- 1067 Просмотров
- Обсудить
Кем воспета радость лета: Рощи, радуга, ракета, На лужайке смех и крик? В пестроте огней и света Под мотивы менуэта Стройный фавн главой поник. Что белеет у фонтана В серой нежности тумана, Чей там шепот, чей там вздох? Сердца раны - лишь обманы, Лишь на вечер те тюрбаны И искусствен в гроте мох. Запах грядок прян и сладок, Арлекин на ласки падок, Коломбина не строга. Пусть минутны краски радуг - Милый, хрупкий мир загадок, Мне горит твоя дуга!
С.Бавин, И.Семибратова. Судьбы поэтов серебряного века.
Русская государственная библиотека.
Москва: Книжная палата 1993.
Сегодня что: среда, суббота? Скоромный нынче день иль пост? Куда девалася забота, Что всякий день и чист и прост. Как стерлись, кроме Вас, все лица, Как ровно дни бегут вперед! А, понял я: "Сплошной седмицы" В любви моей настал черед.
С.Бавин, И.Семибратова. Судьбы поэтов серебряного века.
Русская государственная библиотека.
Москва: Книжная палата 1993.
М. Замятиной Ведь Марию Египтянку Грешной жизни пустота Прикоснуться не пустила Животворного креста. А когда пошла в пустыню, Блуд забыв, душой проста, Песни вольные звучали Славой новою Христа. Отыскал ее Зосима, Разделив свою милоть, Чтоб покрыла пред кончиной Уготованную плоть. Не грехи, а Спаса сила, Тайной жизни чистота Пусть соделает Вам легкой Ношу вольного креста. А забота жизни тесной, Незаметна и проста, Вам зачтется, как молитва, У воскресного Христа, И отыщет не Зосима, Разделив свою милоть: Сам Христос, придя, прикроет Уготованную плоть.
С.Бавин, И.Семибратова. Судьбы поэтов серебряного века.
Русская государственная библиотека.
Москва: Книжная палата 1993.
Словно сто лет прошло, а всего неделя! Какое, неделя... двадцать четыре часа! Сам Сатурн удивился: никогда доселе Не вертелась такой вертушкой его коса. Вчера еще народ стоял темной кучей, Изредка шарахаясь и смутно крича, А Аничков дворец красной и пустынной тучей Слал залп за залпом с продажного плеча. Вести (такие обычные вести!) Змеями ползли: "Там пятьдесят, там двести Убитых..." Двинулись казаки. "Они отказались. Стрелять не будут!.." - Шипят с поднятыми воротниками шпики. Сегодня... сегодня солнце, встав, Увидело в казармах отворенными все ворота. Ни караульных, ни городовых, ни застав. Словно никогда и не было ни охранника, ни пулемета. Играет музыка. Около Кирочной бой, Но как-то исчезла последняя тень испуга. Войска за свободу! Боже, о Боже мой! Все готовы обнимать друг друга. Вспомните это утро после черного вечера, Это солнце и блестящую медь, Вспомните, что не снилось вам в далекие вечера, Но что заставляло ваше сердце гореть! Вести все радостнее, как стая голубей... "Взята Крепость... Адмиралтейство пало!" Небо все ясней, все голубей. Как будто Пасха в посту настала. Только к вечеру чердачные совы Начинают перекличку выстрелов, С тупым безумием до конца готовы Свою наемную жизнь выстрадать. Мчатся грузовые автомобили, Мальчики везут министров в Думу, И к быстрому шуму "Ура" льнет, как столб пыли. Смех? Но к чему же постные лица, Мы не только хороним, мы строим новый дом. Как всем в нем разместиться, Подумаем мы потом. Помните это начало советских депеш, Головокружительное: "Всем, всем, всем!" Словно голодному говорят: "Ешь!" А он, улыбаясь, отвечает: "Ем". По словам прошелся крепкий наждак (Обновители языка, нате-ка!). И слово "гражданин" звучит так, Словно его впервые выдумала грамматика. Русская революция - юношеская, целомудренная, благая,- Не повторяет, только брата видит во французе, И проходит по тротуарам, простая, Словно ангел в рабочей блузе.
С.Бавин, И.Семибратова. Судьбы поэтов серебряного века.
Русская государственная библиотека.
Москва: Книжная палата 1993.
Кому есть выбор, выбирает; Кто в путь собрался,- пусть идет; Следи за картой, кто играет, Лети скорей, кому - полет. Ах, выбор вольный иль невольный Всегда отрадней трех дорог! Путь без тревоги, путь безбольный - Тот путь, куда ведет нас рок. Зачем пленяться дерзкой сшибкой? Ты - мирный путник, не боец. Ошибку думаешь ошибкой Поправить ты, смешной слепец? Всё, что прошло, как груз ненужный, Оставь у входа навсегда. Иди без дум росой жемчужной, Пока горит твоя звезда. Летают низко голубята, Орел на солнце взор вперил. Всё, что случается, то свято; Кого полюбишь, тот и мил.
Серебряный век. Петербургская поэзия
конца XIX-начала XX в.
Ленинград: Лениздат, 1991.
Люди видят сады с домами и море, багровое от заката, люди видят чаек над морем и женщин на плоских крышах, люди видят воинов в латах и на площади продавцов с пирожками, люди видят солнце и звезды, ручьи и светлые речки, а я везде только и вижу бледноватые смуглые щеки, серые глаза под темными бровями и несравнимую стройность стана,- так глаза любящих видят то, что видеть велит им мудрое сердце.
Серебряный век. Петербургская поэзия
конца XIX-начала XX в.
Ленинград: Лениздат, 1991.
