- 1124 Просмотра
- Обсудить
Имитация
Она сидела за столиком у окна,
И он как бы случайно смотрел туда.
Она была ничего, она была одна,
В ее глазах как бы читалось «Да».
Время суток позволяло сыграть в игру,
Время года велело стрелять в упор.
И он как бы случайно подсел к столу,
И как бы небрежно повел разговор.
Имитация.
Он больше любит коньяк, она — сухое вино,
Подали двести сухого и сто коньяку.
Они оба любят группу «Кино»
И не любят «Яблоки на снегу».
Он свободен до часу — немалый срок,
И она до двенадцати хоть куда,
Он предложил зайти к приятелю на огонек,
Она как бы подумав, сказала «Да».
Имитация.
Его приятель на кухне как бы читал,
Пока они занимали его кровать.
Все случилось быстрее, чем он ожидал,
И несколько хуже, чем она могла ждать.
Через двадцать минут они вышли вон,
Три рубля на такси — небольшая беда,
Она сказала «Звони», он записал телефон
По которому не позвонит никогда.
Имитация.
Он сбежал в метро, бросив ей «Пока»,
Он был просто рад, что остался один,
А за ним, догорая горела Москва
Головешками окон, углями витрин.
Время выключить свет, стиснуть зубы и спать,
Чтоб хотя бы лет пять не очнутся от сна,
Ее дома как бы ждала ее мать
Его дома как бы ждала жена.
Имитация.
Каждый день, отправляясь в плаванье
Каждый день, отправляясь в плаванье
По морям сквозь ветра и бури,
Я мечтаю о тихой гавани,
Где б мои корабли уснули.
И о пристани в синих сумерках,
Где огни угольками рдеют,
Где не верят тому, что умер я,
Где все время ждут меня
И надеются.
Как давно ты была оставлена
Моя тихая старая гавань.
И с тех пор моя жизнь отравлена
Пересуды и грязный саван.
Плыли прочь, онемев от ужаса,
Лишь завидя мой парус белый,
Никому не хватило мужества,
Подойти и узнать в чем дело.
А потом, где б они ни плавали,
Мстя за страх, что тогда испытали,
Объявили посланца дьяволом,
Кораблем-мертвецом назвали.
Дай им бог оправдаться дочиста,
Оставаться в мирке-постели,
Им не знать каково одиночество
Под огнями святого Эльма.
Каждый день, отправляясь в плаванье,
По морям сквозь ветра и бури,
Я мечтаю о тихой гавани,
Где б мои корабли уснули.
И о домике в синих сумерках,
Где окно от закатов рдеет,
Где не верят тому, что умер я,
Где все время ждут меня
Каждый правый
Каждый, право, имеет право
На то, что слева и то, что справа.
На черное поле, на белое поле
На вольную волю и на неволю.
В этом мире случайностей нет,
Каждый шаг оставляет след,
И чуда нет и крайне редки совпаденья.
И не изменится времени ход,
Но часто паденьем становится взлет,
И видел я, как становится взлетом паденье.
Ты шел, забыв усталость и боль,
Забыв и это и то.
Ты видел вдали волшебный огонь,
Который не видел никто.
И часто тебе плевали вслед,
Кричали, что пропадешь,
Но, что тебе досужий совет,
Ты просто верил и шел на свет
И я знаю, что ты дойдешь.
А ты дороги не выбирал
И был всегда не у дел,
И вот нашел не то, что искал,
А искал не то, что хотел.
И ты пытался меня обмануть,
Мол, во всем виновата судьба.
А я сказал тебе:
В добрый путь,
Ты сам согласился на этот путь,
Себя превратив в раба.
Караван
От воды к воде идет ночь за ночью, день за днем.
Бесконечный путь вперед — тот, которым мы идем.
Караван, без времен и без границ.
Караван, миллион усталых лиц.
Ни дорог, ни сил идти, не вернуться, ни свернуть.
Остается лишь пройти до конца весь этот путь.
Караван уносит вдаль память пройденных дорог,
То, что отдано как дань, то, что каждый не сберег.
Кто б ни вел нас, кто б ни ждал, мы дойдем когда нибудь,
Слишком тесно нас связал караван и этот путь.
Картонные крылья любви
Картонные крылья любви
Опять холода, зима на года
И ангелы к югу летят.
А завтра в полет, тебе на восход,
А мне как по всему — на закат.
Но я сорвусь с земли,
Словно пес с цепи,
И поднимусь в облака.
И я войду в облака,
Моя страна далека,
Но я найду тебя там.
О, картонные крылья
— Это крылья любви.
Вода и весло, свобода и зло,
Что делать и кто виноват?
Все это пройдет — лети на восход,
А я, так и быть, на закат.
Кафе «Лира»
У дверей в заведенье народа скопленье,
Топтанье и пар.
Но народа скопленье не имеет значенья
За дверями швейцар.
Неприступен и важен стоит он на страже
Боевым кораблем.
Ничего он не знает и меня пропускает
Лишь в погоне за длинным рублем,
И в его поведеньи говорит снисхожденье.
А я сегодня один — я человек-невидимка,
Я сажусь в уголок.
И сижу, словно в ложе, и очень похоже,
Что сейчас будет третий звонок.
И мое отчужденье назовем наблюденье.
