Н.М.Карамзин (30)

[1150 г.] Неприятельские действия началися в Волынии осадою Луцка,
славною для сына Георгиева Андрея, ибо он имел случай оказать редкое
мужество. В одну ночь, оставленный союзными Половцами - которые с воеводою
своим, Жирославом, бежали от пустой тревоги, - сей Князь презрел общий
страх, устыдил дружину и хотел лучше умереть, нежели сойти с места. Видя же
под стенами Луцка знамена отца своего (пришедшего к городу с другой стороны)
и сильную вылазку осажденных, Андрей устремился в битву [8 февраля], гнал
неприятелей и был на мосту окружен ими. Его братья, Ростислав, Борис,
остались далеко, ничего не зная: ибо пылкий Андрей не велел распустить своей
хоругви, не вспомнил сего обряда воинского и не приготовил их к сражению.
Только два воина могли следовать за Князем: один пожертвовал ему жизнию.
Камни сыпались с городских стен; уязвленный конь Андреев исходил кровию;
острая рогатина прошла сквозь луку седельную. Герой готовился умереть
великодушно, подобно Изяславу I, его прадеду; изломив копье, вынул меч;
призвал имя Св. Феодора (ибо в сей день торжествовали его память), сразил
Немца, готового пронзить ему грудь, и благополучно возвратился к отцу.
Георгий, дядя Вячеслав, Бояре, витязи с радостными слезами славили храбрость
юноши. Добрый конь его вынес господина из опасности и пал мертвый:
благодарный Андрей соорудил ему памятник над рекою Стырем.
 Брат Изяславов, Владимир, начальствовал в Луцке. Три недели
продолжалась осада: жители не могли почерпнуть воды в Стыре, и Великий Князь
хотел отважиться на битву для спасения города. Тут Владимирко Галицкий
оказал человеколюбие: стал между неприятелями, чтобы не допустить их до
кровопролития, и взял на себя быть ходатаем мира. Юрий Ярославич, внук
бывшего Великого Князя, Святополка-Михаила, и Ростислав, сын Георгиев,
мешали оному; но Владимирко, кроткий Вячеслав и всех более добродушный
Андрей склонили Георгия прекратить несчастную вражду. Весною заключили мир:
Изяслав признал себя виновным, то есть слабейшим; съехался с дядями в
Пересопнице и сидел с ними на одном ковре. Согласились, чтобы племянник
княжил спокойно в области Владимирской и пользовался данями Новогородскими;
обязались также возвратить друг другу всякое движимое имение, отнятое в
течение войны. Изяслав сложил с себя достоинство Великого Князя; а Георгий,
желая казаться справедливым, уступил Киев брату, старшему Мономахову сыну.
Свадьбы и пиры были следствием мира: одна дочь Георгиева, именем Ольга,
вышла за Ярослава Владимирковича Галицкого, а другая за Олега, сына
Святославова.
 Все казались довольными; но скоро обнаружилось коварство Георгия. В
угодность ему, как вероятно, Бояре его представили, что тихий, слабый
Вячеслав не удержит за собою Российской столицы: Георгий, согласный с ними,
послал брата княжить в Вышегород, на место своего сына Андрея. Сверх того,
будучи корыстолюбив, он не исполнил условий, и не возвратил Изяславу
воинской добычи. Племянник жаловался: не получив удовлетворения, занял Луцк,
Пересопницу, где находился Глеб Георгиевич. Дав ему свободу, Изяслав сказал:
"У меня нет вражды с вами, братьями; но могу ли сносить обиды? Иду на вашего
отца, который не любит ни правды, ни ближних". Уверенный в доброхотстве
Киевлян, он с малочисленною дружиною пришел к берегам Днепра и соединился с
Берендеями; а Князь Суздальский, изумленный нечаянною опасностию, бежал в
Городец.
