Н.М.Карамзин (29)

 Ободренный Святослав возвратился к берегам Оки. Там соединились с ним
Ханы Половецкие, его дяди, и так называемые Бродники, о коих здесь в первый
раз упоминается. Сии люди были Христиане, обитали в степях Донских среди
варваров, уподоблялись им дикою жизнию и, как вероятно, состояли большею
частию из беглецов Русских: они за деньги служили нашим Князьям в их
междоусобиях. Разорив многие селения в верховье Угры, в Смоленской области,
Святослав завоевал всю страну Вятичей, от Мценска до Северского Удела, и
вместе с Глебом, сыном Георгия, шел далее, когда Послы Давидовичей встретили
его и сказали именем Князей: "Забудем прошедшее. Дай нам клятву союзника, и
возьми свою отчину. Не хотим твоего имения". Успехи ли Ольговича склонили их
к миру? Или сын Всеволодов, Святослав, который, в замену Владимиру получив в
Удел от Великого Князя Бужск, Меджибож, Котельницу и другие города, держал
его сторону, но жалел о дяде и тайно с ним пересылался? Как бы то ни было,
Черниговские Князья, Святослав Ольгович и сын Всеволодов заключили союз,
чтобы соединенными силами противоборствовать Изяславу Мстиславичу.
 Еще Великий Князь не знал сего вероломства Давидовичей и спокойно
занимался в Киеве важным делом церковным . Следуя примеру Великого Ярослава,
он созвал шесть Российских Епископов и велел им без всякого сношения с
Цереградом (где Духовенство не имело тогда Главы) на место скончавшегося
Митрополита, Грека Михаила, поставить Климента, Черноризца, Схимника,
знаменитого не только Ангельским Образом, но и редкою мудростию. Некоторые
Епископы представляли, что благословение Патриарха для того необходимо; что
нарушить сей древний обряд есть уклониться от православия Восточной Церкви и
что умерший Святитель Михаил обязал их всех грамотою не служить без
Митрополита в Софийском храме. Другие, не столь упорные, объявили себя
готовыми исполнить волю Изяславову, согласную с пользою и честию
Государства. Епископ смоленский, Онуфрий, выдумал посвятить Митрополита
главою Св. Климента, привезенною Владимиром из Херсона (так же, как
Греческие Архиереи издревле ставили Патриархов рукою Иоанна Крестителя) и
сим торжественным обрядом успокоил Духовенство. Один Нифонт, Святитель
Новогородский, не признавал Климента Пастырем Церкви; осуждал Епископов как
человекоугодников и заслужил благоволение Николая IV, который, чрез
несколько месяцев заступив место изгнанного Цареградского Патриарха, Козьмы
II, написал к Нифонту одобрительную грамоту и сравнивал его в ней с первыми
Святыми Отцами.
 В то время как Изяслав, распустив Собор и возобновив мир с Половцами,
думал наслаждаться спокойствием, коварные Давидовичи прислали объявить ему,
что Святослав завоевал их область; что они желают выгнать его с помощию
Великого Князя и смирить Георгия, их врага общего. Изяслав отпустил к ним
племянника, Всеволодова сына, и скоро, убежденный вторичною просьбою Князей
Черниговских, велел собираться войску, чтобы идти на Святослава и Георгия.
"Пойдем с радостию и с детьми на Ольговича, - говорили ему Киевляне: - но
Георгий твой дядя.
 Государь! Дерзнем ли поднять руку на сына Мономахова?" Столь народ
любил память добродетельного Владимира! Изяслав не хотел слушать Бояр,
которые сомневались в верности Князей Черниговских. "Мы дали взаимную клятву
быть союзниками, - сказал он с твердостию: - иду - и пусть малодушные
остаются!" Уже Великий Князь стоял на реке Супое, поручив столицу брату
своему, Владимиру. К счастию, Боярин Киевский, Улеб, сведал в Чернигове
тайный заговор и спешил уведомить Изяслава, что Давидовичи мыслят злодейски
умертвить его или выдать Святославу, находясь в согласии с Георгием. Великий
Князь не верил тому; но чрез Посла требовал от них новой клятвы в дружестве.
"Разве мы нарушили прежнюю? - говорили они: - Христианин не должен призывать
всуе имени Божия". Тогда Посол обличил их в гнусном злоумышлении.