Вот у стойки ребята их лица помяты,
В глазах глубина.
Без сомненья ребятки испытали в достатке
Веселящее действо вина.
И их поведенье назовем опьяненье.
Вот за столиком дама — на даме панама,
Под ней томный взгляд.
Но панама упряма и клюет на панаму
Уже двадцать восьмой кандидат,
И ее состоянье назовем ожиданье.
Вот товарищ с востока он танцует жестоко,
Ему пара нужна.
Только пары не видно, а танцору обидно,
И уводит его старшина.
В милицейском движеньи сквозит раздраженье.
А я все верю, что где-то Божей искрою света
Взовьется костер.
Только нет интереса
И бездарную пьесу
Продолжает тянуть режиссер.
Только крашенный свет,
Только дым сигарет,
У дверей в туалет,
Меня нет — я за тысячу лет,
Я давно дал обет
Никогда не являться
В такую ситуацию.
Когда ее нет
Она любит больных и бездомных собак
И не хочет терпеть людей.
Ей открыта ночь и не нужен день.
Она любит уйти в закат, но всегда на страже рассвет.
Отчего же ты сам не свой, когда ее нет.
Она бродит по городу вслед за дождем
То и дело меняя маршрут.
И ее не застать не там и не тут.
Она может сказать: «До завтра!» и исчезнуть на несколько лет.
Она сама по себе, она не хочет скрывать
Даже самых простых вещей.
Жаль, что ночь без нее стала ничьей.
Жаль, что голос ее растаял, как дым ее сигарет.
Когда мне будет 18
Я с детства выбрал верный путь,
Решил чем буду заниматься,
И все никак я не дождусь,
Когда мне стукнет восемнадцать.
Тогда приду в военкомат,
И доложу при всех как нужно,
Что я в душе давно солдат
И пусть меня берут на службу.
Мне форму новую дадут,
Научат бить из автомата,
Когда по городу пройду
Умрут от зависти ребята.
Я так решил давным-давно,
И пусть меняет мода моду.
И огорчает лишь одно
Что мне служить всего два года.
Когда мы уйдем
Когда мы уйдем
В туманную даль
Ты оглянись и улыбнись
Брось тоску, забудь про печаль.
Печаль отойдет
Осенним дождем,
Сомнений нет — будет рассвет,
Даже в день, когда мы уйдем.
Ну и что за беда,
Если кто-то уснул, ну и пусть,
Ну а нам не до сна,
И, как в дальние годы,
Далек наш путь.
Когда я был большим
Когда я был большим — я не боялся машин
Мой папа снежный барс, покоритель вершин,
И с девяти до пяти я работал героем.
Я вылетал из окна, лишь только цель видна,
Выпивал по два галлона молодого вина,
И учил Брюса Ли кордебалету и хождению строем
Я видел цель вдали, имел жену Натали,
Ходил на край Земли, и Сальвадор Дали
Никогда не торговался, покупая у меня картины.
И я летал по ночам, напоминая сыча,
Сочинил ча-ча-ча и лечил Ильича
От простуды, геморроя и скарлатины.
Когда я был большим — я проглотил аршин,
Меня смотрел Чумак, но ничего не решил,
И я потом сто лет подряд не проходил в ворота.
Я изобрел рассвет, придумал группу «Секрет»,
Нарисовал на стене БГ то, чего нет,
С меня писали портрет Архимед и Нина Рота
И я ходил под окном очаровательных дам,
Со мною жил Моше Даян и Саддам
Мы принимали «Агдам» и зимой и летом,
Но только как-то раз беседа не задалась,
И тогда один другому взял и высадил глаз,
Но никогда потом не вспоминал об этом.
Когда я был большим — я не курил анаши,
Я покупал гашиш в конторе Чана-Кай-Ши
И не тужил, и сладко жил, но все-таки помер.
Меня несли на руках ну все, кому не лень,
И по планете был объявлен нерабочий день,
И Владислав Третьяк, в знак печали, сменил свой номер.
И каждый колокол в стране потом звонил по мне,
Мое имя написали на Великой Стене,
Моей жене подарили Магадан и остров Вуду
Но с той поры прошло уже две тысячи лет,
И я опять пришел на этот белый свет,
Но боюсь, что таким большим уже больше не буду.
Костер
Все отболит, и мудрый говорит —
Каждый костер когда-то догорит.
Ветер золу развеет без следа.
Но до тех пор, пока огонь горит,
Каждый его по своему хранит,
Если беда, и если холода.
Раз ночь длинна, то жгут едва,
И берегут и силы и дрова,
Зря не шумят, и не портят лес.
Но иногда найдется вдруг чудак,
Этот чудак все сделает не так.
Его костер взовьется до небес.
Еще не все дорешено,
Еще не все разререшено,
Еще не все погасли краски дня.
Еще не жаль огня,
Судьба хранит меня.
Тот был умней, кто свой костер сберег —
Он обогреть других уже не мог,
Но без потерь дожил до теплых дней.
А ты был не прав, ты все спалил за час,
И через час большой огонь угас,
Но в этот час стало всем теплей.
Еще не все дорешено,
Еще не все разререшено,
Еще не все погасли краски дня.
Еще не жаль огня,
Судьба хранит меня.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.