Н.М.Карамзин (23)

Мстислав Владимирович, Князь Новогородский, крестник Олегов, сведав о
несчастной судьбе Изяславовой, велел привезти к себе тело его и с горестию
погреб оное в Софийской церкви. Сей великодушный Князь, любя справедливость,
не винил Олега в завоевании Мурома, но требовал, чтобы он вышел из Ростова и
Суздаля; не упрекал его даже и смертию Изяслава, говоря ему чрез Послов: "Ты
убил моего брата; но в ратях гибнут Цари и Герои. Будь доволен своим
наследственным городом: в таком случае умолю отца моего примириться с
тобою". Олег не хотел слушать никаких предложений, думая скоро взять самый
Новгород. Тогда Мстислав, любимый народом, вооружился. Начальник отряда
Новогородского, Добрыня Рагуйлович, захватил людей Олеговых, посланных для
собрания дани и сбил его передовое войско на реке Медведице (в Тверской
губернии). Олег не мог удержать ни Ростова, ни Суздаля; выжег сей последний
город, оставив в нем только один монастырь с церквами, и засел в Муроме.
Добродушный Мстислав, уважая крестного отца, снова предложил ему мир, желая
только, чтобы он возвратил пленных, и в то же время убедительно просил
родителя своего забыть вражду Олегову. Мономах отправил в Суздаль меньшего
сына, Вячеслава, с конным отрядом союзных Половцев, написав к Олегу
красноречивое письмо такого содержания: "Долго печальное сердце мое боролось
с законом Христианина, обязанного прощать и миловать: Бог велит братьям
любить друг друга; но самые умные деды, самые добрые и блаженные отцы наши,
обольщаемые врагом Христовым, восставали на кровных... Пишу к тебе,
убежденный твоим крестным сыном, который молит меня оставить злобу для блага
земли Русской и предать смерть его брата на суд Божий. Сей юноша устыдил
отца своим великодушием! Дерзнем ли, в самом деле, отвергнуть пример
Божественной кротости, данный нам Спасителем, мы, тленные создания? ныне в
чести и в славе, завтра в могиле, и другие разделят наше богатство!
Вспомним, брат мой, отцов своих: что они взяли с собою, кроме добродетели?
Убив моего сына и твоего собственного крестника, видя кровь сего агнца, видя
сей юный увядший цвет, ты не пожалел об нем; не пожалел о слезах отца и
матери; не хотел написать ко мне письма утешительного; не хотел прислать
бедной, невинной снохи, чтобы я вместе с нею оплакал ее мужа, не видав их
радостного брака, не слыхав их веселых свадебных песней... Ради Бога отпусти
несчастную, да сетует как горлица в доме моем; а меня утешит Отец Небесный.
- Не укоряю тебя безвременною кончиною любезного мне сына: и знаменитейшие
люди находят смерть в битвах; он искал чужого и ввел меня в стыд и в печаль,
обманутый слугами корыстолюбивыми. Но лучше, если бы ты, взяв Муром, не брал
Ростова и тогда же примирился со мною. Рассуди сам, мне ли надлежало
говорить первому или тебе? Если имеешь совесть; если захочешь успокоить мое
сердце и с Послом или Священником напишешь ко мне грамоту без всякого
лукавства: то возьмешь добрым порядком область свою, обратишь к себе наше
сердце, и будем жить еще дружелюбнее прежнего. Я не враг тебе, и не хотел
крови твоей у Стародуба" (где Святополк и Мономах осаждали сего Князя): "но
дай Бог, чтобы и братья не желали пролития моей. Мы выгнали тебя из
Чернигова единственно за дружбу твою с неверными; и в том каюсь, послушав
брата (Святополка). Ты господствуешь теперь в Муроме, а сыновья мои в
области своего деда. Захочешь ли умертвить их? твоя воля. Богу известно, что
я желаю добра отечеству и братьям. Да лишится навеки мира душевного, кто не
желает из вас мира Христианам! - Не боязнь и не крайность заставляют меня
говорить таким образом, но совесть и душа, которая мне всего на свете
драгоценнее".
 [1097 г.]. Олег согласился заключить мир, чтобы обмануть племянника; и
когда Мстислав, распустив воинов по селам, беспечно сидел за обедом с
Боярами своими, гонцы принесли ему весть, что коварный его дядя стоит уже на
Клязьме с войском.
