Максим Горький (4)

Из повести «Городок Окуров»

 1

Позади у нас — леса,
Впереди — болото.
Господи! Помилуй нас!
Жить нам — неохота.

Скушно, тесно, голодно —
Никакой отрады!
Многие живут лет сто —
А — зачем их надо?

Может, было б веселей,
Кабы вдоволь пищи...
Ну, а так — живи скорей,
Да и — на кладбище!

 2

Боже, мы твои люди,
А в сердцах у нас злоба!
От рожденья до гроба
Мы друг другу — как звери!

С нами, господи, буди!
Не твои ли мы дети?
Мы толкуем о вере,
О тебе, нашем свете...

 3

Пресвятая богородица,
Мати господа всевышнего!
Обрати же взор твой ласковый
На несчастную судьбу, детей!
В темных избах дети малые
Гибнут с холода и голода,
Их грызут болезни лютые,
Глазки деток гасит злая смерть!
Редко ласка отца-матери
Дитя малое порадует,
Их ласкают — только мертвеньких,
Любят — по пути на кладбище...

 4

Правду рассказать про вас
Я никак не смею,
Потому вы за нее
Сломите мне шею...
Будь я ровня вам, тогда
Я бы — не боялся,
И без всякого труда
Над вами посмеялся.
Стыдно мне смотреть на вас,
Стыдно и противно...

 5

Ходят волки по полям да по лесам,
Воют, морды поднимая к небесам.
Я волкам — тоской моей,
Точно братьям, кровно сроден,
И не нужен, не угоден
Никому среди людей!
Тяжело на свете жить!
И живу я тихомолком.
И боюся — серым волком —
Громко жалобу завыть!

 6

Эх, попел бы я веселых песен!
Да кому их в нашем месте нужно?
Город для веселья — глух и тесен.
Все живут в нем злобно и недужна
В городе у нас — как на погосте —
Для всего готовая могила.
Братцы мои! Злую склоку бросьте,
Чтобы жить на свете легче было!

 7

Снова тучи серые мчатся над болотами,
Разлилася в городе тишина глубокая,
Люди спят, измучены тяжкими заботами,
И висит над сонным небом одноокое...
В небе тучи гонятся за слепой луной,
Полем тихо крадется чья-то тень за мной...

 8

Полем идут двое —
Старый с молодым.
Перед ними — тени
Стелются, как дым.
Старый молодому
Что-то говорит,
Впереди далеко
Огонек горит...
Узкою тропинкою
Тесно им итти,
Покрывают тени
Ямы на пути.
Оба спотыкаются,
Попадая в ямы,
Но идут тихонько
Дальше все и прямо.
Господи владыко,
Научи ты их,
Как дойти средь ночи
До путей твоих!

 9

Господи, помилуй!
Мы — твои рабы!
Где же взять нам силы
Против злой судьбы
И нужды проклятой?
В чем мы виноваты?
Мы тебе — покорны,
Мы с тобой — не спорим,
Ты же смертью черной
И тяжелым горем
Каждый день и час
Убиваешь нас!

(Из «Сказок об Италии»)

На берег пустынный, на старые серые камни
Осеннее солнце прощально и нежно упало.
На темные камни бросаются жадные волны
И солнце смывают в холодное синее море.
И медные листья деревьев, оборваны ветром осенним,
Мелькают сквозь пену прибоя, как
 пестрые мертвые птицы,
А бледное небо — печально, и гневное море — угрюмо.
Одно только солнце смеется, склоняясь
 покорно к закату.

(Из «Сказок об Италии»)

Что прекрасней песен о цветах и звездах?
Всякий тотчас скажет: песни о любви!
Что прекрасней солнца в ясный полдень мая?
И влюбленный скажет: та, кого люблю!
Ах, прекрасны звезды в небе полуночи — знаю!
И прекрасно солнце в ясный полдень лета — знаю!
Очи моей милой всех цветов прекрасней — знаю!
И ее улыбка ласковее солнца — знаю!
Но еще не спета песня всех прекрасней,
Песня о начале всех начал на свете,
Песнь о сердце мира, о волшебном сердце
Той, кого мы, люди, Матерью зовем!

