Луис де Гонгора-и-Арготе (5)

 * * * 
Белую вздымая пену, 
Мчат алжирские галеры 
За майоркским галеотом, 
Словно гончие по следу. 
В нем с женой - валенсианкой 
Благородной и прекрасной - 
От Испании к Майорке 
Плыл счастливый новобрачный. 
Он, любовью окрыленный, 
На двойной стремился праздник: 
Праздновать хотел он свадьбу 
Вместе с празднованьем Пасхи. 
Весело плескаясь, волны 
К веслам ластились бесшумно, 
К парусу с лобзаньем нежным 
Ветерок прильнул попутный. 
Но предательская бухта, 
Давшая приют корсарам, 
Выпустила вдруг на волю 
Их - грозу морей испанских. 
Галеот вперед рванулся, 
Но четыре вражьих судна 
Мчатся по волнам - о, горе! - 
За добычей неотступно. 
Их подстегивает алчность, 
А преследуемых - ужас... 
Жемчуг слез роняя в волны, 
Молит юная супруга: 
"О зефир, о вольный ветер, 
Взысканный любовью Флоры, 
В час опасности ужели 
Не поможешь ты влюбленным? 
Если только пожелаешь, 
Ты в своем всесильном гневе 
Дерзновенные галеры 
Сможешь выбросить на берег. 
Ведь не раз, могучий ветер, 
Вняв моленьям беззащитных, 
Утлые челны спасал ты 
От флотилий горделивых. 
Не отдай наш бедный парус 
В руки извергов бездушных, 
Из когтей их ястребиных 
Вырви белую голубку! " 
(Пер. И.Чежеговой)


 * * * 
Невольника злая доля, 
И удачливость вражьего судна, 
И немалое расстоянье, 
А вернее, прихоть Фортуны, 
Что дыханьем предателя-ветра 
Отогнала крест христианский, 
Чтоб уйти в свой порт от погони 
Полумесяц мог оттоманский, - 
Вот что пленника отлучило 
От всего, чем владел он прежде, - 
От родных парусов и башен, 
От Испании, от надежды. 
И следит он, как море грабит 
Все добро его постепенно, - 
Милый берег скрывает тучей, 
Белый парус сменяет пеной. 
И, когда утих ненадолго 
Крик надсмотрщика за гребцами, - 
С тяжким вздохом воскликнул пленник, 
Обливая щеки слезами: 
 Кого же мне винить? 
 Я гибну поделом. 
 Я сам себя гублю услужливым веслом! 
 И мои злосчастные очи 
Никогда не увидят снова, 
Как оставлю я эти весла, 
Как собьют с моих ног оковы. 
Мне Фортуна открыла тайну, 
И беда моя в том порукой: 
Сколько в мире лет проживу я, 
Столько лет не расстанусь с мукой. 
 Кого же мне винить? 
 Я гибну поделом. 
 Я сам себя гублю услужливым веслом! 
 Паруса собратьев по вере, 
Возвращайтесь в свои владенья, 
Вам меня не догнать, я знаю: 
Неудачнику нет спасенья! 
Враг уходит от вас с добычей, 
Помогает ему погода - 
Верно, ради моей неволи, 
А не ради его свободы. 
 Кого же мне винить? 
 Я гибну поделом. 
 Я сам себя гублю услужливым веслом! 
 Так вернитесь в родную гавань, 
Что на том берегу приветном, 
И оплачьте мои несчастья, 
И не спорьте напрасно с ветром, 
А ты, мой вздох безнадежный, 
Полети сквозь простор эфира, 
Долети до жены моей милой 
И вернись к берегам Алжира! 
 Кого же мне винить? 
 Я гибну поделом. 
 Я сам себя гублю услужливым веслом! 
(Пер. М.Квятковской)