 Олег думал, что Мстислав, изумленный его внезапным нападением, уйдет из
Суздаля; но сей юный Князь, в одни сутки собрав дружину Новогородскую,
Ростовскую, Белозерскую, приготовился к битве за городским валом. Олег
четыре дня стоял неподвижно, и Вячеслав, другой сын Мономахов, успел
соединиться с братом. Тогда началось сражение. Олег ужаснулся, видя славное
знамя Владимирово в руках Вождя Половецкого, заходившего к нему в тыл с
отрядом Мстиславовой пехоты, и скоро обратился в бегство; поручил меньшему
своему брату, Ярославу, Муром, а сам удалился в Рязань. Мстислав, умеренный
в счастии, не хотел завладеть ни тем, ни другим городом, освободив
единственно Ростовских и Суздальских пленников, там заключенных. Бегая от
него, Олег скитался в отчаянии и не знал, где приклонить голову; но
племянник велел ему сказать, чтобы он был спокоен. "Святополк и Владимир не
лишат тебя земли Русской, - говорил сей чувствительный юноша: - я буду твоим
верным ходатаем. Останься и властвуй в своем Княжении: только смирися".
Мстислав сдержал слово: вышел из Муромской области, возвратился в Новгород и
примирил Олега с Великим Князем и своим отцем.
 Чрез несколько месяцев Россия в первый раз увидела торжественное
собрание Князей своих на берегу Днепра, в городе Любече. Сидя на одном
ковре, они благоразумно рассуждали, что отечество гибнет от их несогласия;
что им должно наконец прекратить междоусобие, вспомнить древнюю славу
предков, соединиться душою и сердцем, унять внешних разбойников, Половцев, -
успокоить Государство, заслужить любовь народную. Нет сомнения, что Мономах,
друг отечества и благоразумнейший из Князей Российских, был виновником и
душою сего достопамятного собрания. В пример умеренности и бескорыстия он
уступил Святославичам все, что принадлежало некогда их родителю, и Князья с
общего согласия утвердили за Святополком область Киевскую, за Мономахом
частный удел отца его: Переславль, Смоленск, Ростов, Суздаль, Белоозеро; за
Олегом, Давидом и Ярославом Святославичами - Чернигов, Рязань, Муром; за
Давидом Игоревичем - Владимир Волынский; за Володарем и Васильком
Ростиславичами - Перемышль и Теребовль, отданные им еще Всеволодом.
 Каждый был доволен; каждый целовал святой крест, говоря: да будет земля
Русская общим для нас отечеством; а кто восстанет на брата, на того мы все
восстанем.
 Добрый народ благословлял согласие своих Князей: Князья обнимали друг
друга как истинные братья.
 Сей торжественный союз был в одно время заключен и нарушен самым
гнуснейшим злодейством, коего воспоминание должно быть оскорбительно для
самого отдаленнейшего потомства. Летописец извиняет главного злодея,
сказывая, что клеветники обманули его; но так обманываются одни изверги. Сей
недостойный внук Ярославов, Давид Игоревич, приехав из Любеча в Киев,
объявил Святополку, что Мономах и Василько Ростиславич суть их тайные враги;
что первый думает завладеть престолом Великокняжеским, а второй городом
Владимиром; что убиенный брат их, Ярополк Изяславич, погиб от руки
Василькова наемника, который ушел к Ростиславичам; что благоразумие требует
осторожности, а месть жертвы. Великий Князь содрогнулся и заплакал, вспомнив
несчастную судьбу любимого брата. "Но справедливо ли сие ужасное обвинение?
сказал он: да накажет тебя Бог, если обманываешь меня от зависти и злобы".
Давид клялся, что ни ему в Владимире, ни Святополку в Киеве не
господствовать мирно, пока жив Василько; и сын Изяславов согласился быть
вероломным, подобно отцу своему. Не зная ничего; спокойный в совести,
Василько ехал тогда мимо Киева, зашел помолиться в монастырь Св.
 Михаила, ужинал в сей Обители и ночевал в стане за городом. Святополк и
Давид прислали звать его, убеждали остаться в Киеве до именин Великого
Князя, то есть до Михайлова дня; но Василько, готовясь воевать с Поляками,
спешил домой и не хотел исполнить Святополкова желания. "Видишь ли? - сказал
Давид Великому Князю: - он презирает тебя в самой области твоей: что ж
будет, когда приедет в свою? займет без сомнения Туров, Пинск и другие
места, тебе принадлежащие. Вели схватить его и отдать мне, или ты вспомнишь
совет мой, но поздно". Святополк вторично послал сказать Васильку, чтобы он
заехал к нему хотя на минуту, обнять своих дядей и побеседовать с ними.
