Меню
Назад » »

Луций Анней Сенека (66)

О самом себе
1
Двадцать два года прожить не успев, уж устал я от жизни.
Что вы томите, за что жжете, эроты, меня?
Если несчастье случится со мною, что станете делать?
В кости беспечно играть будете вы, как всегда.
2
Пей же, Асклепиад! Что с тобою? К чему эти слезы?
Не одного ведь тебя Пафия в сеть завлекла,
И не в тебя одного посылались жестоким Эротом
Стрелы из лука. Зачем в землю ложиться живым?
Чистого выпьем вина Дионисова! Утро коротко.
Станем ли лампы мы ждать, вестницы скорого сна?
Выпьем же, весело выпьем! Несчастный, конец уже близок,
Будем покоиться мы долгую, долгую ночь.
Эпитафия моряку
Вспять хоть на восемь локтей отступи, беспокойное море,
Там поднимись высоко, волны кидай и бушуй.
Если ж разроешь могилу Эвмара, добра никакого
В ней все равно не найдешь — кости увидишь и прах.
На гроб Аянта
Здесь, у могилы Аянта, сижу я, несчастная Доблесть,
Кудри обрезав свои, с грустью великой в душе.
Тяжко скорблю я о том, что теперь у ахеян, как видно,
Ловкая, хитрая Ложь стала сильнее меня.
На бюст Александра Македонского
Полный отважности взор Александра и весь его облик
Вылил из меди Лисипп. Словно живет эта медь!
Кажется, глядя на Зевса, ему говорит изваянье:
«Землю беру я себе, ты же Олимпом владей».
На статую Вереники
Изображенье Киприды здесь видим мы, не Вереники:
Трудно решить, на кого больше походит оно.
Гесиоду
Музы тебя, Гесиод, увидали однажды пасущим
В полдень отару овец на каменистой горе
И, обступивши кругом всей толпою, тебе протянули
Лавра священного ветвь с пышною, свежей листвой.
Также воды из ключа геликонского дали, который
Прежде копытом своим конь их крылатый пробил:
Этой водою упившись, воспел ты работы и роды
Вечно блаженных богов, как и героев былых.
На «Лиду» Антимаха
Лидой зовусь я и родом из Лидии. Но надо всеми
Внучками Кодра меня славой вознес Антимах.
Кто не поет обо мне? Кем теперь не читается «Лида» —
Книга, которую он с музами вместе писал?
На поэму Эринны
Это Эринны пленительный труд, девятнадцатилетней
Девушки труд — оттого и невелик он; а все ж
Лучше он многих других. Если б смерть не пришла к ней
так рано,
Кто бы соперничать мог славою имени с ней?

АЛЕКСАНДР ЭТОЛИЙСКИЙ

Алкман
Будь я тобою воспитан, о родина, древние Сарды,
Я бы с кратером ходил или в тимпан ударял,
Раззолоченный евнух. А в богатой трофеями Спарте
Став гражданином, теперь имя Алкмана ношу.
Муз геликонских узнал и щедротами их возвеличен
Больше могучих царей, больше, чем Гиг и Даскил.