 * * * 
Где башня Кордовы гордой, 
По пояс в реке и в небе, 
Купает в Гвадалквивире 
Короны гранитный гребень, 
Там правит в стремнине синей 
Челном Алкион влюбленный, 
Пуская в пучину невод 
И ввысь испуская стоны. 
 А нимфа с надменным взглядом 
 Терзаньям страдальца рада. 
 В пожаре любви и страсти 
Сгорают жалкие стоны, 
А тонкие сети с плеском 
В бездонном затоне тонут. 
Как весла взрезают воду, 
Так душу стенанья режут, 
И частые вздохи чаще 
Тончайших рыбачьих мрежей. 
 А нимфа с надменным взглядом 
 Терзаньям страдальца рада. 
 Так близко глядят с утеса 
Глаза ее злым укором, 
Но так далека свобода, 
Плененная этим взором. 
Как весла с размаху рубят 
Волны голубые грани, 
Так светом очей прекрасных 
Печальный гребец изранен. 
 А нимфа с надменным взглядом 
 Терзаньям страдальца рада. 
 И он, из сил выбиваясь, 
Торопится к ней, как будто 
Взметнулись над сердцем крылья 
И парус над лодкой утлой. 
А нимфа ничуть не дальше, 
И нимфа ничуть не ближе... 
В пяти шагах недоступна, 
Она его песню слышит: 
 "Разверзнись, прими, пучина, 
 Меня и мою кручину. 
 Взвиваясь на крыльях ветра, 
Взгляните, стенанья, сверху, 
Как вами пронзает смертный 
Небес голубую сферу. 
Ступайте, милые сети, 
На дно голубого плеса, 
Где вас в тишине отыщут 
Страдальца скупые слезы. 
 Разверзнись, прими, пучина, 
 Меня и мою кручину. 
 И тем отомсти жестокой, 
К которой взывал я тщетно, 
Хотя и служил всем сердцем 
Ей верно и беззаветно. 
У вас узелков так много, 
Мои любимые сети, 
И все же отныне больше 
Причин у меня для смерти. 
 Разверзнись, прими, пучина, 
 Меня и мою кручину". 
(Пер. С.Гончаренко)


 * * * 
Поет Алкиной - и плачет. 
И плач потому так горек, 
Что радости скоротечны, 
Зато вековечно горе. 
Поет Орфей Гвадианы; 
Рокочут на цитре струны, 
И в лад им вершины тают, 
И стынет поток бурунный. 
Как сладко он славит счастье! 
Как горько клянет невзгоды! 
И слушают завороженно 
Вершины его и воды. 
 "И брезжит надежда, 
 Да время не ждет: 
 Добро за горами, 
 А смерть - у ворот..." 
 Добро - цветок-однодневка; 
Распустится он под утро, 
Да в полдень уже увянет, 
Совсем и не цвел как будто. 
А горе могучим дубом 
Упрямо вздымает крону; 
Его бороды зеленой 
Века сединой не тронут. 
Жизнь мчится, как лань-подранок, 
А смерть ей под сердце метит... 
Удача ползет улиткой, - 
Успеть ли ей раньше смерти? 
 "И брезжит надежда, 
 Да время не ждет: 
 Добро за горами, 
 А смерть - у ворот..." 
(Пер. С.Гончаренко)


 * * * 
- Кто ко мне стучится ночью? 
Кто мне шепчет: "Отвори"? 
- Я, сеньора, благородный 
Рыцарь, дьявол побери! 
Четырем громадным грандам 
Я роднёю довожусь, 
Да и сам почти что светлость: 
Аж без света спать ложусь. 
Щит мой - вот мое именье; 
На щите том тридцать тыщ 
Нарисованных дукатов - 
Кто же скажет, что я нищ? 
Моему гербу, пожалуй, 
Позавидовал бы луг: 
Девять лилий, плюс репейник, 
Две ромашки и латук. 
Лишь бы только конь мой верный, 
Собираючись в поход, 
Сослепу не унавозил 
Этот чудо-огород. 
Благородного я роду 
И болтать не стану зря: 
Все исколесил я страны, 
Все избороздил моря. 
Но не встретился с мошною; 
Не обидно ль, рассуди: 
Столько раз я маре види 
И ни в жизнь - мараведи! 
Кровь во мне урчит, клокочет; 
Благородство так и прет... 
Но манеры нас подводят, 
Коль живот нам подведет. 
Потому к моей недоле 
Снисходили иногда 
И участливо делились 
Кошельками господа. 
В час, когда все кошки серы, 
С парой дюжих молодцов 
Мы удили у дороги - 
И случался знатный клев! 
Выйду из лесу, бывало, 
Хлопну дона по плечу, 
Будто бы в Мальтийский орден 
Посвятить его хочу. 
И, почище Сан Мартина, 
Он без звука отдавал 
Мне свой плащ, а то и шпагу, 
Ну а шпаги нет - кинжал. 
Словом, что мне слава Сида, 
Откровенно говоря? 
Пусть он даже первый ратник, 
Обиратник первый - я! 
Мой тесак острей Тисоны, 
А рубаха - та тверда, 
Словно латы Сида, ибо 
Не стиралась никогда. 
От ее железной хватки, 
Как от вражеской руки, 
У меня не то чтоб шрамы - 
Волдыри и синяки, 
Потому как я, сеньора, 
Нежно-голубых кровей. 
Чтоб совсем не посинел я, 
Отвори мне дверь скорей! 
(Пер. С.Гончаренко)