Несчастный Князь дал слово; сел на коня и въезжал уже в город: тут
встретился ему один из его усердных Отроков и с ужасом объявил о гнусном
заговоре. Василько не верил. "Мы целовали крест, - сказал он, и клялися
умереть друзьями; не хочу подозрением оскорбить моих родственников" -
перекрестился и с малочисленною дружиною въехал в Киев. Ласковый Святополк
принял гостя на дворе Княжеском, ввел в горницу и сам вышел, сказывая, что
велит готовить завтрак для любезного племянника. Василько остался с Давидом:
начал говорить с ним; но сей злодей, еще новый в ремесле своем, бледнел, не
мог отвечать ни слова и спешил удалиться. По данному знаку входят воины,
заключают Василька в тяжкие оковы. Мера злодейства еще не совершилась, и
Святополк боялся народного негодования: в следующий день, созвав Бояр и
граждан Киевских, он торжественно объявил им слышанное от Давида. Народ
ответствовал: "Государь! безопасность твоя для нас священна: казни Василька,
если он действительно враг твой; когда же Давид оклеветал его, то Бог
отмстит ему за кровь невинного".
 Знаменитые духовные особы смело говорили Великому Князю о человеколюбии
и гнусности вероломства. Он колебался; но снова устрашенный коварными
словами Давида, отдал ему жертву в руки. Василька ночью привезли в Белгород
и заперли в тесной горнице; в глазах его острили нож, расстилали ковер;
взяли несчастного и хотели положить на землю. Угадав намерение сих достойных
слуг Давида и Святополка, он затрепетал и, хотя был окован, но долгое время
оборонялся с таким усилием, что им надлежало кликнуть помощников. Его
связали; раздавили ему грудь доскою и вырезали обе зеницы... Василько лежал
на ковре без чувства. Злодеи отправились с ним в Владимир, приехали в город
Здвиженск обедать и велели хозяйке вымыть окровавленную рубашку Князя.
Жалостный вопль сей чувствительной женщины привел его в память. Он спросил:
"Где я?", выпил свежей воды; ощупал свою рубашку и сказал: "начто вы сняли с
меня окровавленную? я хотел стать в ней пред Судиею Всевышним"... Давид
ожидал Василька в столице своей, Владимире, и заключил в темницу, приставив
к нему двух Отроков и 30 воинов для стражи.
 [1098 г.] Мономах, узнав о сем злодействе, пришел в ужас и залился
слезами.
 "Никогда еще, - сказал он, - не бывало подобного в земле Русской!" - и
немедленно уведомил о том Святославичей, Олега и Давида. "Прекратим зло в
начале, - писал к ним сей добрый Князь: - накажем изверга, который посрамил
отечество и дал нож брату на брата; или кровь еще более польется, и мы все
обратимся в убийц; земля Русская погибнет: варвары овладеют ею". Олег и
Давид, подвигнутые таким же великодушным негодованием, соединились с
Мономахом, приближились к Киеву и грозно требовали ответа от Святополка.
Послы их говорили именем Князей: "Ежели Василько преступник, то для чего же
не хотел ты судиться с ним пред нами? и в чем состоит вина его?" Великий
Князь оправдывался своим легковерием и тем, что не он, а Давид ослепил их
племянника. "Но в твоем городе", - сказали послы и вышли из дворца. На
другой день Владимир и Святославичи уже готовились идти за Днепр, чтобы
осадить Киев. Малодушный Святополк думал бежать; но граждане не пустили его
и, зная доброе сердце Мономаха, отправили к нему Посольство. Митрополит и
вдовствующая супруга Всеволодова явились в стане соединенных Князей: первый
говорил именем народа, вторая плакала и молила. "Князья великодушные! -
сказал митрополит Владимиру и Святославичам: - не терзайте отечества
междоусобием, не веселите врагов его. С каким трудом отцы и деды ваши
утверждали величие и безопасность государства! Они приобретали чуждые земли;
а вы что делаете? губите собственную". Владимир пролил слезы: он уважал
память своего родителя, вдовствующую Княгиню его и Пастыря Церкви; а всего
более любил Россию. "Так! - ответствовал Мономах с горестию: - мы недостойны
своих великих предков и заслуживаем сию укоризну". Князья согласились на
мир, и Владимир простил Святополку собственную обиду; ибо сей неблагодарный,
обязанный ему престолом, не устыдился поверить клевете и считать его своим
тайным злодеем. Великий Князь, сложив всю вину на Давида, дал слово наказать
его как общего недруга.
