- 899 Просмотров
- Обсудить
ПАЛЛАД
«Наг я на землю, пришел…»
Наг я на землю, пришел, и нагим же сойду я под землю.
Стоит ли стольких трудов этот конец мой нагой?
«Всякая женщина — зло…»
Всякая женщина — зло. Но дважды бывает хорошей:
Или на ложе любви, или на смертном одре.
Ипатии
Когда ты предо мной и слышу речь твою,
Благоговейно взор в обитель чистых звезд
Я возношу, — так все в тебе, Ипатия,
Небесно — и дела, и красота речей,
И чистый, как звезда, науки мудрой свет.
На статую Геракла, опрокинутую христианами
Медного Зевсова сына, которому прежде молились,
Видел поверженным я на перекрестке путей
И в изумленье сказал: «О трехлунный, защитник
от бедствий,
Непобедимый досель, в прахе лежишь ты теперь!»
Ночью явился мне бог и в ответ произнес, улыбаясь:
«Времени силу и мне, богу, пришлось испытать».
На статуи богов, перенесенные для христианского культа в дом некоей Марины
Став христианами, боги, владельцы чертогов Олимпа,
Здесь обитают теперь невредимыми, ибо отныне
Не предают их сожженью плавильня и мех поддувальный.
Грекам
1
Мне кажется, давно мы, греки, умерли,
Давно живем, как призраки несчастные,
И сон свой принимаем за действительность.
А может быть, мы живы, только жизнь мертва?
2
О, худшее из зол — зло зависти, вражда
К любимцам божеетва, счастливым меж людьми!
Безумцы, ею так ослеплены мы все,
Так в рабство глупости спешим отдать себя!
Мы, эллины, лежим, во прах повержены
И возложив свои надежды мертвые
На мертвецов. Так все извращено теперь.
На Грамматику
1
Книги, орудия муз, причинившие столько мучении,
Распродаю я, решив переменить ремесло.
Музы, прощайте! Словесность, я должен расстаться
с тобою, —
Иначе синтаксис твой скоро уморит меня.
2
Целый пентастих проклятый грамматике служит началом:
В первом стихе его гнев; гибельный гнев — во втором,
Где говорится еще и о тысячах бедствий ахейцев;
Многие души в Аид сводятся — в третьем стихе;
Пищей становятся псов плотоядных герои — в четвертом;
В пятом стихе — наконец — птицы и гневный Кронид.
Как же грамматику тут, после всех этих страшных проклятий,
После пяти падежей, бедствий больших не иметь?
3
С гибельным гневом связался, несчастный, я брачным
союзом;
С гнева начало ведет также наука моя. Горе мне, горе!
Терплю от двойной неизбежности гнева —
И от грамматики я, и от сварливой жены.
«Зевс отплатил нам огнем за огонь…»
Зевс отплатил нам огнем за огонь, дав нам в спутники
женщин,
Лучше бы не было их вовсе — ни жен, ни огня!
Пламя хоть гасится скоро, а женщина — неугасимый,
Жгучий, дающий всегда новые вспышки огонь.
«Чужд я надежде, не грежу о счастье…»
Чужд я надежде, не грежу о счастье; последний остаток
Самообмана исчез. В пристань вошел я давно.
Беден мой дом, но свобода под кровом моим обитает,
И от богатства обид бедность не терпит моя.
«Солнце — наш бог лучезарный…»
Солнце — наш бог лучезарный. Но если б лучами своими
Нас оскорбляло оно, я бы не принял лучей.
«Полон опасностей путь нашей жизни…»
Полон опасностей путь нашей жизни. Застигнуты бурей,
Часто крушение в нем терпим мы хуже пловцов.
Случай — наш кормчий, и в жизни, его произволу
подвластны,
Мы, как по морю, плывем, сами не зная куда.
Ветром попутным одни, а другие противным гонимы,
Все мы одну, наконец, пристань находим — в земле.
