, тебе эта статуя — дар Филераты;
Ты же, подарок приняв, деве защитницей будь.
ГЕДИЛ
Эпитафия флейтисту Феону
В этой могиле Феон, сладкозвучный флейтист, обитает.
Радостью мимов он был и украшеньем фимел.
Умер, ослепнув под старость, он, Скирпалов сын. Еще
в детстве,
Славя рожденье его, Скирпал прозванье ему
Дал Эвпалама и этим прозваньем на дар от природы —
Ловкость ручную его, предугадав, указал.
Песенки Главки, шутливой внушенные музой, играл он,
Милого пьяницу он, Баттала, пел за вином,
Котала, Панкала славил… Почтите же словом привета
Память флейтиста-певца, молвите: «Здравствуй,
Феон!»
Приношение Киприде
Сила предательских кубков вина и любовь Никагора
К ложу успели вчера Аглаонику склонить.
Нынче приносится ею Киприде дар девичьей страсти,
Влажный еще и сейчас от благовонных мастей:
Пара сандалий, грудные повязки — свидетели первых,
Острых мучений любви, и наслажденья, и сна.
Застольная
Выпьем! Быть может, какую-нибудь еще новую песню,
Нежную, слаще, чем мед, песню найдем мы в вине.
Лей же хиосское, лей его кубками мне, повторяя:
«Пей и будь весел, Гедил!» Жизнь мне пуста
без вина.
АСКЛЕПИАД САМОССКИЙ
«Тихо, венки мои, здесь на двустворчатой двери висите…»
Тихо, венки мои, здесь на двустворчатой двери висите,
Не торопитесь с себя сбрасывать на пол листки,
Каплями слез залитые, — слезливы у любящих очи! —
Но лишь появится он здесь, на пороге дверей,
Сразу же капли стряхните дождем на него, чтоб обильно
Светлые кудри ему слезы омыли мои.
«Трижды, трескучее пламя, тобою клялась Гераклея…»
Трижды, трескучее пламя, тобою клялась Гераклея
Быть у меня — и нейдет. Пламя, коль ты божество,
То отвратись от неверной. Как только играть она станет
С милым, погасни тотчас и в темноте их оставь.
«Если бы, крылья себе золотые достав и повесив…»
Если бы, крылья себе золотые достав и повесив
На белоснежном плече полный стрелами колчан,
Рядом с Эротом ты стал, то, Гермесом клянусь, не узнала б
И Афродита сама, кто из двоих ее сын.
«Лука еще не носящий, не зрелый, а новорожденный…»
Лука еще не носящий, не зрелый, а новорожденный,
К Пафии взоры свои мой поднимает Эрот
И, с золотою дощечкой в руке, ей лепечет о чарах
Как Филократа души, так и твоей, Антиген.
«Страсти улика — вино…»
Страсти улика — вино. Никагора, скрывавшего долго
Чувства свои, за столом выдали чаши вина:
Он прослезился, потупил глаза и поник головою,
И на висках у него не удержался венок.
«Прежде, бывало, в объятьях душил Археад меня; нынче ад…»
Прежде, бывало, в объятьях душил Археад меня; нынче ад
К бедной ко мне и шутя не обращается он.
Но не всегда и медовый Эрот нам бывает приятен, —
Часто, лишь боль причинив, сладок становится бог.
«Снегом и градом осыпь меня, Зевс!..»
Снегом и градом осыпь меня, Зевс! Окружи темнотою,
Молнией жги, отряхай с неба все тучи свой!
Если убьешь, усмирюсь я; но если ты жить мне позволишь,
Бражничать стану опять, как бы ни гневался ты.
Бог мною движет сильнейший тебя: не ему ли послушный,
Сам ты дождем золотым в медный спускался чертог?
«Брось свою девственность…»
Брось свою девственность. Что тебе в ней? За порогом
Аида
Ты не найдешь никого, кто полюбил бы тебя.
Только живущим даны наслажденья любви; в Ахероне
После, о дева, лежать будем мы — кости и прах.
«Сладок холодный напиток для жаждущих в летнюю пору…»
Сладок холодный напиток для жаждущих в летнюю пору:
После зимы морякам сладок весенний зефир;
Слаще, однако, влюбленным, когда, покрываясь одною
Хленон, на ложе вдвоем славят Киприду они.
«Я наслаждался однажды игрою любви с Гермионой…»
Я наслаждался однажды игрою любви с Гермионой.
Пояс из разных цветов был, о Киприда, на ней.
И золотая была на нем надпись: «Люби меня вволю,
Но не тужи, если мной будет другой обладать»
«Долгая ночь…»
Долгая ночь, середина зимы, и заходят Плеяды.
Я у порога брожу, вымокший весь под дождем,
Раненный жгучею страстью к обманщице этой… Киприда
Бросила мне не любовь — злую стрелу из огня.
«Чары Дидимы пленили меня…»
Чары Дидимы пленили меня, и теперь я, несчастный,
Таю, как воск от огня, видя ее красоту.
Если черна она, что за беда? Ведь и уголья даже,
Стоит их только нагреть, рдеют, как чашечки роз.
«Сбегай, Деметрий, на рынок к Аминту…»
Сбегай, Деметрий, на рынок к Аминту. Спроси три
главкиска,
Десять фикидий да две дюжины раков-кривуш.
Пересчитай непременно их сам! И, забравши покупки,
С ними сюда воротись. Да у Фавбория шесть
Розовых купишь венков. Поспешай! По пути за Триферой
Надо зайти и сказать, чтоб приходила скорей.
«Нáннион и Биттó…»
Нáннион и Биттó, обе с Самоса, храм Афродиты
Уж не хотят посещать узаконенным путем,
А перешли на другое, что гадко. Царица Киприда!
Взор отврати свой от них, кинувших ложе твое.
«Археанасса, гетера, зарыта здесь…»
Археанасса, гетера, зарыта здесь, колофоиянка,
Даже в морщинах у ней сладкий ютился Эрот.
Вы же, любовники, первый срывавшие цвет ее жизни,
Можно представить, каким вас опалило огнем!
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.