 Давид сведал о том и хотел отвратить бурю. Здесь один из дополнителей
Несторовой летописи, именем Василий -вероятно, инок или Священник, -
представляет сам важное действующее лицо и рассказывает следующие
обстоятельства: "Я был тогда в Владимире. Князь Давид ночью прислал за мною.
Окруженный своими боярами, он велел мне сесть и сказал: Василько говорит,
что я могу примириться с Владимиром.
 Иди к заключенному; советуй ему, чтобы он отправил Посла к Мономаху и
склонил сего Князя оставить меня в покое. В знак благодарности дам Васильку
любой из городов Червенских: Всеволож, Шеполь или Перемиль. Я исполнил
Давидову волю.
 Несчастный Василько слушал меня со вниманием и с кротостию
ответствовал: Я не говорил ни слова; но сделаю угодное Давиду и не хочу,
чтобы для меня проливали кровь Россиян. Только удивляюсь, что Давид в знак
милости дает мне собственный мой город Шеполь: я и в темнице Князь
Теребовля. Скажи, что желаю видеть и послать ко Владимиру Боярина моего,
Кулмея. Давид не хотел того, ответствуя, что сего человека нет в Владимире.
Я вторично пришел к Васильку, который выслал слугу, сел со мною и говорил
так: Слышу, что Давид мыслит отдать меня в руки Ляхам; он еще не сыт моею
кровию: ему надобна остальная. Я мстил Ляхам за отечество и сделал им много
зла; пусть воля Давидова совершится! Не боюсь смерти. Но любя истину, открою
тебе всю мою душу. Бог наказал меня за гордость.
 Зная, что идут ко мне союзные Торки, Берендеи, Половцы и Печенеги, я
думал в своей надменности: "Теперь скажу брату Володарю и Давиду: дайте мне
только свою младшую дружину; а сами пейте и веселитесь. Зимою выступлю,
летом завоюю Польшу.
 Земля у нас не богата жителями: пойду на Дунайских Болгаров и
пленниками населю ее пустыни. А там буду проситься у Святополка и Владимира
на общих врагов отечества, на злодеев Половцев; достигну славы или положу
голову за Русскую землю". В душе моей не было иной мысли. Клянуся Богом, что
я не хотел сделать ни малейшего зла ни Святополку, ни Давиду, ни другим
братьям любезным". Сей несчастный Князь, в стенах темницы открывая душу свою
какому-нибудь смиренному иноку, не думал, что самое отдаленное потомство
услышит его слова, достойные Героя!
 Еще более месяца Василько томился в заключении: Владимир - озабоченный,
как вероятно, набегами Половцев - не мог освободить его. Давид ободрился и
хотел увеличить область свою завоеванием Теребовля; но, устрашенный
мужеством Володаря Ростиславича, не дерзнул обнажить меча в поле и бежал в
город Бужск. Володарь, осадив его, требовал единственно брата, и гнусный
Давид, принужденный отпустить Василька, уверял, что один Святополк был виною
злодеяния. "Не в моей области, - говорил он, - пострадал брат твой; я должен
был на все согласиться, чтобы не иметь такой же участи". Володарь заключил
мир; но как скоро освободил Василька, то снова объявил войну Давиду.
Ослепленные злобою мести, Ростиславичи обратили в пепел город Всеволож,
бесчеловечно умертвили жителей и, приступив ко Владимиру, велели сказать
гражданам, чтобы они выдали им трех советников Давидовых, научивших его
погубить Василька. Граждане созвали вече и рассуждали, что им делать. "Мы
рады умереть за самого Князя, - говорил народ: - а слуги его не стоят
кровопролития. Он должен исполнить нашу волю, или отворим городские ворота и
скажем ему: промышляй о себе! " Давид хотел спасти наперсников; но, боясь
возмущения, предал двух из них в жертву (третий ушел в Киев). Злодеев
повесили и расстреляли: Васильковы Отроки совершили сию месть в знак любви к
своему князю.
 [1099 г.] Ростиславичи удалились; но Давид не избавился от бедствия.
