Я, ребятишки, зря спорить не буду-- кто важней в театре: актер,
режиссер или, может быть, театральный плотник. Факты покажут. Факты всегда
сами за себя говорят.
Дело это произошло в Саратове или в Симбирске, одним словом, где-то
недалеко от Туркестана, в городском театре.
Играли в этом городском театре оперу. Кроме выдающейся игры артистов
был в этом театре, между прочим, монтер -- Иван Кузьмич Мякишев.
На общей группе, когда весь театр снимали на карточку, монтера этого
пихнули куда-то сбоку, -- мол, технический персонал. А в центр на стул со
спинкой посадили тенора.
Монтер Иван Кузьмич Мякишев ничего на это хамство не сказал, но затаил
в душе некоторую грубость.
А тут такое подошло. Сегодня, для примеру, играют „Руслана и
Людмилу". Музыка Глинки. Дирижер- Кацман. А без четверти минут восемь
являются до этого монтера две знакомые ему барышни. Или он их раньше
пригласил, или они сами приперлись--неизвестно. Так являются эти барышни,
отчаянно флиртуют и вообще просят их посадить в общую залу -- посмотреть на
спектакль.
Монтер говорит:
-- Да ради бога, медам. Сейчас я вам пару билетов сварганю--будьте
уверены. Посидите тут у будки.
И сам, конечно, к управляющему. Управляющий говорит:
-- Сегодня вроде как суббота. Народу пропасть. Каждый стул на учете. Не
могу.
Монтер говорит:
-- Ах, так! -- говорит. -- Ну, так я играть отказываюсь, одним словом,
отказываюсь освещать ваше производство. Играйте без меня. Посмотрим тогда,
кто из нас важней и кого сбоку сымать, а кого в центр сажать!
И сам обратно в будку. Выключил по всему театру свет к чортовой
бабушке, замкнул на ключ будку и сидит -- отчаянно флиртует,
Тут произошла, конечно, форменная абструкция. Управляющий бегает.
Публика орет. Кассир визжит, пугается, как бы у него деньги в темноте не
уперли. А бродяга, главный оперный тенор, привыкший сыматься в центре,
заявляется до дирекции и говорит своим тенором:
-- Я в темноте петь тенором отказываюсь. Раз, говорит, темно -- я
ухожу. Мне, говорит, голос себе дороже. Пущай, сукин сын, монтер поет.
Монтер говорит:
-- Пущай не поет. Наплевать ему в морду. Раз он, сволочь такая, в
центре сымается, то и пущай одной рукой поет, другой свет зажигает. Дерьмо
какое нашлося. Думает тенор, так ему и свети все время. Теноров нынче нету.
Тут, конечно, монтер схлеснулся с тенором.
Вдруг управляющий является, говорит:
-- Где эти чертовы две девицы? Через их полная гибель. Сейчас я их
куда-нибудь посажу, корова их забодай.
Монтер говорит:
-- Вот они. Только не через их гибель и не через тенора, а гибель через
меня. Сейчас, говорит, я свет дам. Мне энергии принципиально не жалко.
Дал он сию минуту свет.
-- Начинайте, говорит.
Сажают тогда его девиц на выдающиеся места и начинают спектакль.
Теперь и разбирайтесь, кто важнее в этом сложном театральном механизме.
Это маленькое незаметное происшествие случилось на станции "Ряжи".
Там наш поезд остановился минут на десять, поджидая встречного.
Вот наш поезд остановился. Посыпалась, конечно, публика в вагоны. А
среди них, семеня ножками, видим, протискивается один такой немолодой уже
гражданин с мешком за плечами.
Это был такой довольно затюканный интеллигентик. Такие у него были
усишки висячие, как у Максима Горького. Кожица на лице такая тусклая. Ну,
сразу видать -- человек незнаком с физкультурой и вообще, видать, редко
посещает общие собрания.
Вот он спешит по платформе к вагону. А на спине у него довольно-таки
изрядный мешок болтается. И чего в этом мешке -- пока неизвестно. Но
поскольку человек спешит из деревенского района, то можно заключить, что в
мешке не еловые шишки лежат, а пшеница, или там сало, или, скорей всего,
мука, поскольку с мешка сыплется именно эта самая продукция.
Помощник дежурного по станции оглядел вверенных ему пассажиров и вдруг
видит такой прискорбный факт -- мешочник.
