Жил такой человек, Петр Петрович, с супругой своей, Катериной
Васильевной. Жил он на Малой Охте. И жил хорошо. Богато. Хозяйство и
гардероб, и сундуки полные добра... Было у него даже два самовара. А утюгов
-- и не счесть -- штук пятнадцать.
Но при всем таком богатстве жил человек скучновато. Сидел на своем
добре, смотрел на свою супругу и никуда не показывался. Боялся из дома
выходить. Сами знаете, какое нынче вороватое времечко. Даже в кинематограф
не ходил.
Ну, а однажды получил Петр Петрович письмо по почте. Письмо секретное.
Без подписи. Пишет кто-то:
"Эх ты, -- пишет, -- старый хрен, степа -- валеный сапог. Живешь ты с
молодой супругой и не видишь, чего вокруг делается. Жена-то твоя, дурень
старый, крутит с одним обывателем. Как я есть твой неизвестный друг и все
такое, то сообщаю: ежели ты, старый хрен, придешь в Сад Трудящихся в 7 часов
вечера в субботу, 29 июля, то глазами удостоверишься, какая есть твоя
супруга гулящая бабочка. Протри глаза, старый хрен.
С глубоким почтением. Неизвестный друг".
Прочел это письмо Петр Петрович и обомлел. Стал вспоминать, как и что.
И вспомнил: получила Катерина Васильевна два письма, а от кого -- не
сказала. И вообще вела себя подозрительно: к мамаше зачастила и денег
требовала на мелкие расходы.
"Ну, клюква!--подумал Петр Петрович.--Пригрел я змею... Но ничего, не
позволю над собой насмехаться. Выслежу, морду набью, и разговор весь".
В субботу, 29 июля, Петр Петрович сказался больным. Лег на диван и
следит за супругой. А та -- ничего -- хозяйством занимается. Но к вечеру
говорит:
-- Мне, говорит, Петр Петрович, нужно к мамаше сходить. У меня,
говорит, мамаша опасно захворала.
И сама нос пудрой, шляпку на затылок, я пошла.
Петр Петрович поскорей оделся, взял в левую руку палку, надел галоши --
и следом за женой.
Пришел в Сад Трудящихся, воротничок поднял. чтоб не узнали, и ходит по
дорожкам. Вдруг видит -- у фонтана супруга сидит и в даль всматривается.
Подошел.
-- А, -- говорит, -- здравствуйте. Любовника ожидаете? Так-с. Вам,
говорит, Катерина Васильевна, морду набить мало...
Та в слезы.
-- Ах, -- говорит, --- Петр Петрович, Петр Петрович! не подумайте
худого... Не хотела я вам говорить, но приходится...
И с этими словами вынимает она из рукава письмо.
А в письме, в печальных тонах, написано о том, что она, Катерина
Васильевна, одна может спасти человека, который погибает и находится в жизни
на краю пропасти. И этот человек умоляет притти Катерину Васильевну в Сад
Трудящихся в субботу, 29 июля.
Прочел письмо Петр Петрович.
-- Странно, -- говорит. -- Кто же это пишет?
-- Я не знаю, -- отвечает Катерина Васильевна. -- Я пожалела и пришла.
-- Так-с, -- говорит Петр Петрович, -- пришла. А ежели пришла, так и
сиди и не двигайся. Я, говорит, за фонтан спрячусь. Посмотрю, что за фигура.
Я, говорит, намну ему бока.
Спрятался Петр Петрович за фонтан и сидит. А супруга напротив --
бледная и еле дышит. Час проходит -- никого. Еще час -- опять никого.
Вылезает тогда Петр Петрович из-за фонтана.
-- Ну, -- говорит, -- не хнычьте, Катерина Васильевна. Тут, безусловно,
кто-нибудь подшутил над нами. Идемте домой, что ли... Нагулялись.. Не ваш ли
братец-подлец подшутил?
Покачала головой Катерина Васильевна.
-- Нет, -- говорит, -- тут что-нибудь серьезное. Может, неизвестный
человек испугался вас и не подошел.
Плюнул Петр Петрович, взял жену под руку и пошел.