Безмолвствуя, Давидовичи смотрели друг на друга, выслали Боярина,
советовались и, наконец, призвав его, ответствовали: "Не запираемся; но
можем ли спокойно видеть злосчастие брата своего Игоря? Он Чернец, Схимник,
и все еще в неволе. Изяслав, сам имея братьев, снес ли бы их заключение? Да
возвратит свободу Игорю, и мы будем искренними друзьями!" Боярин Киевский
напомнил им бескорыстие своего Князя, не хотевшего удержать за собою ни
Северского Новагорода, ни Путивля, и сказав: "Бог да судит и сила
животворящего креста да накажет клятвопреступников!"-бросил на стол
крестные, или союзные грамоты. Война была объявлена, и гонцы Изяславовы в
Киеве, Смоленске, Новегороде обнародовали вероломство Князей Черниговских,
звали мстителей, воспаляли сердца праведным гневом.
 Сия весть имела в Киеве следствие ужасное. Владимир Мстиславич собрал
граждан на Вече к Св. Софии. Митрополит, Лазарь Тысячский и все Бояре там
присутствовали.
 Послы Изяславовы выступили и сказали громогласно: "Великий Князь целует
своего брата, Лазаря и всех граждан Киевских, а Митрополиту кланяется"...
Народ с нетерпением хотел знать вину Посольства. Вестник говорит: "Так
вещает Изяслав:
 Князья Черниговские и сын Всеволодов, сын сестры моей, облаготворенный
мною, забыв святость крестного целования, тайно согласились с Ольговичем и
Георгием Суздальским. Они думали лишить меня жизни или свободы; но Бог
сохранил вашего Князя. Теперь, братья Киевляне, исполните обет свой: идите
со мною на врагов Мономахова роду. Вооружитесь от мала до велика. Конные на
конях, пешие в ладиях да спешат к Чернигову! Вероломные надеялись, убив
меня, истребить и вас". Все единогласно ответствовали: "Идем за тебя, и с
детьми!" Но, к несчастию, сыскался один человек, который сие прекрасное
народное усердие омрачил мыслию злодейства.
 "Мы рады идти, - говорил он: - но вспомните, что было некогда при
Изяславе Ярославиче. Пользуясь народным волнением, злые люди освободили
Всеслава и возвели на престол: деды наши за то пострадали. Враг Князя и
народа, Игорь, не в темнице сидит, а живет спокойно в монастыре Св. Феодора:
умертвим его; и тогда пойдем наказать Черниговских!" Сия мысль имела
действие вдохновения. Тысячи голосов повторили: "Да умрет Игорь!" Напрасно
Князь Владимир, устрашенный таким намерением, говорил народу: "Брат мой не
хочет убийства. Игорь останется за стражею; а мы пойдем к своему Государю".
Киевляне твердили: "Знаем, что добром невозможно разделаться с племенем
Олеговым". Митрополит, Лазарь и Владимиров Тысячский, Рагуйло, запрещали,
удерживали, молили: народ не слушал и толпами устремился к монастырю.
Владимир сел на коня, хотел предупредить неистовых, но встретил их уже в
монастырских вратах: схватив Игоря в церкви, в самый час Божественной
Литургии, они вели его с шумом и свирепым воплем. "Брат любезный!
 Куда ведут меня?" - спросил Игорь. Владимир старался освободить
несчастного, закрыл собственною одеждою, привел в дом к своей матери и запер
ворота, презирая ярость мятежников, которые толкали его, били, сорвали с
Боярина Владимирова, Михаила, крест и златые цепи. Но жертва была обречена:
злодеи вломились в дом, безжалостно убили Игоря и влекли нагого по улицам до
самой торговой площади; стали вокруг и смотрели как невинные. Присланные от
Владимира Тысячские в глубокой горести сказали гражданам: "Воля народная
исполнилась: Игорь убит!
 Погребем же тело его". Народ ответствовал: "Убийцы не мы, а Давидовичи
и сын Всеволодов. Бог и Святая София защитили нашего Князя!" Труп Игорев
отнесли в церковь; на другой день облачили в ризу Схимника и предали земле в
монастыре Св.