Вот он мигнул агенту, -- мол, обратите внимание на этого субъекта.
И, поскольку в связи с уборкой урожая спекулянты и мешочники
закопошились и начали хлеб вывозить, так вот -- не угодно ли-- опять факт
налицо.
Агент дежурному говорит:
-- То есть наглость этих господ совершенно не поддается описанию.
Каждый день сорок или пятьдесят спекулянтов вывозят отсюда драгоценное
зерно. То есть на это больно глядеть.
Тем временем наш интеллигентик покрякивая взобрался в вагон со своим
товаром. Сел и, как ни в чем не бывало, засунул свой мешок под лавку. И
делает вид, что все спокойно, он, изволите видеть, в Москву едет.
Дежурный агенту говорит:
-- Позвольте, позвольте, я где-то этого старикана видел. Ну да,
говорит, я его тут на прошлой неделе видел. Он, говорит, по платформе
колбасился и какие-то мешки и корзинки в вагон нагружал.
Агент говорит:
-- Тогда надо у него удостоверение личности потребовать и поглядеть его
поклажу.
Вот агент с дежурным по станции взошли в вагон и обращаются до этого
интеллигентика: мол, будьте добры, прихватите свой мешочек и будьте любезны
за нами следовать.
Пассажир, конечно, побледнел, как полотно. Начал чего-то такое
лопотать, за свой карманчик хвататься.
-- Позвольте, говорит, в чем дело? Я в Москву еду. Вот мои документы. Я
есть доктор медицины.
Агент говорит:
- Все мы доктора! Тем не менее, говорит, будьте любезны без лишних
рассуждений о высоких материях слезть с вагона и проследовать за нами в
дежурную комнату.
Интеллигент говорит:
-- Но, позвольте, говорит, скорей всего поезд сейчас тронется. Я
запоздать могу.
Дежурный по станции говорит:
-- Поезд еще не сейчас тронется. Но на этот счет вам не приходится
беспокоиться. Тем более, у вас, скорей всего, мало будет шансов ехать именно
с этим поездом.
Начал наш пассажир тяжело дышать, за сердечишко свое браться, пульс
щупать. После видит -- надо исполнять приказание. Вынул из-под лавки мешок,
нагрузил на свои плечики и последовал за дежурным.
Вот пришли они в дежурную комнату.
Агент говорит:
-- Не успели, знаете, урожай собрать, как эти форменные гады обратно
закопошились и мешками вывозят ценную продукцию. Вот шлепнуть бы, говорит,
одного, другого, и тогда это начисто заглохнет. Нуте, говорит, развяжи мешок
и покажи, чего там у тебя внутри напихано.
Интеллигент говорит:
-- Тогда, говорит, сами развязывайте. Я вам не мальчик мешки
расшнуровывать. Я, говорит, из деревни еду и мне, говорит, удивительно
глядеть, чего вы ко мне прилипаете.
Развязали мешок. Развернули. Видят, поверх всего каравай хлеба лежит.
Агент говорит:
-- Ах, вoт, говорит, какой ты есть врач медицины. Врач медицины, а у
самого хлеб в мешках понапихан. Очень великолепно! Вытрусите весь мешок!
Вытряхнули из мешка всю продукцию, глядят-- ничего такого нету. Вот
бельишко, докторские подштанники. Вот пикейное одеяльце. В одеяльце завернут
ящик с разными докторскими щипцами, штучками и чертовщинками. Вот еще пара
научных книг. И больше ничего.
Оба два администратора начали весьма извиняться. Мол, очень извините и
все такое. Сейчас мы вам обратно все в мешок запихаем и, будьте любезны,
поезжайте со спокойной совестью.
Доктор медицины говорит:
-- Мне, говорит, все это очень оскорбительно. И поскольку я послан с
ударной бригадой в колхоз, как доктор медицины, то мне, говорит, просто
неинтересно видеть, как меня спихивают с вагона чуть не под колесья и
роются в моем гардеробе
Дежурный, услыхав про колхоз и ударную бригаду, прямо даже затрясся
всем телом и начал интеллигенту беспрестанно кланяться. Мол будьте так
добры, извините. Прямо это такое печальное недоразумение. Тем более, нас
мешок ввел в заблуждение.