И вот приезжают супруги домой. А дома -- разгром. Сундуки и комоды
разворочены, утюги раскиданы, самоваров нет -- грабеж. А на столе булавкой
пришпилена записка:
"Вас, чертей собачьих, иначе никаким каком из дома не вытащить. Сидят,
как сычи... А костюмчики твои, старый хрен, не по росту мне. Рост у тебя,
старый хрен, паршивый и низенький. Это довольно подло с твоей стороны. А
супруге твоей -- наше нижайшее с кисточкой и с огурцом пятнадцать".
Прочли супруги записку, охнули, сели на пол и ревут, что маленькие.
Пошел тут один рабочий квартирку себе подыскать.
Ходил, ходил, похудел и поседел, сердечный, но квартирку все-таки
нашел. По случаю.
Миленькая такая квартирка -- кухня и при ней комната. В арендованном
доме.
До чего обрадовался рабочий -- сказать нельзя.
-- Беру, -- говорит, -- гражданин-арендатель. Считайте за мной.
Арендатель говорит:
-- Да, конечное, дело, берите, ладно. Платите мне шестьдесят рублей
въездных и берите, ладно. Такую квартирку за такую цену у меня завсегда с
руками и с ногами оторвут.
Рабочий говорит:
-- Нету у меня, братишка, таких бешеных денег. Нельзя ли, дядя, вообще
без въездных?
Ну, одним словом, не сошлись в цене. Очень расстроился от этого
рабочий. Идет домой в сильных грустях и думает: "Прохвачу этого прохвоста в
газете. Мыслимое ли дело такие деньги драть!"
И на другой день, действительно, появилась в газете за подписью рабкора
обличительная заметка. Крепко так обложили арендателя.
Это, говорят, паук, а не муха. Шесть червонцев драть за такую квартирку
-- это же прямо скучно. И откуда могут быть такие бешеные деньги у рабочего
человека?
Словом -- вот как обложили арендателя. И адрес указали. Чтоб в случае
чего хвост могли накрутить ядовитому арендателю.
И, батюшки-светы, чего было в тот же день на этой вышеуказанной улице!
Очередь. Огромадная, то-есть, очередь образовалась. Давка. Галдеж. Все
граждане стоят и в руках газеты держут. И пальцами в заметку тычут.
-- Да это же, -- говорят, -- граждане, квартира! За шестьдесят рублей
цельная квартира. Да мы очень слободно сто дадим в случае ежели чего. В
одном месте у ворот драка чуть не случилась. Хотели уж конную милицию
требовать. Да в этот момент сам гражданин арендатель в окне показался. И
ручкой реверанс сделал.
-- Расходись, -- кричит, -- робя! Не стой понапрасну. Сдадена
квартиренка.
-- За сколько сдадена то?--спросили в толпе.
-- За двести сдадена. Спрос очень огромадный, нельзя, братцы, меньше.
-- За двести!--ахнула толпа. -- Да мы тебе дядя, очень слободно триста
бы дали. Допусти только.
Арендатель с явным сожалением развел руками и отошел от окна.
Толпа понуро расходилась, помахивая газетами.
Конечно, случай этот мелкий, не мирового значения. Некоторые людишки
очень даже свободно не поймут, в чем тут дело.
Нэпман, например, у которого, может, в каждом жилетном кармане серебро
гремит, тоже навряд ли разберется в этом происшествии.
Зато поймет это дело простой рабочий человек, который не гребет деньги
лопатой. Такой человек поймет и очень даже горячо посочувствует Василию
Ивановичу.
Дело в том, что Василий Иванович купил билет в театр.
В день получки Вася специально зашел в театр и, чтоб зря не
растратиться, купил заблаговременно билет в 16-м ряду.
Человек давно мечтал провести вечер в культурном общежитии. И в силу
этого целковый отдал, не моргнув глазом. Только языком чуть щелкнул, когда
кассир монету загребал .
А к этому спектаклю Василий Иванович очень даже серьезно готовился.
Помылся, побрился, галстук привязал.
Ох-ох, Василий Иванович, Василий Иванович!