 Симеона. Игумен Феодоровской Обители, Анания, совершая печальный обряд,
воскликнул к зрителям: "Горе живущим ныне! Горе веку суетному и сердцам
жестоким!" В то самое время загремел гром: народ изумился и слезами
раскаяния хотел обезоружить гневное Небо. - Великий Князь, сведав о сем
злодействе, огорчился в душе своей и говорил Боярам, проливая слезы: "Теперь
назовут меня убийцею Игоря! Бог мне свидетель, что я не имел в том ни
малейшего участия, ни делом, ни словом: он рассудит нас в другой жизни.
Киевляне поступили неистово".
 Но, боясь строгостию утратить любовь народную, Изяслав оставил виновных
без наказания; возвратился в столицу и ждал рати Смоленской.
 Война началася. Святослав Ольгович, уведомленный о жалостной кончине
брата, созвал дружину и, рыдая в горести, заклинал всех быть усердными
орудиями мести справедливой. Он пошел к Курску, где находился сын Великого
Князя, Мстислав, который, чтобы узнать верность жителей, спрашивал, готовы
ли они сразиться?
 "Готовы, - ответствовали граждане: - но только не обнажим меча на внука
Мономахова": ибо Глеб, сын Георгия Владимировича, был с Святославом. Юный
Мстислав уехал к отцу, а Курск и города на берегах Сейма добровольно
поддалися Глебу; другие оборонялись и не хотели изменить государю киевскому:
напрасно Святослав и Глеб грозили жителям вечною неволею и Половцами.
Соединясь с дружиною Черниговскою, сии Князья взяли приступом только один
город; сведав же, что Изяслав идет к Суле и что рать Смоленская выжгла
Любеч, ушли в Чернигов, оставленные своими друзьями, Половцами. Великий
Князь завоевал крепкий город Всеволож, обратил в пепел Белую Вежу и другие
места в Черниговской области, но без успеха приступал к Глеблю (ибо жители,
в надежде на Святого защитника своего, оборонялись мужественно) и
возвратился в Киев торжествовать победу веселым пиром, отложив дальнейшие
предприятия до удобного времени. Он велел брату своему, Ростиславу, идти в
Смоленск и вместе с Новогородцами тревожить область Суздальскую.
 [1148 г.] Скоро неприятельские действия возобновились. Глеб занял Остер
и, дав слово Великому Князю ехать к нему в Киев для свидания, хотел нечаянно
взять Переяславль; но был отражен. В то же время Черниговцы, дружина
Святославова и Половцы, их союзники, опустошили Брагин. Изяслав, осадив
Глеба в Городце, или Остере, принудил его смириться, и стал близ Чернигова
на Олеговом поле, предлагая врагам своим битву. Они не смели, ибо видели
рать многочисленную.
 Великий Князь пошел к Любечу, где находились их запасы. Давидовичи,
Святослав и сын Всеволодов, соединясь с Князьями Рязанскими, решились
наконец ему противоборствовать. Уже стрелки начали дело; но сильный,
необыкновенный зимою дождь развел неприятелей. Река, бывшая между ими,
наполнилась водою, и самый Днепр тронулся: Изяслав едва успел перейти на
другую сторону; а Венгры, служившие ему как союзники, обломились на льду.
 Тогда Святослав и Князья Черниговские отправили Посольство к Георгию.
"Мы воюем, - говорили они, - а ты в бездействии. Неприятель обратил в пепел
наши города за Десною и села в окрестностях Днепра, а помощи от тебя не
видим. Исполни обет, утвержденный целованием креста: иди с нами на Изяслава,
или мы прибегнем к великодушию врага сильного". Георгий все еще медлил.
Другое обстоятельство также способствовало миру. Ростислав, старший сын
Георгиев, посланный отцом действовать заодно с Князьями Черниговскими,
гнушался их вероломством и, сказав дружине: "Пусть гневается родитель, но
злодеи Мономаховой крови не будут мне союзниками", приехал в Киев, где
Изяслав встретил его дружелюбно, угостил, осыпал дарами. Сей юноша, не имея
в Суздальской земле никакого Удела, предложил свои ревностные услуги
Великому Князю, как старшему из внуков Мономаховых.
 Изяслав ответствовал: "Всех нас старее отец твой; но он не умеет жить с
нами в дружбе, а я хочу быть для всех моих братьев нежным родственником.