Доктор говорит:
-- Что касается мешка, то мне, говорит, его крестьяне дали, поскольку
моя жена, другой врач медицины, выехала из колхоза в Москву с чемоданом, а
меня, говорит, еще на неделю задержали по случаю эпидемии острожелудочных
заболеваний. А жену, говорит, может быть, помните, на прошлой неделе
провожал и помогал ей предметы в вагон носить.
Дежурный говорит:
-- Да, да, я чего-то такое вспоминаю.
Тут агент с дежурным поскорей запихали в мешок чего вытряхнули, сами
донесли мешок до вагона, расчистили место интеллигенту, прислонили его к
самой стеночке, чтоб он, утомленный событиями, боже сохрани, не сковырнулся
во время движения, пожали ему благородную ручку и опять стали сердечно
извиняться.
-- Прямо, говорят, мы и сами не рады, что вас схватили. Тем более,
человек едет в колхоз, лечит, беспокоится, лишний месяц задерживается по
случаю желудочных заболеваний, а тут наряду с этим такое неосмотрительное
канальство с нашей стороны. Очень, говорят, сердечно извините!
Доктор говорит:
-- Да уж ладно, чего там! Пущай только поезд поскорей тронется, а
то у меня на вашем полустанке голова закружилась.
Дежурный с агентом почтительно поклонились и вышли из вагона, рассуждая
о том, что, конечно, и среди этой классовой прослойки -- не все сукины дети.
А вот некоторые, не щадя своих знаний, едут во все места и отдают свои
научные силы народу.
Вскоре после этого наш поезд тронулся.
Да перед тем как тронуться, дежурный лично смотался на станцию,
приволок пару газет и подал их бесплатно интеллигенту.
-- Вот, говорит, почитайте в пути, неравно заскучаете.
И тут раздался свисток, гудок, дежурный с агентом взяли под козырек и
наш поезд самосильно пошел.
И какой такой чудак сказал, что в Питере жить плохо? Замечательно жить.
Нигде нет такого веселья, как в Питере. Только были бы денежки. А без
денег... Это точно, что пропадешь без денег. И когда же придет такое
великолепное время, что человеку все будет бесплатно?
По вечерам на Невском гуляют люди. И не так чтобы прогулкой, а на углу
постоят, полюбопытствуют на девочек, пройдут по-весеннему -- танцуют ноги, и
на угол снова... И на каждый случай нужны денежки. На каждый случай особый
денежный расчет...
-- Эх, подходи, фартовый мальчик, подходи! Угощай папиросочкой...
Не подойдет Максим. У Максима дельце есть на прицеле. Ровнехонько
складывается в голове, как и что. Как начать и себя как повести. У Максима
замечательное дельце. Опасное. Не засыпется Максим -- холодок аж по
коже -- в гору пойдет. Разбогатеет это ужасно как. Ляльку Пятьдесят к себе
возьмет. Вот как. И возьмет.
Очень уж замечательная эта Лялька Пятьдесят. Деньги она обожает -- даст
Максим ей денег. Не жалко. Денег ей много нужно -- верно. Такой-то не мало
денег нужно. Ковер, пожалуйста, на стене, коврище на полу, а в белой клетке
-- тропическая птица попугай. Сахар жрет... Хе-хе. ..
Конешно, нужны денежки. Нужны, пока не пришло человеку бесплатное
время.
А Лялька Пятьдесят легка на помине. Идет -- каблучками постукивает.
-- Здравствуй, Ляля Пятьдесят. . . Каково живешь? Не узнала, милая?
Узнала Лялька. Как не узнать -- шпана известная. .. Только корысти-то
нет от разговоров. У Ляльки дорога к Невскому, а у Максима, может, в другую
сторону.
Нелюбезная сегодня Лялька. В приятной беседе нет ей удовольствия. Не
надо.
Подошел Максимка близко к ней, в ясные глазки посмотрел.
-- Приду, -- сказал, -- к тебе вечером. С большими деньгами. Жди --
поджидай.
Улыбнулась, засмеялась Лялька, да не поверила. Дескать, врет шпана. И
зачем такое врет? Непонятно.
Но, прощаясь, на всякий случай за ручку подержалась.
Пошел Максим на Николаевскую, постоял у нужного дома, а в голове дельце
все в тонкостях. Отпусти, скажет, бабка Авдотья, товарцу на десять косых.