Святополк, обязанный торжественною клятвою, шел наказать его и стоял уже в
Бресте. Давид искал защиты у Короля Польского, Владислава: сей Государь,
взяв от него 50 гривен золота, велел ему ехать с собою, расположился станом
на Буге и вступил в переговоры с Великим Князем. Королю хотелось новых
даров: получив их от Святополка, он советовал Давиду возвратиться в свою
область, ручаясь за его безопасность. Но Великий Князь, с согласия Поляков,
немедленно осадил Владимир.
 Обманутый Королем, Давид чрез семь недель примирился с Святополком,
уступил ему Владимирскую область и выехал в Польшу.
 Святополк не замедлил остыдить себя новым вероломством. Вступая в
пределы Волыни, он торжественно клялся Ростиславичам, что будет им другом и
желает единственно смирить их общего неприятеля, Давида; но, победив его,
Великий Князь захотел овладеть Перемышлем и Теребовлем, объявляя, что сии
города принадлежали некогда отцу его и брату. Святополк надеялся на
многочисленное войско, а мужественные Ростиславичи на свою правду. Слепой
Василько явился на месте битвы и, показывая в руках крест, громко кричал
Святополку: "Видишь ли мстителя, клятвопреступник? Лишив меня зрения, хочешь
отнять и жизнь мою. Крест святой да будет нам судиею!" Сражение было
кровопролитное. Святополк не мог устоять и бежал в Владимир: поручил сей
город сыну Мстиславу, прижитому с наложницею; другого сына, Ярослава,
отправил в Венгрию за наемным войском; племянника, Святошу Давидовича,
оставил в Луцке, а сам уехал в Киев. Ростиславичи гнались за побежденным
только до границ своей области и возвратились, не желая никаких
приобретений: умеренность великодушная! Они помнили клятву, данную ими в
Любече, и гнушались примерами вероломства.
 Сын Великого Князя, Ярослав, склонил Государя Венгерского объявить
войну Ростиславичам, и Коломан, собрав великие силы, вступил в Червенскую
область.
 Володарь затворился в Перемышле. Давид Игоревич, напрасно искав друзей
и союзников вне Государства, возвратился тогда из Польши: видя общую
опасность, прибегнул к Ростиславичам и, в знак доверенности оставив жену
свою у Володаря, отправился к Половцам. Хан Боняк, встретив его на границе,
взялся действовать против врага России. Летописец говорит, что Половцев было
390 человек, а Давидовых воинов 100; что Боняк, искусный гадатель будущего,
в темную глубокую ночь отъехал от стана и начал выть, что звери степные
ответствовали ему таким же воем и что обрадованный Хан предсказал Давиду
несомнительную победу. Суеверие бывает иногда счастливо: ободрив воинов,
мужественный Боняк разделил их на три части; велел товарищу своему,
Алтунопе, идти прямо на Венгров с 50 стрелками; поручил Давиду главный
отряд, а сам засел впереди, по обеим сторонам дороги, имея не более ста
человек. Алтунопа увидел вдали множество Венгров, коих оружие и латы
блистали от первых лучей восходящего солнца и которые стояли рядами на
великом пространстве. Он шел смело и, пустив несколько стрел, обратился в
бегство. Когда же Венгры устремились вслед за ним без всякого порядка, Боняк
ударил на них в тыл, Алтунопа спереди, Давид также. Володарь, осажденный в
Перемышле, мог воспользовался сим случаем для удачной вылазки. Изумленные
Венгры в ужасе, в смятении давили друг друга; бросались в реку Сан и тонули.
Победители гнали их два дня. Сам Коломан едва спас жизнь свою, потеряв около
40000 воинов, многих Баронов и телохранителей; а сын Святополков ушел в
Брест. Венгерские Летописцы рассказывают, что виною сего беспримерного
несчастия была неосторожность их Государя, обманутого притворными слезами
вдовствующей Российской Княгини Ланки, которая, стоя на коленах, умоляла его
быть милосердным к ее народу; что Венгры, не ожидая сопротивления и битвы,
спали крепким сном, когда Хан Половецкий напал в глубокую ночь на их стан и,
не дав им опомниться, умертвил множество людей. Коломан без сомнения думал
тогда завладеть Червенскою областию: с ним были не только знаменитейшие
светские чиновники, но и Епископы, готовые обращать Россиян в свою Веру.
Один из сих Епископов, именем Купан, погиб в сражении.