Георгий не дает тебе городов: возьми их у меня". Он дал ему бывший Удел
своего неблагодарного племянника, Святослава Всеволодовича, вместе с
Городцом Остерским, выслав оттуда коварного Глеба. "Спеши к друзьям, -
сказал ему Великий Князь, - и требуй от них удела": ибо Глеб, смирясь
невольно, оставался единомышленником неприятелей Изяславовых и вторично
хотел было завладеть Переяславлем. Думая, что искренний, чувствительный
Ростислав может примирить отца с Великим Князем и страшася быть жертвою их
союза, Давидовичи изъявили ему желание прекратить войну, говоря
благоразумно: "Мир стоит до рати, а рать до мира, так слыхали мы от своих
отцов и дедов. Не вини нас, хотевших войною освободить брата. Но Игорь уже в
могиле, где и все будем. Бог да судит прочее; а нам не должно губить
отечества". Изяслав хотел знать мысли брата. Смоленский Князь ответствовал:
"Я Христианин и люблю Русскую землю: не хочу кровопролития; но если
Давидовичи и Святослав не престанут злобиться на тебя за Игоря, то лучше
явно воевать - и будет, что угодно Богу". Тогда Великий Князь отправил
Послами в Чернигов Белогородского Епископа Феодора, Печерского Игумена
Феодосия и Бояр, которые заключили торжественный мир. Давидовичи, Святослав
Ольгович и племянник его, сын Всеволодов, в соборном храме целовали крест,
дав клятву оставить злобу и "блюсти Русскую землю заодно с Изяславом". Скоро
Великий Князь позвал их на совет в Городец: Святослав и племянник его
отказались от свидания; но Давидовичи, ответствуя за верность того и
другого, условились там с Изяславом действовать против Георгия Суздальского,
который отнимал дани у Новогородцев и беспокоил их границы. Союзники вместе
пировали и разъехались, отложив войну до зимы: ибо реки, топи, болота
затрудняли путь летом и медленность страшила Полководцев более, нежели
морозы, снега и метели. - Черниговцы долженствовали идти к Ростову и
встретить Великого Князя на берегах Волги.
 Георгий, желая казаться великодушным защитником утесненных Ольговичей,
в самом деле мыслил только о себе и ненавидел Изяслава единственно как
похитителя достоинства Великокняжеского; не мог также простить и
Новогородцам бесчестное изгнание своего сына, Ростислава. Князь их,
Святополк, хотев в 1 147 году отмстить Суздальскому за взятие Торжка,
возвратился с дороги от распутья, и жители сего опустошенного города еще
томились в неволе. Епископ Нифонт, друг народного благоденствия, ездил в
Суздаль; был принят с отменным уважением, святил там храмы, освободил всех
пленников, но не мог склонить Георгия к миру.
 Оставив Владимира в столице, сына своего в Переяславле, а Ростислава
Георгиевича послав в Бужск, чтобы охранять тамошние границы и спокойно ждать
конца войны, Великий Князь отправился в Смоленск к брату, веселился с ним,
праздновал, менялся дарами и расположил военные действия. Он поручил всю
рать Смоленскому Князю, велел ему идти к берегам Волги, к устью Медведицы, и
приехал в Новгород.
 Там начальствовал уже не брат его, а сын, Ярослав: ибо Святополк,
утратив любовь народную, был переведен Изяславом в область Владимирскую.
Граждане давно не видали у себя Великих Князей и встретили внука Мономахова
с живейшею радостию.
 Многочисленные толпы провожали его до городских ворот, где стояли все
Бояре с юным Князем. Отслушав Литургию в Софийском храме, Изяслав дал пир
народу. Бирючи или Герольды ходили по улицам и звали граждан обедать с
Князем. Так называемое Городище, доныне известное, было местом сего истинно
великолепного пиршества:
 Государь веселился с народом, как добрый отец среди любезного ему
семейства. На другой день ударили в Вечевой колокол, и граждане спешили на
Двор Ярославов: там Великий Князь, в собрании Новогородцев и Псковитян,
произнес краткую, но сильную речь. "Братья! - сказал он. - Князь Суздальский
оскорбляет Новгород. Оставив столицу Русскую, я прибыл защитить вас. Хотите
ли войны? Меч в руке моей. Хотите ли мира? Вступим в переговоры". "Войны!