«С плачем родился я…»
С плачем родился я, с плачем умру; и в течение целой
Жизни своей я встречал слезы на каждом шагу.
О, человеческий род многослезный, бессильный и жалкий,
Властно влекомый к земле и обращаемый в прах!
«Сцена и шутка вся жизнь…»
Сцена и шутка вся жизнь. Потому — иль умей веселиться,
Бремя заботы стряхнув, или печали неси.
«Много тяжелых мучений несет ожидание смерти…»
Много тяжелых мучений несет ожидание смерти;
Смерть же, напротив, дает освобожденье от мук;
А потому не печалься о том, кто уходит от жизни, —
Не существует болей, переживающих смерть.
«Золото, лести отец, порожденье тревоги и горя…»
Золото, лести отец, порожденье тревоги и горя,
Страшно тебя не иметь; горе — тобой обладать.
«Злого и свиньи кусают, — гласит поговорка…»
«Злого и свиньи кусают», — гласит поговорка, однако
Правильней, кажется мне, было б иначе сказать:
Добрых и тихих людей даже свиньи кусают, а злого,
Верь, не укусит и змей — сам он боится его.
«Мне кажется порой и бог философом…»
Мне кажется порой и бог философом,
Который не сейчас казнит хулителей,
А медлит, но больней зато впоследствии
Наказывает их, несчастных, за грехи.
«Спал, говорят, под стеной обветшалой однажды убийца…»
Спал, говорят, под стеной обветшалой однажды убийца;
Но, появившись во сне, ночью Серапис ему
В предупрежденье сказал: «Где лежишь ты, несчастный?
Немедля
Встань и другое себе место найди для спанья».
Спавший проснулся, скорей отбежал от стены, и тотчас же,
Ветхая, наземь она с треском упала за ним.
Радостно утром принес в благодарность он жертву
бессмертным,
Думая: видно, и нас, грешников, милует бог.
Ночью, однако, опять ему снился Серапис и молвил:
«Воображаешь, глупец, будто пекусь я о злых?
Не дал тебе я вчера умереть безболезненной смертью,
Но через это, злодей, ты не минуешь креста».
На скупого
В сутки обедают раз. Но когда Саламин угощает,
Мы, возвратившись домой, снова садимся за стол.
На хирурга
Лучше на суд гегемону, казнящему смертью злодеев,
Отданным быть, чем тебе в руки, Геннадий, попасть:
Тот, по закону карая, разбойникам головы рубит,
Ты же, невинных губя, с них еще плату берешь.
На актеров
1
Мемфис курносый играл в пантомиме Ниобу и Дафну,
Деревом Дафна его, камнем Ниоба была.
2
Комику Павлу приснился Менандр и сказал: «Никакого
Зла я не сделал тебе. Что ж ты бесславишь меня?»
На монахов
Если зовутся они «одинокими», что ж их так много?
Где одиночество тут, в этой огромной толпе?
«Эта любовь твоя — ложь…»
Эта любовь твоя — ложь, да и любишь-то ты поневоле.
Большей неверности нет, нежели так полюбить.
«Нику печальную некто вчера в нашем городе видя…»
Нику печальную некто вчера в нашем городе видя,
Молвил: «Богиня, скажи, что приключилось
с тобой?»
Сетуя громко, она, и судей кляня, отвечала:
«Ныне Патрикию я — ты лишь не знал — отдана».
Ника и та загрустила: ее против правил Патрикий
Взял на лету, как моряк ветер попутный берет.
ФЕОН АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ
О планетах
Семь блуждающих звезд чрез порог-переходят Олимпа,
Каждая круг совершая в свое неизменное время:
Ночи светильник — Луна, легкокрылый Меркурий, Венера,
Марс дерзновенный, угрюмый Сатурн, и веселое Солнце,
И прародитель Юпитер, природе всей давший начало.