ЛЕОНИД ТАРЕНТСКИЙ

Приношения тарентинцев Афине
1
Восемь высоких щитов, восемь шлемов, нагрудников
тканых,
Столько же острых секир с пятнами крови на них
Корифасийской Афине — от павших луканов добычу —
Сын Эвантеев принес, Гагнон, могучий в бою.
2
Эти большие щиты от луканов, уздечки и копья,
Бьющие в оба конца, гладкие, сложены в ряд
В жертву Палладе. Тоскуют они по коням и по людям,
Но и людей и коней черная смерть унесла.
Приношение Пирра Афине
В храме Итонской Афины повешены Пирром-молоссом
Смелых галатов щиты. В дар их принес он, разбив
Войско царя Антигона. Дивиться ль тому? Эакиды —
С давних времен до сих пор славные всюду бойцы.
К Афродите
Тайная, кротко прими в благодарность себе от скитальца,
Что по своей бедноте мог принести Леонид:
Эти лепешки на масле, хранимые долго оливы,
Свежий, недавно с ветвей сорванный фиговый плод,
Малую ветку лозы виноградной с пятком на ней ягод,
Несколько капель вина — сколько осталось на дне…
Если, богиня, меня, исцелив от болезни, избавишь
И от нужды, принесу в жертву тебе я козу.
Афродита в Спарте
Молвил однажды Киприде Эрот: «Одевайся в доспехи,
Или из Спарты уйди! Бредит наш город войной».
Но, усмехнувшись, сказала она: «Как была безоружной,
Так и останусь, а жить все-таки в Спарте хочу».
Нет у Киприды доспехов: бесстыдники лишь утверждают,
Не знатоки, будто здесь ходит богиня в броне.
«Эрот» Праксителя
В Феспиях чтут одного лишь Эрота, дитя Афродиты,
И признают только тот образ Эрота, в каком
Бога познал сам Пракситель, в каком его видел у Фрины
И, изваяв, ей как дань собственной страсти поднес…
«Афродита Анадиомена» Апеллеса
Киприду, вставшую сейчас из лона вод
И мокрую еще от пены, Апеллес
Не написал здесь, нет! — воспроизвел живой,
Во всей ее пленительной красе. Смотри:
Вот руки подняла, чтоб выжать волосы,
И взор уже сверкает страстью нежною,
И — знак расцвета — грудь кругла, как яблоко.
Афина и жена Кронида говорят:
«О Зевс, побеждены мы будем в споре с ней».
«Прочь от лачуги моей убегайте…»
Прочь от лачуги моей убегайте, подпольные мыши!
Вас не прокормит пустой ларь Леонида.
Старик Рад, коли есть только соль у него да два хлебца ячменных,
Этим довольными быть нас приучили отцы.
Что же ты, лакомка, там в уголке понапрасну скребешься,
Крошки от ужина в нем не находя ни одной?
Брось бедняка и беги поскорее в другие жилища,
Где ты побольше себе корма добудешь, чем здесь.
«Не подвергай себя…»
Не подвергай себя, смертный, невзгодам скитальческой
жизни,
Вечно один на другой переменяя края.
Не подвергайся невзгодам скитанья, хотя бы и пусто
Было жилище твое, скуп на тепло твой очаг,
Скуден был хлеб твой ячменный, мука не из важных,
хотя бы
Тесто месилось рукой в камне долбленом, хотя б
К хлебу за трапезой бедной приправой единственной были
Тмин, да порей у тебя, да горьковатая соль.
Призыв Приапа
Время отправиться в путь! Прилетела уже щебетунья
Ласточка; мягко опять западный ветер подул,
Снова луга зацвели, и уже успокоилось море,
Что под дыханием бурь волны вздымало свои.
Пусть же поднимут пловцы якоря и отвяжут канаты;
Пусть отплывает судно, все паруса распустив!
Так я напутствую вас, Приап, охраняющий пристань:
Смело с товаром своим в путь отправляйся, пловец!
Анакреонту
Смотри, как от вина старик шатается
Анакреонт, как плащ, опустясь к ногам его,
Волочится. Цела одна сандалия,
Другой уж нет. Но все еще на лире он
Играет и поет, все восхваляет он
Бафилла иль, красавец Мегистей, тебя…
Храни его, о Вакх, чтоб не упал старик.
Гомеру
Звезды и даже Селены божественный диск затмевает
Огненный Гелий собой, правя по небу свой путь.
Так и толпа песнопевцев бледнеет, Гомер, пред тобою,
Самым блестящим огнем между светилами муз.
Эринне
Деву-певицу Эринну, пчелу меж певцами, в то время
Как на лугах пиерид ею срывались цветы,
В брачный чертог свой похитил Аид. Да, сказала ты
правду,
Умная девушка, нам, молвив: «Завистлив Аид».
Теллену
Это могила Теллена. Под насыпью малою старец,
Первый умевший слагать песни смешные, лежит.
Диогену
Мрачный служитель Аида, которому выпала доля
Плавать на черной ладье по ахеронским ведам,
Мне, Диогену-собаке, дай место, хотя бы и было
Тесно от мертвых на нем, этом ужасном суднé.
Вся моя кладь — это сумка, да фляжка, да ветхое платье;
Есть и обол — за провоз плата умерших тебе.
Все приношу я в Аид, чем при жизни своей обладал я,
После себя ничего я не оставил живым.
Автоэпитафия
От Италийской земли и родного Тарента далеко
Здесь я лежу, и судьба горше мне эта, чем смерть.
Жизнь безотрадна скитальцам. Но музы меня возлюбили
И за печали мои дали мне сладостный дар.
И не заглохнет уже Леонидово имя, но всюду,
Милостью муз, обо мне распространится молва.
На киника Сохарея
Посох и пара сандалий, добытых от Сохарея,
Старого киника, здесь, о Афродита, лежат
С грязною фляжкой для масла и с полною мудрости
древней,
Очень дырявой сумой — или остатком сумы,
А положил их в обильном венками преддверии храма
Родои-красавец за то, что полонил мудреца.
Эпитафия Фидону
Вечность была перед тем, как на свет появился ты,
смертный;
В недрах Аида опять вечность пройдет над тобой.
Что ж остается для жизни твоей? Велика ль ее доля?
Точка, быть может, одна — если не меньше того.
Скупо урезана жизнь, но и в ней не находим мы счастья;
Хуже, напротив, она, чем ненавистная смерть.
Лучше беги от нее, полной бурь, и, подобно Фидону,
Критову сыну, скорей в пристань Аида плыви.
Дорога в Аид
Дорогой, что в Аид ведет, спокойно ты
Иди! Не тяжела она для путника
И не извилиста ничуть, не сбивчива,
А так пряма, ровна и так полога вся,
Что, и закрыв глаза, легко пройдешь по ней.
Жертва критских пиратов
Критяне все нечестивцы, убийцы и воры морские,
Знал ли из критских мужей кто-либо совесть и честь?
Вот и меня, Тимолита несчастного, плывшего морем
С малою кладью добра, бросили в воду они.
Плачут теперь надо мною живущие на море чайки;
Здесь, под могильным холмом, нет Тимолита костей.
Жертва акулы
Похоронен и в земле я и в море, — такой необычный
Жребий был Фарсию, мне, сыну Хармида, сужден.
В глубь Ионийского моря пришлось мне однажды
спуститься,
Чтобы оттуда достать якорь, застрявший на дне.
Освободил я его и уже выплывал на поверхность,
Даже протягивать стал спутникам руки свои,
Как был настигнут внезапно огромною хищною рыбой,
И оторвала она тело до пояса мне.
Наполовину лишь труп мой холодный подобран пловцами,
А половина его хищницей взята морской.
Здесь, на прибрежье, зарыты останки мои, о прохожий!
В землю ж родную — увы! — я не вернусь никогда.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar