- 1280 Просмотров
- Обсудить
Луис де Гонгора. Полифем
которую испытывают все мужчины острова к Галатее. Горам завидным Палее воздает щедрее, чем Церера всем равнинам. Здесь в поле золотого града гнет, там шерсть, как снег, пушит бока вершинам. И все, кто снег стрижет, и злато жнет, и чаны полнит выжатым кармином,— от веры или страсти нимфу тут за божество, пусть и без храма, чтут. (20) Дары, приносимые ей пахарями, овчарами и садоводами. Но все же есть алтарь: там, где крылатой волною пенной смочен брега скат,— первины оставляет там оратай, овчар—слепое первоплодье стад, рог Альматеи, в благах тороватой, садовник ивовой циновке рад отдать, которую сплетала ловко дочь скромная, сколь ни проста циновка. (21) Действие, которое оказывает на юношей острова любовь к Галатее. Пылает рпадость, и неспешный плуг лишь гладит земли, что взрезал доселе, волом едва влачимый, чей досуг, хозяйскому под стать,—блуждать в безделье, без пастуха, что им свистел, на луг бредут стада, не слыша, чтоб скрипели пращи: там, где пастух-бедняк исчез, свистит—зефир, скрипит—дубовый лес. [...] (24) В разгар жары к месту, где спит Галатея,
приближается Акид: он склоняется, чтобы напиться из ручья,
и замирает, увидев спящую нимфу. Как саламандра в Солнце, Пес рычащий взъерошил шкуру звезд своих, когда (пыль во власах, пот на челе, слепящий, как молнии из бисерного льда) явился Акид: видя Запад спящий двух нежных солнц,—их сон двоит вода,— он ртом и взором пьет, про все забывший, хрусталь текучий и хрусталь застывший. (25) Краткое описание Акида. Был Акид — Купидонова стрела — рожден Симетис дивной и сатиром, в ком совмещен вид мужа и козла,— и он был чтим земным и водным миром. Так сталь пленительный магнит нашла, Поклонник — спящим ослеплен кумиром, богатый тем, что дарит бедный сад, дают коровы и дубы растят. (26) Дары, которые Акид оставляет возле спящей Галатеи. Миндаль с небесной влагой загустелой, чья мякоть зелена, но не крепка, близ нимфы ставит он в плетенке белой и масла ком на листьях тростника, а в легкой пробке, выделки умелой, златое чадо дуба-старика — сладчайший улей из дупла, в чьи недра весна нектар на воск сочила щедро. [...] (29) Удивление Галатеи, которая находит дары Акида. Мед в пробке видит, сгусток молока на тростнике и рядом плод в корзине, но где дароподатель, чья рука, даря, богиню чтит и сон богини? Сто раз пропасть готоиа, но пока немалый знак сей лестной благостыни, хоть изваянье снега холодней, волненья потеснив, дал думы ей. (30) Нимфа размышляет, на чей счет отнести подношение,
и тогда Амур решает сломить неприязнь, которую выказывает ко всем Галатея. Нет, не Циклоп виновник лестной дани, не гнусный фавн и не иной урод, живущий в чаще, чью узду желанье ослабило, а сон — стократ гнетет. Младенец-бог в повязке—вот чьи длани пышнейшую добычу, дар высот, готовят древу матери в трофеи — доныне гордый норов Галатеи. [...] (32) Галатея не ведает имени дарителя.
Она ищет и находит Акида, который притворяется спящим. Она бы позвала, но оробела, не зная, как зовется чаровник, каков, хоть кистью робкою умело творит фантазия желанный лик. Стопы, чей страх утих, пыл гонит смело в тень, где предстал пугливой в тот же миг на ложе поля — иль на поле брани — юнец, сокрывший сном свое желанье. [...] (З6) Природная красота притягательнее приукрашенной: в бесхитростной красоте Акида заключен любовный яд, с вожделением испитый Галатеей. Верней для аспида в глуши засада там, где нестрижен милый взору лог, чем тщательно причесанного сада изысканно-приятный уголок,— его мужавый лик Амур для яда быть сладостной привадою обрек; и Галатея, не страшась нимало, пьет все жаднее зелье из фиала. (37) Лукавый Акид, притворяясь спящим,
внимательно следит за сменой чувств в душе Галатеи. И юноша, сколь прорезь ни мала для сна дозорного, следя, как разом и неспокойна нимфа, и смела, в лицо ей впился Аргусом стоглазым; он линзой в думы ей проник,—чела ни бронзой не укрыть ей, ни алмазом: в своих палладионах так Эрот, стен не сломав, огонь вовнутрь ведет. [...] (39) Уcпокоившись, Галатея позволяет счастливому
Акиду подняться; описание места, которое станет ложем любви. Не столь дичлива, а скорей нежна, веля счастливцу разогнуть колени, юнца с улыбкою блазнит она не сну продленье дать, а роздых лени. Утес крутой, чья вогнута стена. их, как шатер, сокрыл в прохладной сени, где плющ—его завесы зелены — обвил стволы и обнял валуны. [...] (44) Взобравшись на скалу, Полифем играет на своей свирели; страх нимфы, услышавшей эту музыку. Судья горам и брегу, — беззаботно он влил, застыв на выступе крутом, во флейты, кои воск связует плотно, дыхание, как мех, огромным ртом; и нимфа, вняв им, стала бы охотно былинкой, перстью на ветру, листом, чем, нежа юный вяз лозой, в напасти не жить от страха, умирать от страсти. (45) Любовь и страх мешают бегству Галатеи;
начинает петь Полифем, голосу которого предшествовала свирель. Но лозы рук, хрустальные, крепки,— любовь их вьет и страх неизреченный вкруг бедного ствола, что на куски топор изрубит, ревностью точенный. Меж тем пещеры, холмы и пески, цевницей грубою предвосхищенный, настиг, как гром, все пепеляшяй глас: вам, Пиэриды, уступлю рассказ! [...] (60) Галатея и Акид бегут в сторону моря; сравнение. И два влюбленных сердца сладкозвучных, нежнейших уз разъяв тугой клубок, по жесткой гальке, среди тернов тучных, взыскуют волн морских крылами ног: не так ли, вызволив от птиц докучных посев, неосторожный страж совлек и заячью чету, два дружных пыла, свел коих разный пол, бразда сдружила. (61) 3оркое око Полифема замечает Галатею и Акида. И узрив — дикий муж — неслышный скок испуга снежного к морской пучине (столь зорок, что нагого, пусть далек, ливийца зрит, чей легок щит в пустыне), и отрока,—сколь древних буков мог ревнивый гром смутить, смутил в теснине: так, упредив разъятье мутных туч, опережает гул слепящий луч. (62) Полифем, отломив огромную скалу, бросает ее в Акида.
Из раздавленного тела юноши, милостью богов, истекает вместо крови прозрачная вода. Он в ярости безмерной вырывает из кручи горной большую из плит, метнув ее, он юношу сбивает,— нет урн грузней, тяжеле пирамид. И нимфа слезно к божествам взывает, коих и Акид умолить спешит, и тут же кровь, что выжал гнет фатальный, те обратили в чистый ток хрустальный. (63) Этот поток впадает в море, где он встречен Доридой. Как только плоть его угнетена была столпом ужасного утеса, — стопы дерев, чья дивна толщина, текучий бисер вен омыл белесо. Кость белая,—жемчужная волна,— целуя дол, сребрит пески откоса: Дорида, с неизбывною тоской чтя зятя, нарекла его рекой.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.