Между собой они делят и род наш: есть также и в людях
Солнце, Меркурий, Луна, Марс, Венера, Сатурн и Юпитер;
Ибо в удел получаем и мы со струями эфира
Слезы и смех, гнев, желанье, дар слова, и сон, и рожденье.
Слезы дает нам Сатурн, речь — Меркурий, рожденье —
Юпитер;
Гнев наш от Марса, от Месяца — сон, от Венеры — желанье;
Смех же исходит от Солнца; оно заставляет смеяться
Как человеческий ум, так равно и весь мир беспредельный.
Женский портрет. Мозаика из Помпей. Неаполь, музей
Погибшему в море
Ты зимородков, Леней, потревожил на море, но молча
Мать над холодной твоей, влажной могилой скорбит.
МАРИАН СХОЛАСТИК
Горячий ключ
Здесь, под яворов тенью, Эрот почивал утомленный,
В сладком сне к ключевым нимфам свой факел
склонив,
Нимфы шепнули друг дружке: «Что медлим? Погасим
светильник!
С ним погаснет огонь, сердце палящий людей!»
Но светильник и воды зажег: с той поры и поныне
Нимфы, любовью горя, воды кипящие льют.
Предместье Aмасии
Да, хороша эта роща Эрота, где нежным дыханьем
Стройных деревьев листву тихо колышет зефир,
Где, освеженная влагой, цветами вся блещет поляна,
Радуя глаз красотой свитых с фиалками роз,
И из тройных, друг над другом лежащих сосков на поляну
Льет водяную струю нимфы-красавицы грудь.
Там, под тенистою кущей деревьев течет седовласый
Ирис, — там гамадриад пышноволосых приют.
Здесь же, в саду, зеленеют плоды маслянистой оливы,
Зреет на солнце везде в гроздьях больших виноград.
А соловьи распевают вокруг, и в ответ им цикады
Мерно выводят свою звонко-певучую трель.
Гостеприимное место открыто для путника — мима
Не проходи, а возьми в дар от него что-нибудь.
«Наг я на землю, пришел…»
Наг я на землю, пришел, и нагим же сойду я под землю.
Стоит ли стольких трудов этот конец мой нагой?
«Всякая женщина — зло…»
Всякая женщина — зло. Но дважды бывает хорошей:
Или на ложе любви, или на смертном одре.
Ипатии
Когда ты предо мной и слышу речь твою,
Благоговейно взор в обитель чистых звезд
Я возношу, — так все в тебе, Ипатия,
Небесно — и дела, и красота речей,
И чистый, как звезда, науки мудрой свет.
На статую Геракла, опрокинутую христианами
Медного Зевсова сына, которому прежде молились,
Видел поверженным я на перекрестке путей
И в изумленье сказал: «О трехлунный, защитник
от бедствий,
Непобедимый досель, в прахе лежишь ты теперь!»
Ночью явился мне бог и в ответ произнес, улыбаясь:
«Времени силу и мне, богу, пришлось испытать».
На статуи богов, перенесенные для христианского культа в дом некоей Марины
Став христианами, боги, владельцы чертогов Олимпа,
Здесь обитают теперь невредимыми, ибо отныне
Не предают их сожженью плавильня и мех поддувальный.
Грекам
1
Мне кажется, давно мы, греки, умерли,
Давно живем, как призраки несчастные,
И сон свой принимаем за действительность.
А может быть, мы живы, только жизнь мертва?
2
О, худшее из зол — зло зависти, вражда
К любимцам божеетва, счастливым меж людьми!
Безумцы, ею так ослеплены мы все,
Так в рабство глупости спешим отдать себя!
Мы, эллины, лежим, во прах повержены
И возложив свои надежды мертвые
На мертвецов. Так все извращено теперь.
На Грамматику
1
Книги, орудия муз, причинившие столько мучении,
Распродаю я, решив переменить ремесло.
Музы, прощайте! Словесность, я должен расстаться
с тобою, —
Иначе синтаксис твой скоро уморит меня.
2
Целый пентастих проклятый грамматике служит началом:
В первом стихе его гнев; гибельный гнев — во втором,
Где говорится еще и о тысячах бедствий ахейцев;
Многие души в Аид сводятся — в третьем стихе;
Пищей становятся псов плотоядных герои — в четвертом;
В пятом стихе — наконец — птицы и гневный Кронид.
Как же грамматику тут, после всех этих страшных проклятий,
После пяти падежей, бедствий больших не иметь?
3
С гибельным гневом связался, несчастный, я брачным
союзом;
С гнева начало ведет также наука моя. Горе мне, горе!
Терплю от двойной неизбежности гнева —
И от грамматики я, и от сварливой жены.
«Зевс отплатил нам огнем за огонь…»
Зевс отплатил нам огнем за огонь, дав нам в спутники
женщин,
Лучше бы не было их вовсе — ни жен, ни огня!
Пламя хоть гасится скоро, а женщина — неугасимый,
Жгучий, дающий всегда новые вспышки огонь.
«Чужд я надежде, не грежу о счастье…»
Чужд я надежде, не грежу о счастье; последний остаток
Самообмана исчез. В пристань вошел я давно.
Беден мой дом, но свобода под кровом моим обитает,
И от богатства обид бедность не терпит моя.
«Солнце — наш бог лучезарный…»
Солнце — наш бог лучезарный. Но если б лучами своими
Нас оскорбляло оно, я бы не принял лучей.
«Полон опасностей путь нашей жизни…»
Полон опасностей путь нашей жизни. Застигнуты бурей,
Часто крушение в нем терпим мы хуже пловцов.
Случай — наш кормчий, и в жизни, его произволу
подвластны,
Мы, как по морю, плывем, сами не зная куда.
Ветром попутным одни, а другие противным гонимы,
Все мы одну, наконец, пристань находим — в земле.
«С плачем родился я…»
С плачем родился я, с плачем умру; и в течение целой
Жизни своей я встречал слезы на каждом шагу.
О, человеческий род многослезный, бессильный и жалкий,
Властно влекомый к земле и обращаемый в прах!
«Сцена и шутка вся жизнь…»
Сцена и шутка вся жизнь. Потому — иль умей веселиться,
Бремя заботы стряхнув, или печали неси.
«Много тяжелых мучений несет ожидание смерти…»
Много тяжелых мучений несет ожидание смерти;
Смерть же, напротив, дает освобожденье от мук;
А потому не печалься о том, кто уходит от жизни, —
Не существует болей, переживающих смерть.
«Золото, лести отец, порожденье тревоги и горя…»
Золото, лести отец, порожденье тревоги и горя,
Страшно тебя не иметь; горе — тобой обладать.
«Злого и свиньи кусают, — гласит поговорка…»
«Злого и свиньи кусают», — гласит поговорка, однако
Правильней, кажется мне, было б иначе сказать:
Добрых и тихих людей даже свиньи кусают, а злого,
Верь, не укусит и змей — сам он боится его.
«Мне кажется порой и бог философом…»
Мне кажется порой и бог философом,
Который не сейчас казнит хулителей,
А медлит, но больней зато впоследствии
Наказывает их, несчастных, за грехи.
«Спал, говорят, под стеной обветшалой однажды убийца…»
Спал, говорят, под стеной обветшалой однажды убийца;
Но, появившись во сне, ночью Серапис ему
В предупрежденье сказал: «Где лежишь ты, несчастный?
Немедля
Встань и другое себе место найди для спанья».
Спавший проснулся, скорей отбежал от стены, и тотчас же,
Ветхая, наземь она с треском упала за ним.
Радостно утром принес в благодарность он жертву
бессмертным,
Думая: видно, и нас, грешников, милует бог.
Ночью, однако, опять ему снился Серапис и молвил:
«Воображаешь, глупец, будто пекусь я о злых?
