Михаил Юрьевич Лермонтов. (30)

 Я видел тень блаженства: но вполне, Свободно от людей и от земли, Не
суждено им насладиться мне. Быть может, манит только издали Оно надежду;
получив, -- как знать? -- Быть может, я б его стал презирать И увидал бы,
что ни слез, ни мук Не стоит счастье, ложное как звук.
 Кто скажет мне, что звук ее речей Не отголосок рая? что душа Не смотрит
из живых очей, Когда на них смотрю я, чуть дыша? Что для мученья моего она,
Как ангел казни, богом создана? Нет! чистый ангел не виновен в том, Что есть
пятно тоски в уме моем;
 И с каждым годом шире то пятно; И скоро все поглотит, и тогда Узнаю я
спокойствие, оно, Наверно, много причинит вреда Моим мечтам и пламень чувств
убьет, Зато без бурь напрасных приведет К уничтоженью; но до этих дней Я
волен -- даже -- если раб страстей!
 Печалью вдохновенный, я пою О ней одной -- и все, что чуждо ей, То
чуждо мне; я родину люблю И больше многих: средь ее полей Есть место, где я
горесть начал знать, Есть место, где я буду отдыхать, Когда мой прах,
смешавшися с землей, Навеки прежний вид оставит свой.
 О мой отец! где ты? где мне найти Твой гордый дух, бродящий в небесах?
В твой мир ведут столь разные пути,
 203
 Что избирать мешает тайный страх. Есть рай небесный! -- звезды говорят;
Но где же? вот вопрос -- ив нем-то яд; Он сделал то, что в женском сердце я
Хотел сыскать отраду бытия.
 О, не скрывай! ты плакала об нем -- И я его люблю; он заслужил Твою
слезу, и если б был врагом Моим, то я б с тех пор его любил.
 И я бы мог быть счастлив; но зачем Искать условий счастия в былом! Нет!
я доволен должен быть и тем, Что зрел, как ты жалела о другом!
 Ты слишком для невинности мила, И слишком ты любезна, чтоб любить!
Полмиру дать ты счастие б могла, Но счастливой самой тебе не быть;
Блаженство нам не посылает рок Вдвойне. Видала ль быстрый ты поток? Брега
его цветут, тогда как дно Всегда глубоко, хладно и темно!
 * * *
 Кто в утро зимнее, когда валит Пушистый снег и красная заря На степь
седую с трепетом глядит, Внимал колоколам монастыря;
 204


 В борьбе с порывным ветром этот звон
 Далеко им по небу унесен, --
 И путникам он нравился не раз,
 Как весть кончины иль бессмертья глас.
 И этот звон люблю я! Он цветок Могильного кургана, мавзолей, Который не
изменится; ни рок, Ни мелкие несчастия людей Его не заглушат; всегда один,
Высокой башни мрачный властелин, Он возвещает миру все, но сам -- Сам чужд
всему, земле и небесам.
 АНГЕЛ
 По небу полуночи ангел летел, И тихую песню он пел;
 И месяц, и звезды, и тучи толпой Внимали той песне святой.
 Он пел о блаженстве безгрешных духов Под кущами райских садов;
 О боге великом он пел, и хвала Его непритворна была.
 Он душу младую в объятиях нес
 Для мира печали и слез; И звук его песни в душе молодой
 Остался -- без слов, но живой.
 И долго на свете томилась она,
 Желанием чудным полна; И звуков небес заменить не могли
 Ей скучные песни земли.
 205
 СТАНСЫ
 Я не могу ни произнесть,
 Ни написать твое названье:
 Для сердца тайное страданье
 В его знакомых звуках есть;
 Суди ж, как тяжко это слово
 Мне услыхать в устах другого.
 Какое 'право им дано
 Шутить святынею моею?
 Когда коснуться я не смею,
 Ужели им позволено?
 Как я, ужель они искали
 Свой рай в тебе одной? -- едва ли!
 Ни перед кем я не склонял
 Еще послушного колена;
 То гордости была б измена:
 А ей лишь робкий изменял;
 И не поникну я главою,
 Хотя б то было пред судьбою!
 Но если ты перед людьми
 Прикажешь мне унизить душу,
 Я клятвы юности нарушу,
 Все клятвы, кроме клятв любви
 Пускай им скажут, дорогая,
 Что это сделал для тебя я!
 Улыбку я твою видал,
 Она мне сердце восхищала,
 И ей, так думал я сначала.
 Подобной нет -- но я не знал,
 Что очи, полные слезами,
 Равны красою с небесами.
 Я видел их! и был вполне
 Счастлив -- пока слеза катилась,
 В ней искра божества хранилась,
 Она принадлежала мне.
 Так! все прекрасное, святое,
 В тебе -- мне больше чем родное.
 Когда б миры у наших ног
 Благословляли нашу волю,
 Я эту царственную долю
 Назвать бы счастием не мог,
 Ему страшны молвы сужденья,
 Оно цветок уединенья.
 Ты помнишь вечер и луну,
 Когда в беседке одинокой
 Сидел я с думою глубокой,
 Взирая на тебя одну...
 Как мне мила тех дней беспечность!
 За вечер тот я б не взял вечность.
 Так за ничтожный талисман,
 От гроба Магомета взятый,
 Факиру дайте жемчуг, злато,
 И все богатства чуждых стран:
 Закону строгому послушный,
 Он их отвергнет равнодушно!


x x x

 Ужасная судьба отца и сына
 Жить розно и в разлуке умереть,
 И жребий чуждого изгнанника иметь
 На родине с названьем гражданина!
 Но ты свершил свой подвиг, мой отец,
 Постигнут ты желанною кончиной;
 Дай бог, чтобы, как твой, спокоен был конец
 Того, кто был всех мук твоих причиной!
 Но ты простишь мне!
 Я ль виновен в том,
 Что люди угасить в душе моей хотели
 Огонь божественный, от самой колыбели
 Горевший в ней, оправданный творцом?
 Однако ж тщетны были их желанья:
 Мы не нашли вражды один в другом,
 Хоть оба стали жертвою страданья!
 Не мне судить, виновен ты иль нет;
 Ты светом осужден? Но что такое свет?
 Толпа людей, то злых, то благосклонных,
 Собрание похвал незаслуженных
 И стольких же насмешливых клевет.
 Далеко от него, дух ада или рая,
 Ты о земле забыл, как был забыт землей,
 Ты счастливей меня, перед тобой
 Как море жизни -- вечность роковая
 Неизмеримою открылась глубиной
 Ужели вовсе ты не сожалеешь ныне
 О днях, потерянных в тревоге и слезах?
 О сумрачных, но вместе милых днях,
 Когда в душе искал ты, как в пустыне,
 Остатки прежних чувств и прежние мечты?
 Ужель теперь совсем меня не любишь ты?
 О, если так, то небо не сравняю
 Я с этою землей, где жизнь влачу мою;
 Пускай на ней блаженства я не знаю,
 По крайней мере я люблю!
 Пусть я кого-нибудь люблю:
 Любовь не красит жизнь мою.
 Она как чумное пятно
 На сердце, жжет, хотя темно;
 Враждебной силою гоним,
 Я тем живу, что смерть другим:
 Живу -- как неба властелин --
 В прекрасном мире -- но один.