Войны! - ответствовал народ: - ты наш Владимир, ты Мстислав! Пойдем с тобою
все, от старого до младенца". Ратники надели шлемы. Псковитяне, Корелы
собрали также войско, и Великий Князь на устье Медведицы соединился с братом
своим, Ростиславом. Напрасно ждали они возвращения Посла, отправленного ими
к дяде еще из Смоленска: Георгий задержал его и не хотел ответствовать на их
жалобы. Напрасно ждали и Князей Черниговских, которые остановились в земле
Вятичей и хотели прежде видеть, кому счастие войны будет благоприятствовать.
[1149 г.] Мстиславичи вступили в область Суздальскую: села и города запылали
на берегах Волги до Углича и Мологи; жители спасались бегством.
 Новогородцы разорили окрестности Ярославля, и война кончилась без
сражения: ибо весна уже наступала, реки покрывались водою и кони худо
служили всадникам.
 Изяслав, проводив Новогородцев, весновал в Смоленске и благополучно
возвратился в столицу, к искренней радости народа. Семь тысяч пленников
свидетельствовали его победу.
 Скоро Великий Князь испытал превратность счастия и мог приписать оную
собственной несправедливости. Ростислав Георгиевич был ему истинным другом;
но клеветники говорили Изяславу, что сей Князь, в его отсутствие, старался
обольстить Днепровских Берендеев и самых Киевлян, хотел завладеть столицею и
подобно отцу ненавидит род Мстислава. Люди, склонные к чистосердечной
доверенности, легко верят и злословию: Великий Князь, упрекая Ростислава
неблагодарностию, отнял у него все имение, оружие, коней; заключил в цепи
дружину и самого отправил с тремя человеками в лодке к отцу, не дав ему суда
и не хотев слушать оправданий. Георгий оскорбился бесчестием сына гораздо
более, нежели опустошением Суздальской области. "Так платит Изяслав
неосторожному юноше за безрассудную любовь и дружбу! - говорил он: -
жестокий племянник совершенно отчуждает меня и детей моих от земли Русской"
(сим именем преимущественно означалась тогда Россия южная). Георгий наконец
выступил, соединясь с Половцами.
 Святослав Ольгович, видя беспрестанно в мыслях своих окровавленную тень
брата и считая Великого Князя убийцею, обрадовался случаю мести: мир,
клятвенно утвержденный в Черниговском храме, и брачный союз юной его дочери
с сыном Князя Смоленского не могли укротить сей злобы, ибо она казалась ему
священным долгом.
 Но Давидовичи решительно отказались от дружбы Георгия, ответствуя: "Ты
не спас городов наших; ныне, заключив союз с Изяславом, не хотим нарушить
оного и не можем играть душою". Усердно помогая Великому Князю, они вместе с
ним убеждали Святослава быть его другом, согласно с данною ими клятвою.
"Буду (сказал Ольгович), когда Изяслав возвратит мне все имение моего
брата". Уверенный, что Георгий действительно намерен идти к Киеву, Святослав
выехал к нему на встречу близ Обояна; также и сын Всеволодов, единственно в
угодность дяде. Георгий долго стоял у Белой Вежи, надеясь одним страхом
победить Великого Князя. Но Изяслав, собрав верных братьев, готовился к
битве. "Я отдал бы ему (говорил он) любую область, если бы Георгий пришел
один с детьми своими; но с ним варвары Половцы и враги мои, Ольговичи".
Киевляне хотели мира: "Заключим его (сказал Изяслав), но имея в руках
оружие". Георгий осадил Переяславль: там находились Владимир и Святополк
Мстиславичи. Великий Князь спешил защитить город и вошел в него; а Георгий,
желая оказать умеренность, послал к нему Боярина с такими словами:
 "Чтобы отвратить несчастное кровопролитие, забываю обиды, разорение
моих областей и старейшинство, коего ты лишил меня несправедливо. Царствуй в
Киеве: отдай мне только Переяславль, да господствует в нем сын мой!" Гордый
Изяслав велел задержать Посла; отслушал Литургию у Св. Михаила и, готовясь
обнажить меч, требовал благословения от Епископа Евфимия. Напрасно сей
добрый Пастырь слезно умолял его примириться. "Нет! - сказал Князь: - я
добыл Киева и Переяславля головою: могу ли отдать их?" Умные Бояре
советовали ему хотя помедлить, думая, что Георгий без сражения удалится, с
одним стыдом неудачи. Но Изяслав, следуя мнению других и порыву
собственного, нетерпеливого мужества, расположил войско против неприятеля.