Не дал тебе я вчера умереть безболезненной смертью,
Но через это, злодей, ты не минуешь креста».
На скупого
В сутки обедают раз. Но когда Саламин угощает,
Мы, возвратившись домой, снова садимся за стол.
На хирурга
Лучше на суд гегемону, казнящему смертью злодеев,
Отданным быть, чем тебе в руки, Геннадий, попасть:
Тот, по закону карая, разбойникам головы рубит,
Ты же, невинных губя, с них еще плату берешь.
На актеров
1
Мемфис курносый играл в пантомиме Ниобу и Дафну,
Деревом Дафна его, камнем Ниоба была.
2
Комику Павлу приснился Менандр и сказал: «Никакого
Зла я не сделал тебе. Что ж ты бесславишь меня?»
На монахов
Если зовутся они «одинокими», что ж их так много?
Где одиночество тут, в этой огромной толпе?
«Эта любовь твоя — ложь…»
Эта любовь твоя — ложь, да и любишь-то ты поневоле.
Большей неверности нет, нежели так полюбить.
«Нику печальную некто вчера в нашем городе видя…»
Нику печальную некто вчера в нашем городе видя,
Молвил: «Богиня, скажи, что приключилось
с тобой?»
Сетуя громко, она, и судей кляня, отвечала:
«Ныне Патрикию я — ты лишь не знал — отдана».
Ника и та загрустила: ее против правил Патрикий
Взял на лету, как моряк ветер попутный берет.
ФЕОН АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ
О планетах
Семь блуждающих звезд чрез порог-переходят Олимпа,
Каждая круг совершая в свое неизменное время:
Ночи светильник — Луна, легкокрылый Меркурий, Венера,
Марс дерзновенный, угрюмый Сатурн, и веселое Солнце,
И прародитель Юпитер, природе всей давший начало.
Между собой они делят и род наш: есть также и в людях
Солнце, Меркурий, Луна, Марс, Венера, Сатурн и Юпитер;
Ибо в удел получаем и мы со струями эфира
Слезы и смех, гнев, желанье, дар слова, и сон, и рожденье.
Слезы дает нам Сатурн, речь — Меркурий, рожденье —
Юпитер;
Гнев наш от Марса, от Месяца — сон, от Венеры — желанье;
Смех же исходит от Солнца; оно заставляет смеяться
Как человеческий ум, так равно и весь мир беспредельный.
Женский портрет. Мозаика из Помпей. Неаполь, музей
Погибшему в море
Ты зимородков, Леней, потревожил на море, но молча
Мать над холодной твоей, влажной могилой скорбит.
МАРИАН СХОЛАСТИК
Горячий ключ
Здесь, под яворов тенью, Эрот почивал утомленный,
В сладком сне к ключевым нимфам свой факел
склонив,
Нимфы шепнули друг дружке: «Что медлим? Погасим
светильник!
С ним погаснет огонь, сердце палящий людей!»
Но светильник и воды зажег: с той поры и поныне
Нимфы, любовью горя, воды кипящие льют.
Предместье Aмасии
Да, хороша эта роща Эрота, где нежным дыханьем
Стройных деревьев листву тихо колышет зефир,
Где, освеженная влагой, цветами вся блещет поляна,
Радуя глаз красотой свитых с фиалками роз,
И из тройных, друг над другом лежащих сосков на поляну
Льет водяную струю нимфы-красавицы грудь.
Там, под тенистою кущей деревьев течет седовласый
Ирис, — там гамадриад пышноволосых приют.
Здесь же, в саду, зеленеют плоды маслянистой оливы,
Зреет на солнце везде в гроздьях больших виноград.
А соловьи распевают вокруг, и в ответ им цикады
Мерно выводят свою звонко-певучую трель.
Гостеприимное место открыто для путника — мима
Не проходи, а возьми в дар от него что-нибудь.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.