Чувствовало ли твое благородное сердце житейский подвох? Предвидел ли
ты все мелочи жизни? Не дрогнула ли у тебя стальная рука,, привязывая
галстук?
Ох-ох, грустные дела, скучные дела происходят на свете!
А в день спектакля Василий Иванович в очень радостно-веселом настроении
пошел в театр.
"Другие, -- думает, -- людишки, нет на них погибели, в пивные ходят,
или в пьяном угаре морды об тумбу друг другу разбивают. А тут идешь себе в
театр. С билетом. Тепло, уютно, интеллигентно. И цена за все -- рубль".
Пришел Василий Иванович в театр минут за двадцать.
"Пока, -- думает, -- то да се, пока разденусь да схожу оправиться, да
галстук потуже привяжу -- оно в аккурат и будет".
Начал наш милый товарищ Василий Иванович раздеваться, глядит на стене
объявление--20 копеек с персоны за раздеванье.
Екнуло у Василия Ивановича сердце. "Нету, -- думает, -- у меня таких
денег. За билет, да, действительно сполна уплачено. А больше, нету. Копеек
восемь, должно быть, набежит. Если,-- думает,--за эту сумму не пристрою
одежу, то худо. Придется в пальто и галошах переть и на шапке сидеть". ,
Разделся наш сердечный друг Василий Иванович Подает одежду с галошами
за барьер.
-- Извини, -- говорит, -- дядя, мелких мало. Прими в руку что есть, не
считая.
А при вешалке, как раз наоборот, попался человек циничный. Он сразу
пересчитал мелкие.
-- Ты, -- говорит, -- что ж это, собачья кровь, шесть копеек мне в руку
кладешь? Я, -- говорит, -- за это могу тебя галошей по морде ударить.
Тут сразу между ними ссора произошла. Крик.
Вешальщик орет:
-- Да мне, может, за эти мелкие противно за твоими галошами ухаживать.
Отойди от моей вешалки, не то я за себя не ручаюсь.
Василий Иванович говорит:
-- Ты, зараза, не ори на меня. Не подрывай авторитета в глазах
буржуазии. Прими одежу, как есть, я тебе завтра занесу остатние.
Вешальщик говорит:
-- Ты меня буржуями не стращай. Я, -- говорит, -- не испугался. Отойди
от моей вешалки на пушечный выстрел, арапская твоя личность.
Тут, конечно, другие вешальщики начали обсуждать эпизод. Дискуссия у
них поднялась, -- дескать, можно ли шесть копеек в руку совать.
А время, конечно, идет. Последние зрители бегут в зал. Акт начинается.
Васин вешальщик орет за своим барьером:
-- Пущай, -- говорит, -- этот паразит в другой раз со своей вешалкой
приходит. Пущай, -- говорит, -- сам вешает и сам сторожит.
Василий Иванович чуть не заплакал от обиды.
-- Ах ты, -- говорит, -- старая морда, верзила - мученик. Да я, --
говорит, -- зa эти выражения могу тебе всю бороду выдернуть.
Тут Василий Иванович поскорей надел пальто, положил галоши в шапку и
бросился к дверям. Бросился к дверям -- не пущают в одеже.
-- Братцы, -- говорит Василий Иванович. -- милые товарищи, билет же,
глядите, вот у меня в руке.. Оторвите от него корешок и пропустите.
Нет, не пускают.
Тут, действительно, Василий Иванович прямо зaметался. Спектакль идет.
Музыка раздается. Билет в руке. И пройти нельзя.
Поскорее разделся Василий Иванович. завернул одежду в узел. Ткнулся с
узлом в дверь -- не дозволяют.
-- Вы бы, -- говорят, -- еще перину с собой принесли.
А время идет. Музыка гремит. Антракт начинается.
Василий Иванович совершенно упал духом. Бросился до своего вешальщика.
-- Ах ты, -- говорит, -- распродажная твоя личность! Глядите, какую
харю наел, ухаживая sa нэпом
Еще немного -- и произошла бы некрасивая стычка. Но, спасибо, другие
вешальщики роэняли.
Один старенький, наиболее добродушный вешальщик говорит Василию
Ивановичу:
-- Прямо, -- говорит, -- очень жалко на тебя глядеть, как ты
расстраиваешься. Вешай ко мне задаром. Только, -- говорит, -- завтра, Христа
ради, не позабудь принести.
Василий Иванович говорит:
-- Чего мне теперь вешать, раз второе действие идет. Я,-- говорит, --
все равно теперь ни хрена не пойму. Я, -- говорит, -- не привык пьесы с
конца глядеть.
Начал Василий Иванович продавать свой билет кому попало. С трудом
продал за гривенник одному беспризорному. Плюнул в сторону своего вешальщика
и вышел на улицу.
Идейный организм
Есть еще идейные люди на белом свете. Не оскудела еще наша жизни.
На праздниках я встретил одного честного борца против алкоголя.
Этот человек сидел напротив меня за рождественским столом.
Наружность у этого человека была угрюмая. Нос крупный, с красным
отливом.
"Этот, -- думаю, -- не подкачает -- самосильно наляжет на хозяйскую
выпивку".
И вдруг вижу, братцы мои, отставляет этот человек свои рюмки и бокалы
в сторону и решительно говорит:
-- Извиняюсь. Не пью. Мне, -- говорит, -- на эти стеклянные предметы
смотреть худо. Я, -- говорит, -- недавно начал идейную борьбу против
алкоголя.
Тут начались среди гостей охи и вздохи. Дескать, такое любопытное
занятие отстранять от себя на праздниках! Можно ли?
Тогда, человек этот горько усмехнулся на эти реплики и начал отчитывать
гостей и хозяев. Много острых и верных вещей сказал он.
-- Люди, -- говорит, -- могут без этого веселиться. Довольно стыдно.
Можно, -- говорит, -- заместо этого в картишки удариться и обыграть хозяина.
Или, -- говорит, -- на худой конец можно погулять с хозяйкой этого дома. Но
зачем же отравлять свой идейный организм такой отравой?
Я, -- говорит, -- всю жизнь пил и закусывал, но теперь я стою за сухой
закон. Пущай будут разные ограничения. Пущай продают полбутылки на брата.
Пора за это взяться и обратить внимание. Довольно.
Я с радостью глядел на этого выдающегося человека.
Его добродушная супруга сидела рядом со мной.
-- Муж-то, -- говорю ей, -- у вас какой идейный супруг.
-- Да, --- говорит, -- такая, знаете, обида напротив праздника! Врач
ему совсем не дозволил пить: "Сердце, -- говорит, -- у вас не дозволяет
наклюкаться. Помереть можете". . .
К концу ужина идейный супруг все же до того назюзюкался, что дважды его
выносили во двор, и там он освежался.
2. Квартира
В нашем доме произошла трагедия.Убийство Муж из ревности убил свою
молодую фактическую супругу и ее юридическую мамашу.
Не будем входить в психологию убийства, скажем одно, убийство произошло
в небольшой уютной квартире -- две комнаты и кухня. Бельэтаж. Уборная.
Ванна. Десять квадратных саженей.
Народу собралось во двор этого дома уйма. Каждому, конечно, любопытно
было узнать, кому теперь домоуправление передаст эту освободившуюся
квартиру.
Уже увезли убийцу. Уже убитых отправили, куда следует, -- толпа не
расходилась.
Завязалась небольшая потасовка. Кто-то дико орал, что это прямо
кумовство передавать эту площадь близким родственникам. Лучше пускай кинут
жребий -- кому достанется.
И вдруг, братцы мои, стало мне грустно на сердце. Стало мне до чего
обидно.
Тут, можно сказать, такая трагедия и драма. с кровью и с убийством, и
тут же, наряду с этим, такой мелкий коммерческий расчет. "Эх, -- думаю,--
бледнолицые мои братья!"
И долго стоял у ворот. И противно мне было принимать участие в этих
грубых разговорах.
Тем более, что на прошлой неделе я, по случаю, получил не очень худую
квартиру. Смешно же опять менять и горячиться. Я доволен.
На-днях мне позвонили по телефону. Кто-то вежливым, мягким голосом
спросил:
-- Товарищ Зощенко?
-- Да.
-- Вот в чем дело. Мы производим опыты над усилителем. Большая просьба
прочесть несколько строк из какого-нибудь вашего рассказа.
У меня была неотложная срочная работа. Мне очень не хотелось отрываться
от дела. Но я человек мягкий. Я уважаю, кроме того, всякие новейшие
изобретения. Я прочел в телефонную трубку несколько строчек.
-- Прекрасно, -- сказал вежливый голос -- Благодарю вас. Звучность
изумительная. Теперь мы попросим вас послушать нашу передачу. Будьте
любезны, отойдите в самый дальний угол комнаты. И слушайте.
Я положил трубку на стол и отошел шагов на десять.
Минуты две стоял дурак-дураком. Потом подошел.
-- Ну. как?
-- Ничего не слышал.
-- Тогда отойдите шагов на пять и присядьте так, чтобы ваше ухо было на
одной линии с трубкой.
Я отошел и присел.
-- Ну. как?
-- Ей-богу. я решительно ничего не слышу! -- сказал я сердитым голосом.
-- Тогда. -- сказал мой собеседник, смеясь, -- повесьте трубку и
ложитесь спать.
Человек смеялся весело, от души, захлебываясь и хрюкая в телефон.
Да, действительно, я был очень взбешен. Я чуть не оторвал телефонную
трубку.
Еще бы -- десять минут меня дурачил какой-то прохвост. Даже заставлял
приседать.
Потом я успокоился. Даже усмехнулся. В чем дело? Все обстоит прекрасно.
Можно записать сюжет. Можно сделать небольшой юмористический рассказ на
актуальную темку -- телефонные хулиганы. Двадцать рублей я честно заработал
на этом поганом деле.
В каждой собачьей ерунде есть свои хорошие стороны.
4. Скупой рыцарь
Год назад в одно почтенное издательское учреждение я три месяца подряд
ходил за деньгами.
Заведующий отделом человек был милый, симпатичный. Всякий раз он
справлялся о моем драгоценном здоровье, интересовался работой. И всегда
очень сочувствовал и входил в положение. Однако, денег не платил.
Примерно, зайдешь к нему числа десятого. Разведет руками, грустно
улыбнется.
-- Ай, -- говорит, -- ну, можно ли в такие несуразные числа заходить.
Десятое число! А мне, может, пятнадцатого рабочим и служащим платить. Сами
посудите.
Ну, сообразишь, что десятое число, действительно, несколько неудобное
число для платежей, -- уйдешь.
Приходишь числа двадцатого. -- Ну, что вы, -- говорит, -- делаете?
Только что недавно рабочим и служащим заплатил. Ну. откуда я вам возьму?
Сами посудите.
Два месяца я терпеливо поднимался на пятый этаж. В начале третьего
месяца я стал слегка наседать и требовать.
Заведующий ерзал на стуле, грустно разводил руками, но денег не платил.
Я знаю--деньги платить занятие скучное, малоприбыльное. Сплошной, можно
сказать, коммерческий расход. В трубу можно свободно полететь, ежели всем
платить. Однако, мне было все равно. Я с энергичной настойчивостью вел свою
линию.
Заведующий, видимо, начал страдать oт моих посещений. Он избегал моего
взгляда. Молча разводил руками. И углублялся в свои бумаги.
Однажды, когда у заведующего сидел какой-то посетитель, я начал
грозить. Я сказал:
-- Либо платите сейчас, либо я сам не знаю, что сейчас сделаю.
В голосе моем появились истерические нотки и вообще некоторое
повизгиванье.
Вдруг я услышал всхлипывание. Я с испугом посмотрел на заведующего.
Закрыв глаза рукой, он плакал, не стесняясь присутствия посетителя.
Я мысленно обругал себя скотиной и выбежал из кабинета.
Мне было ужасно стыдно и неловко.
Так довести человека. Экая я чортова свинья! Ну, действительно, ну,
откуда ему взять денег, если у него, может, нету? Ах, такая гнусность! Надо
извиниться. Скажу: согласен ждать, сколько понадобится.
Я снова пошел в кабинет.
Заведующий, откинувшись на спинку кресла, тихонько смеялся. Его усы и
подбородок дрожали от смеха.
Я услышал, как он говорил своему собеседнику: -- Ну, что я могу
сделать? Пристают, докучают. Мешают работать. Ну, откуда я всем возьму?
Приходится, знаете, прибегать к этой невинной хитрости. Это действует. Они
народ впечатлительный.
Я подошел к столу и тяжелым голосом потребовал немедленной уплаты.
Заведующий, не глядя на мое лицо, написал на моем заявлении -- уплатить
завтра.
Назавтра я деньги получил.
Этот случай -- подлинная правда. Я давно уже перестал фантазией
разбавлять свои рассказы.
5. Обезьяний язык
Трудный это русский язык, дорогие граждане! Беда какой трудный!
Главная причина в том, что иностранных слов в нем до чорта. Ну, взять
французскую речь. Все хорошо и понятно. Кескесе, мерси, комси -- все,
обратите ваше внимание, чисто французские, натуральные, понятные слова.
А нy-те-ка. сунься теперь с русской фразой -- беда. Вся речъ пересыпана
словами с иностранным, туманным значением.
От этого затрудняется речь, нарушается дыхание и треплются нервы.
Я вот на-днях слышал разговор. На собрании было. Соседи мои
разговорились. Очень умный и интеллигентный разговор был, но я, человек без
высшего образования, понимал ихний разговор с трудом и хлопал ушами.
Началось дело с пустяков.
Мой сосед, не старый еще мужчина с бородой, наклонился к своему соседу
слева и вежливо спросил:
-- А что, товарищ, это заседание пленарное будет, али как?
~ Пленарное, -- небрежно ответил сосед.
-- Ишь ты, -- удивился первый, -- то-то я и гляжу, что такое? -- как
будто оно и пленарное.
-- Да уж -- будьте покойны. -- строго ответил второй. -- Сегодня сильно
пленарное, и кворум такой подобрался -- только держись.
-- Да ну?--спросил сосед. -- Неужели и кворум подобрался?
-- Ей-богу. -- сказал второй. -- И что же он, кворум-то этот?
--- Да ничего, -- ответил сосед, несколько растерявшись. -- Подобрался
и все тут.
-- Скажи на милость, -- с огорчением покачал головой первый сосед. -- С
чего бы это он, а?
Второй сосед развел руками и строго посмотрел на собеседника, потом
добавил с мягкой улыбкой:
-- Вот вы, товарищ, небось, не одобряете эти пленарные заседания. . . А
мне как-то они ближе. Все как-то, знаете ли, выходит в них минимально по
существу дня. .. Хотя я, прямо скажу, последнее время отношусь довольно
перманентно к этим собраниям. Так, знаете ли, индустрия из пустого в
порожнее.
-- Не всегда это, -- возразил первый. -- Если, конечно, посмотреть с
точки зрения. Вступить, так сказать, на точку зрения и оттеда, с точки
зрения, то да -- индустрия конкретно.
-- Конкретно фактически, -- строго поправил второй.
-- Пожалуй, -- согласился собеседник. -- Это я гоже допущаю. Конкретно
фактически. Хотя как когда...
-- Всегда, -- коротко отрезал второй. -- Всегда, уважаемый товарищ.
Особенно, если после речей подсекция заварится минимально. Дискуссии и крику
тогда не оберешься.
На трибуну взошел человек и махнул рукой. Все смолкло. Только соседи
мои, несколько разгоряченные спором, не сразу замолчали. Первый сосед никак
не мог помириться с тем, что подсекция заваривается минимально. Ему
казалось, что подекция заваривается несколько иначе.
На соседей моих зашикали. Соседи пожали плечами и смолкли. Потом первый
сосед наклонился ко второму и тихо спросил:
-- Это кто ж там такой вышедши.
-- Это? Да это президиум вышедши. Очень острый мужчина. И оратор
первейший. Завсегда остро говорит по существу дня.
Оратор простер руки вперед и начал речь.