Отпустит бабка, а там как по маслу. Не будет никакого заскока. А заскока не
будет -- так придет Максимка к Ляльке Пятьдесят. Выложит денежки... "Бери,
-- скажет, -- пожалуйста. Не имею к деньгам пристрастия. Бери пачечку за
поцелуй". ..
А Лялька в это время вышла к Невскому, постояла на углу, покачала
бедрами, потопала ножками, будто чечетку пляшет, и сразу заимела китайского
богача.
Смешно, конешно, что китайского ходю.
Любопытно даже. Да только по-русски китаец говорит замечательно.
-- Пойду, -- говорит, -- к тебе, красивая.
Написано мелом на дверях: "портной". Да только нет здесь никакого
портного. И никогда и не было. А живет здесь Авдотья спекулянтка. У ней
закрытое мелочное заведение. Она и написала мелом на дверях для отвода глаз.
К этой-то бабке Авдотье и пошел Максим.
В дверь, где мелом "портной" сказано, постучал условно.
А когда открыли ему дверь -- так сразу покосился весь Максимкин план.
Не Авдотья, а муж бабки Авдотьи стоял перед Максимом.
Шагнул Максим за порог, лопочет непонятное. Сам соображает, как и что.
Покосился план, да и только. Не во-время приехал чортов муж...
Говорит Максимка глупые слова:
-- Отпусти, -- говорит, -- бабка Авдотья, на десять косых...
Усмехнулся бабкин муж и в комнату пошел.
А Максим за ним.
Бабкин муж веса ставит, а Максимка примеряет: как и что. Да только
покосился план, мыслимо ли сразу лазеечку найти.
А бабкин муж интересуется:
-- Какого же тебе товарцу, кавалер?
-- Разного товарцу отпусти...
-- Из кисленького, может быть, -- интересуется, -- капусточки?
-- Из кисленького, бабка Авдотья.
Стал тут бабкин муж капусту класть из кадочки, а Максим метнул
сюда-туда глазом. Максим схватил гирьку и трехфунтовой гирькой тюкнул по
голове бабкиного мужа.
Рухнул бабкин муж у кадочки. В руке вилка. На вилке капуста.
А Максим к прилавку. На прилавке -- ящик с деньгами. Шарит Максим -- в
пальцах дрожь. Вытащил деньги, да маловато денег. Где же такое -- денежки?
Роет Максим по комнате -- нету денег. А в руки все ненужное лезет, --
гребенка, например, или блюдечко.
-- Тьфу, бес, -- где же денежки?
А в дверь на лестнице кто-то постучал условно.
Прикрыл Максим бабкиного мужа рогожкой. И к двери подошел. Слушает.
Открыть, не открыть? -- открою. Сердце успокоил и дверь открыл.
Малюсенький вошел старичок и тоненько сказал:
-- Бабку бы Авдотью мне...
А Максим старичку такое:
-- Нету, старичок, Авдотьи. Иди себе с богом. Иди, сделай милость.
Сказал это и видит: гирька трехфунтовая в руке. Испугался Максим, что
старичок гирьку заметит, пихает ее в карман, прячет гирьку-то, а старичок
бочком, бочком и протискался тем временем в комнату.
-- Подожду, -- говорит, -- бабку Авдотью. У бабки Авдотьи славная
картошечка... Э, да у ней и капустка, наверное, славная. Да. Ей-богу,
славная капустка...
И такой говорун, научный старичок, Максимке бы с мыслями собраться,
а старичок такое:
-- Ну, хорошо, человеку все бесплатно... Согласен. Да только, на мой
научный взгляд, общественное питание -- это уж, извините, это сущий вздор и
совершенно ложные слова. На все согласен, а тут уж к бабке Авдотье пойду..Не
могу... Извините... Я, скажем, головой поработал -- рыбки захотел: фосфор в
рыбке. Ты языком поболтал -- молочную тебе диэту... А вы говорите --
общественное питание. Из корыта... Да-с, молодой человек, на все соглашусь,
а уж бабку-то Авдотью мне оставьте... Совершенно ложные слова.
-- Да я ничего, -- оробел Максимка.
И в коридор вышел. А там на лестницу, да по лестнице да вниз через три
ступеньки.
На улицу вышел, нащупал деньги в кармане.
-- Эх, мало денег! Где ж такое были денежки? И пошел покачиваясь.
-- Эй, подходи, фартовый мальчик, подходи!
-- Угощай папиросочкой...
Не полюбопытствовал Максим на девочек.