 1

Темная дорога ночью среди степи —
Боже мой, о боже,— так страшна!
Я одна на свете, сиротой росла я;
Степь и солнце знают — я одна!

Красные зарницы жгут ночное небо,—
Страшно в синем небе маленькой луне!
Господи! На счастье иль на злое горе
Сердце мое тоже все в огне?

Больше я не в силах ждать того, что будет...
Боже мой, как сладко дышат травы!
О, скорей бы зорю тьма ночная скрыла.
Боже, как лукавы мысли у меня...

Буду я счастливой, — я цветы посею,
Много их посею, всюду, где хочу!
Боже мой, прости мне! Я сказать не смею
То, на что надеюсь... Нет, я промолчу...

Крепко знойным телом я к земле приникла,
Не видна и звездам в жаркой тьме ночной.
Кто там степью скачет на коне на белом?
Боже мой, о боже! Это — он, за мной?

Что ему скажу я, чем ему отвечу,
Если остановит он белого коня?
Господи, дай силу для приветной речи,
Ласковому слову научи меня.

Он промчался мимо встречу злым зарницам,
Боже мой, о боже! Почему?
Господи, пошли скорее серафима,
Белой, вещей птицей вслед ему!

 2

Ой, Мара!
 К тебе под оконце
Пришел я недаром сегодня,
Взгляни на меня, мое солнце,
Я дам тебе, радость господня,
 Монисто и талеры, Мара!
Ой, Мара!
 Пусть красные шрамы
Лицо мое старое режут,—
Верь — старые любят упрямо
И знают, как женщину нежить.
 Поверь сердцу старому, Мара!
Ой, Мара!
 Ты знаешь,— быть может,
Бог дал эту ночь мне последней,
А завтра меня уничтожит,—
Так пусть отслужу я обедню
 Святой красоте твоей, Мара!
Ой, Мара!

Из «Жизни Клима Самгина»

Не спалося господу Исусу,
И пошел господь гулять по звездам,
По небесной, золотой дороге
Со звезды на звездочку ступая.
Провожали господа Исуса
Николай, епископ Мирликийский,
Да Фома-апостол, — только двое.
Думает господь большие думы,
Смотрит вниз, — внизу земля вертится,
Кубарем вертится черный шарик,
Чорт его железной плетью хлещет.
«Был я там»,— сказал Христос печально,
А Фома-апостол усмехнулся
И напомнил: «Чай, мы все оттуда».
Поглядел Христос во тьму земную
И спросил угодника Николу:
«Кто это лежит там, у дороги,
Пьяный, что ли, сонный, аль убитый?»
«Нет,— ответил Николай угодник,—
Это просто Васька Калужанин
О хорошей жизни замечтался».
Тут Христос, мечтателю мирволя,
Опустился голубем на землю.
Встал пред Васькой, спрашивает Ваську:
«Я — Христос, узнал меня, Василий?»
Васька перед богом — на колени,
Умилился духом, чуть не плачет.
«Господи!— бормочет,— вот так штука!
Мы тебя сегодня и не ждали!
Что ж ты не сказался мне заране?
Я бы сбил народ тебе навстречу,
Мы бы тебя встретили со звоном
Всем бы нашим, Жиздринским уездом!»
Усмехнулся Иисус в бородку,
Говорит он мужику любовно:
«Я ведь на короткий срок явился,
Чтоб узнать: чего ты, Вася, хочешь?»
Васька Калужанин рот разинул,
Обомлел от радости Василий,
И потом, слюну глотая, шепчет:
«Дай же ты мне, господи, целковый,
Знаешь, неразменный этот рублик,
Как его ни трать, а — не истратишь,
Как ты ни меняй — не разменяешь!» —
«Денег у меня с собою — нету.
Деньги у Фомы, у казначея,
Он теперь Иуду замещает...»