Когда утром выхожу из дома, я думаю, глядя на солнце: "Как оно на тебя похоже, когда ты купаешься в речке или смотришь на дальние огороды!" И когда смотрю я в полдень жаркий на то же жгучее солнце, я думаю про тебя, моя радость: "Как оно на тебя похоже, когда ты едешь по улице людной!" И при взгляде на нежные закаты ты же мне на память приходишь, когда, побледнев от ласк, ты засыпаешь и закрываешь потемневшие веки.
Серебряный век. Петербургская поэзия
конца XIX-начала XX в.
Ленинград: Лениздат, 1991.
Вы думаете, я влюбленный поэт? Я не более, как географ... Географ такой страны, которую каждый день открываешь и которая чем известнее, тем неожиданнее и прелестнее. Я не говорю, что эта страна — ваша душа, (еще Верлен сравнивал душу с пейзажем) но она похожа на вашу душу. Там нет моря, лесов и альп, там озера и реки (славянские, не русские реки) с веселыми берегами и грустными песнями, белыми облаками на небе; там всегда апрель, солнце и ветер, паруса и колодцы, и стая журавлей в синеве; там есть грустные, но не мрачные места и похоже, будто когда-то беспечная и светлая страна была растоптана конями врагов, тяжелыми колесами повозок, и теперь вспоминает порою зарницы пожаров; там есть дороги обсаженные березами и замки, где ликовали мазурки, выгнанные к шинкам; там вы узнаете жалость и негу, и короткую буйность, словно весенний ливень; малиновки аукаются с девушкой, а Дева Мария взирает с острых ворот. Но я и другой географ, не только души. Я не Колумб, не Пржевальский, влюбленные в неизвестность, обреченные кочевники,— чем больше я знаю, тем более удивляюсь, нахожу и люблю. О, янтарная роза, розовый янтарь, топазы, амбра, смешанная с медом, пурпуром слегка подкрашенная, монтраше и шабли, смирнский берег розовым вечером, нежно-круглые холмы над сумраком сладких долин древний и вечный рай! Но, тише... и географу не позволено быть нескромным.
М.А.Кузмин. Собрание стихов.
M.A.Kuzmin. Gesammelte Gedichte.
Munchen: Wilhelm fink Verlag, 1977.
Похожа-ли моя любовь на первую или на последнюю, я не знаю, я знаю только, что иначе не может быть. Разве Венерина звезда может не восходить, хотя не видная, за тучей, каждый вечер? Разве хвост Юнониной птицы, хотя бы сложенный, не носит на себе все изумруды и сафиры востока? Моя любовь — проста и доверчива, она неизбежна и потому спокойна. Она не даст тайных свиданий, лестниц и фонарей, серенад и беглых разговоров на бале, она чужда намеков и масок, почти безмолвна; она соединяет в себе нежность брата, верность друга и страстность любовника,— каким же языком ей говорить? Поэтому она молчит. Она не романтична, лишена милых прикрас, прелестных побрякушек, она бедна в своем богатстве, потому что она полна. Я знаю, что это — не любовь юноши, но ребенка — мужа (может быть, старца). Это так просто, так мало, (может быть скучно?) но это — весь я. Разве можно хвалить человека за то, что он дышит, движется, смотрит? От другой любви мне осталась черная ревность, но она бессильна, когда я знаю, что ничто, ни она, ни даже Вы сами, не может нас разделить. Это так просто, как пить, когда жаждешь, не правда-ли?
М.А.Кузмин. Собрание стихов.
M.A.Kuzmin. Gesammelte Gedichte.
Munchen: Wilhelm fink Verlag, 1977.
Бывают мгновенья, когда не требуешь последних ласк, а радостно сидеть, обнявшись крепко, крепко прижавшись друг к другу. И тогда все равно, что будет, что исполнится, что не удастся. Сердце (не дрянное, прямое, родное мужское сердце) близко бьется, так успокоительно, так надежно, как тиканье часов в темноте, и говорит: "все хорошо, все спокойно, все стоит на своем месте". Твои руки и грудь нежны, оттого что молоды, но сильны и надежны; твои глаза доверчивы, правдивы, не обманчивы, и я знаю, что мои и твои поцелуи — одинаковы, неприторны, достойны друг друга, зачем же тогда целовать? Сидеть, как потерпевшим кораблекрушение, как сиротам, как верным друзьям, единственным, у которых нет никого, кроме них в целом мире; сидеть, обнявшись крепко, крепко прижавшись друг к другу!.. сердце близко бьется успокоительно, как часы в темноте, а голос густой и нежный, как голос старшего брата, шепчет: "успокойтесь: все хорошо, спокойно, надежно, когда вы вместе".
М.А.Кузмин. Собрание стихов.
M.A.Kuzmin. Gesammelte Gedichte.
Munchen: Wilhelm fink Verlag, 1977.
Как странно, что твои ноги ходят по каким-то улицам, обуты в смешные ботинки, а их бы нужно без конца целовать. Что твои руки пишут, застегивают перчатки, держат вилку и нелепый нож, как будто они для этого созданы!.. Что твои глаза, возлюбленные глаза читают "Сатирикон", а в них бы глядеться, как в весеннюю лужицу! Но твое сердце поступает, как нужно: оно бьется и любит. Там нет ни ботинок, ни перчаток, ни "Сатирикона"... Не правда-ли? Оно бьется и любит... больше ничего. Как жалко, что его нельзя поцеловать в лоб, как благонравного ребенка!
М.А.Кузмин. Собрание стихов.
M.A.Kuzmin. Gesammelte Gedichte.
Munchen: Wilhelm fink Verlag, 1977.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.