Уже солнце спускалось к западу, и в Переяславле благовестили к Вечерне:
Полководцы еще не давали знака, и рать не двигалась; одни стрелки были в
действии. Георгий начал отступать: тогда Изяслав, как бы пробужденный от
глубокого сна, быстро устремился вперед, вообразив, что неприятель бежит.
 Затрубили в воинские трубы; солнце закатилось, и шум битвы [23 августа
1149 г.] раздался. Она была кровопролитна и несчастлива для Великого Князя.
Берендеи обратили тыл; за ними Изяслав Давидович с дружиною Черниговскою; за
ними Киевляне; а Переяславцы изменили, взяв сторону Георгия. Изяслав
пробился сквозь полк Ольговича и Суздальский, прискакал сам-третий в Киев и,
собрав жителей, спрашивал, могут ли они выдержать осаду? Граждане в унынии
ответствовали ему и Ростиславу Смоленскому: "Отцы, сыновья и братья наши
лежат на поле битвы; другие в плену или без оружия. Государи добрые! Не
подвергайте столицы расхищению; удалитесь на время в свои частные области.
Вы знаете, что мы не уживемся с Георгием: когда увидим ваши знамена, то все
единодушно на него восстанем".
 Великий Князь, взяв супругу, детей, Митрополита Климента, поехал в
Владимир, а Ростислав в Смоленск. Георгий вошел в Переяславль, через 3 дня в
Киев и, дружелюбно пригласив туда Владимира Черниговского, в общем Княжеском
совете распорядил Уделы: отдал Святославу Ольговичу Курск, Посемье, Сновскую
область, Слуцк и всю землю Дреговичей, бывшую в зависимости от Великого
Княжения; сыновьям же: Ростиславу Переяславль, Андрею Вышегород, Борису
Белгород, Глебу Канев, Васильку Суздаль. Знаменитый Епископ Нифонт находился
тогда в Киеве: призванный Изяславом, он все еще не хотел покориться
Митрополиту Клименту; называл его не Пастырем Церкви, а волком, и,
заключенный в монастыре Печерском, великодушно сносил гонение. Георгий
возвратил ему свободу и, с честию отпустив к Новогородцам сего любезного им
Епископа, надеялся тем преклонить к себе сердца их, хотя в то же самое время
Воевода Иоанн Берладник, оставив Смоленского Князя и вступив в Георгиеву
службу, нападал на чиновников Новогородских, собиравших дань в уездах.
 Изгнанный Великий Князь обратился к старшему дяде, Вячеславу, им
оскорбленному; льстил ему именем второго отца, предлагал господствовать в
Киеве. Но Вячеслав держал сторону Георгия, не веря ласкам, не боясь угроз
племянника, который нашел союзников в Венгерском Короле Гейзе, Владиславе
Богемском и в Ляхах. Первый незадолго до того времени женился на его меньшей
сестре, Евфросинии - так она называется в Булле Папы Иннокентия IV - и дал
шурину 10000 всадников. Летописец сказывает, что Государи Богемский и
Польский, сваты Изяславовы, сами привели к нему войско, и что Болеслав
Кудрявый, вместе с братом Генриком угощенный роскошным обедом в Владимире,
опоясал мечом многих сыновей Боярских. Но сии иноземные союзники, узнав, что
Георгий соединился с Вячеславом в Пересопнице и что мужественный Владимирко
Галицкий идет к нему в помощь, не захотели битвы, остановились у Чемерина и
советовали Изяславу примириться с дядею. Они, как посредники между ими,
вступили в переговоры, уверяя, что равно доброхотствуют той и другой
стороне. "Верю и благодарю вас, - ответствовал Георгий: - идите же домой и
не тяготите земли нашей; тогда я готов удовлетворить требованиям моего
племянника". Союзники вышли весьма охотно из России; но хитрый Георгий,
удалив их, отвергнул мирные предложения, которые состояли в том" чтобы он,
господствуя в столице Киевской или уступив оную старшему брату, клятвенно
утвердил за Изяславом область Владимирскую, Луцкую и Великий Новгород со
всеми данями. Князь Суздальский надеялся отнять у племянника все владения, а
гордый Изяслав предпочитал гибель миру постыдному.