И когда он произносил надменные слова с иностранным, туманным
значением, соседи мои сурово кивали головами. Причем второй сосед строго
поглядывал на первого, желая показать, что он все все же был прав в только
что законченном споре.
Трудно, товарищи, говорить по-русски!
То-есть каторжный труд -- велосипеды теперь иметь. Действительно верно,
громадное через них удовольствие, физическое развлечение и все такое. На
собак, опять же можно наехать. Или куренка попугать.
Но только, несмотря на это, от велосипеда я отказываюсь. Я тяжко
захворал через свою машину, через свой этот аппарат.
Я надорвался. И теперь лечусь амбулаторно. Грыжа у меня открылась. Я
теперь, может быть, инвалид. Собственная машина меня уела.
Действительно, положение такое -- на две минуты машину невозможно без
себя оставить -- упрут. Ну, и приходилось в силу этого машину на себе носить
в свободное от катанья время. На плечах.
Бывало, в магазин с машиной заходишь -- публику за прилавок колесьями
загоняешь. Или к знакомым в разные этажи поднимаешься. По делам. Или к
родственникам.
Да и у родственников тоже сидишь -- за руль держишься. Мало ли какое
настроение у родственников. Я не знаю. В чужую личность не влезешь.
Отвертят ааднее колесо или внутреннюю шину вынут. А после скажут: так и
было.
В общем, тяжело приходилось.
Неизвестно даже, кто на ком больше ездил. Я на велосипеде или он на
мне.
Конечно, некоторые довоенные велосипедисты пробовали оставлять на улице
велосипеды. Замыкали на все запоры. Однако, не достигало -- угоняли.
Ну, и приходилось считаться с мировоззрением остальных граждан.
Приходилось носить машину на себе.
Конечно, человеку со здоровой психикой не составляет труда понести на
себе машину. Но тут обстоятельства для меня сложились неаккуратно.
А понадобился мне в срочном порядке целковый. На пропой души.
"Надо, -- думаю, -- где-нибудь забодать".
Благо машина есть -- сел и поехал. Заехал к одному приятелю -- дома
нету. Заехал к другому -- денег дома нету, а приятель дома.
А один приятель хотя проживает в третьем этаже, зато другой в седьмом.
Туда и назад с машиной смотался -- и язык высунул.
После того поехал к родственнице. На Симбирскую улицу. К родной тетке.
А она, зануда, на шестом этаже живет.
Поднялся со своим аппаратом на шестой этаж. Смотрю, на дверях записка.
Дескать, приду через полчаса.
"Шляется, -- думаю, -- старая кочерыжка". Ужасно я расстроился и
сгоряча вниз сошел. Мне бы с машиной наверху обождать, а я сошел от
расстройства чувств. Стал внизу тетку ждать.
Вскоре она приходит и обижается на меня, зачем я с ней наверх итти не
хочу.
-- У меня, -- говорит, -- с собою около гривенника. Остальные деньги на
квартире.
Взял я машину на плечо, пошел за теткой. И чувствую, икота поднимается,
и язык наружу вылезает. Однако, дошел. Получил деньги сполна. Пошамал для
подкрепления организма. Накачал шину и вниз сошел.
Только дошел донизу -- гляжу, парадная дверь закрыта. У них в семь
часов закрывается.
Ничего я тогда не сказал, только ужасно заскрипел зубами, надел на себя
велосипед и стал опять подниматься. Сколько времени я поднимался -- не
помню. Шел, прямо, как сквозь сон.
Начала меня тетка выпущать с черного хода. Сама, зануда, смеется.
-- Ты бы, -- говорит, -- машину наверху оставлял, если внизу боишься.
После перестала смеяться -- видит ужасная бледность разлилась по моему
лицу. А я, действительно, держусь за руль и качаюсь.
Однако, вышел на улицу. Но ехать от слабости не мог. А теперь
обнаружились последствия -- хвораю через эту каторгу.
Утешаюсь только тем, что мотоциклистам еще хуже. Вот, небось,
переживают!
И хорошо еще,, что у нас небоскребов не удосужились построить. Сколько
бы народу полегло!