Встал Максим на углу и к окну прислонился.
Убить не убил человека и по голове ведь не шибко тюкнул, да человеку
вредно, человека жаль...
Постоял Максим и подумал, а мысли-то уж все веселые идут.
Глядит Максим королем на всех. Глазами ищет Ляльку Пятьдесят. Да нету
Лялечки.
А на углу белокуренькая папиросочкой дымит и Максиму улыбается. На ней
высокие сапожки до колен и шелковая юбочка фру-фру... Повернется -- шумит и
засмеется -- шумит.
Зашумела и без слова к Максиму подошла. Подошла и тихо за руку взяла.
Да вдруг как зашумело все, затопало.
-- Облава, дамочки, -- вскричала белокуренькая и от Максима в сторону,
в железные ворота.
За белокуренькой шагнул Максим, а на Максима человек. Весь в шпорах.
Шпорами бренчит, саблей стучит, а в руке пятизарядный шпаллер.
Задрожал Максим и пустился бежать.
И бежит и бежит Максим. Гремит сердце. Через Лиговку бежит -- на него
забор. Максим через забор, а в ноги кучи. Через кучи Максим... Пробежал еще
и свалился в грязь. Да не сам свалился.
-- Подножка, -- сказал Максим и потрогал денежки.
А на Максима Черный вдруг насел. И мало того, что насел, а еще и душит.
-- Пусти, -- хрипло сказал Максим, -- пусти.. дышать трудно.
И Черный отпустил его слегка.
Сидит Черный на Максимке и разговаривает:
-- Бежит, вижу, человек по кучам. Стой, думаю. Даром не побежит.
Спасибо.. Либо вор, либо от вора... Даешь денежки.
А сам уж по карманам шарит. Ох, вытащил пачечку. Ох, вытащил другую.
Ох. опять душит сатана. -- А это что?
-- Гирька, -- сказал Максим и вспомнил бабкиного мужа.
-- Гирька, -- усмехнулся Черный и стукнул гирькой по Максимовой голове.
-- Беги теперь, да не оглядывайся. Беги, шпана, говорю... Стой. Гирьку
позабыл. На гирьку.
Взял гирьку Максим и побежал. Пробежал немного и сел на кучу. Зачем же
человека бить по голове!
Посидел Максим на куче, унял сеодце и в город пошел. Нужно бы домой, а
ноги на Гончарную идут к Ляльке Пятьдесят. Идет Максим на Гончарную. На
улицах пусто. И в сердце пусто... А вот и Лялькин белый дом.
-- Здравствуй, Лялькин милый дом.
Поднялся Максим и постучал и к Ляльке в комнату вошел.
На стене ковер, на полу коврище, а в белой клетке попугай.
А Лялька сидит на китайских коленях, ерошит ручкой китайские усы.
-- Принес? -- спросила Лялька и к Максиму подошла.
-- Принес, -- сказал Максим тихо. -- Гони только китайскую личность.
Смотреть трудно...
А китаец по-русски понимал замечательно. Обиделся и встал. И чашечку с
кофеем на пол выплеснул.
-- Зачем же, -- говорит, -- выносить такую резолюцию? Уйду и денег не
заплачу.
Ушел китаец и дверкой стукнул. Максим тут к Ляльке подошел. К Ляльке
наклонился и Ляльке целует щеку.
-- Нет у меня денег, Лялька Пятьдесят.
-- А, -- вскричала Лялька Пятьдесят, -- денег нет?
-- Нету денег. Пожалей меня, Лялька! Очень мне трудно, без денег,
пожалей, ну, скажи, что жалко.
Как закричала тут Лялька:
-- А китайские убытки кто возместит?
-- Есть в тебе сердце? -- сказал Максим и на коврище сел и Лялькины
ноги обхватил. -- Есть ли сердце, спрашиваю? Птицу жалеешь? Жалеешь попку?
Как ударила тут Лялька Пятьдесят Максима -- помутилось все.
Охнул Максим. Охнул, и с полу поднялся.
Гирьку нащупал в кармане. Вытащил гирьку, хотел ударить по Лялькиной
голове, да не ударил. Рука не посмела.
Замахнулся Максим и ударил по птицыной клетке.
Ужасно тут закричал попугай, и тонко закричала Лялька. А Максим бросил
гирьку и снова на коврище сел.
-- Ну, скажи, что жалко, Лялька Пятьдесят!