 Надеясь воспользоваться сим случаем, слабодушный Вячеслав приехал в
Киев и расположился во дворце. Но граждане стремились толпами навстречу к
Изяславу. "Ты наш Государь! - восклицали они: - не желаем ни Георгия, ни
брата его!" Великий Князь послал объявить дяде, чтобы он, не хотев
добровольно принять от него чести старейшинства, немедленно удалился, ибо
обстоятельства переменились. "Убей меня здесь, - ответствовал Вячеслав: - а
живого не изгонишь". Сия минутная твердость была бесполезна. Провожаемый
множеством народа из Софийской церкви, Изяслав въехал на двор Ярославов, где
дядя его сидел в сенях. Бояре советовали Великому Князю употребить насилие;
некоторые вызывались даже подрубить сени. "Нет! - сказал он: - я не убийца
моих ближних; люблю дядю, и пойду к нему сам". Князья обнялися дружелюбно.
"Видишь ли мятеж народа? - говорил племянник: - дай миновать общему волнению
и для собственной безопасности иди в Вышегород. Будь уверен, что я не забуду
тебя". Вячеслав удалился.
 Торжество Великого Князя было не долговременно. Сын его, Мстислав,
хотел взять Переяславль: там княжил Ростислав Георгиевич, который вместе с
Андреем решился мужественною обороною загладить постыдное бегство отца,
привел в город Днепровских кочующих Торков, готовых соединиться с
Киевлянами, и ждал врага неустрашимо. Великий Князь не имел времени заняться
сею осадою: сведав о приближении Владимирка Галицкого, друга Георгиева,
также о соединении Давидовичей с Князем Суздальским, он поехал к Вячеславу и
вторично предложил ему сесть на трон Мономахов. "Для чего же ты выгнал меня
с бесчестием из Киева? - возразил дядя: - теперь отдаешь его мне, когда
сильные враги готовы изгнать тебя самого". Смягченный ласковыми словами
племянника, сей добродушный Князь обнял его с нежностью и, заключив с ним
искренний союз над гробом святых Бориса и Глеба, отдал ему всю дружину свою,
знаменитую мужеством, чтобы отразить Владимирка. Изяслав при звуке труб
воинских бодро выступил из столицы; но счастие опять изменило его храбрости.
Еще дружина Вячеслава не успела к нему присоединиться: Берендеи же и
Киевляне, встретив Галичан на берегах Стугны, ужаснулись их силы и, пустив
несколько стрел, рассеялись. Он удерживал бегущих; хотел умереть на месте;
молил, заклинал робких; наконец, видя вокруг себя малочисленных Венгров и
Поляков, сказал дружине с горестию: "Одни ли чужеземцы будут моими
защитниками?" - и сам поворотил коня. Неприятель следовал за ним осторожно,
боясь хитрости. Великий Князь нашел в Киеве Вячеслава и еще не успел
отобедать с ним во дворце, когда им сказали, что Георгий на берегу Днепра и
что Киевляне перевозят его войско в своих лодках. Исполняя совет племянника,
Вячеслав уехал в Вышегород, а Великий Князь со всею дружиною в область
Владимирскую, заняв крепости на берегах Горыни.
 Георгий и Князь Галицкий сошлися под стенами Киева: с первым находились
Святослав, племянник его (сын Всеволодов) и Давидовичи. Напрасно хотев
догнать Изяслава, они вступили в город, коего жители не дерзнули противиться
мужественному Владимирку. Сей Князь и Георгий торжествовали победу в
монастыре печерском: новые дружественные обеты утвердили союз между ими.
Владимирко выгнал еще Изяславова сына из Дорогобужа, взял несколько городов
Волынских, отдал их Мстиславу Георгиевичу, с ним бывшему, но не мог взять
Луцка и возвратился в землю Галицкую, довольный своим походом, который
доставил ему случай видеть славные храмы Киевские и гроб Святых мучеников
Бориса и Глеба.
 Георгий, боясь новых предприятий Изяславовых, поручил Волынскую область
свою надежнейшему из сыновей, храброму Андрею. Сей Князь более и более
заслуживал тогда общее уважение: он смирил Половцев, которые, называясь
союзниками отца его, грабили в окрестностях Переяславля и не хотели слушать
Послов Георгия; но удалились, как скоро Андрей велел им оставить Россиян в
покое. Укрепив Пересопницу, он взял такие меры для безопасности всех
городов, что Изяслав раздумал воевать с ним и в надежде на его добродушие
предложил ему мир.
 "Отказываюсь от Киева (говорил Великий Князь), если отец твой уступит
мне всю Волынию. Венгры и Ляхи не братья мои: земля их мне не отечество.
Желаю остаться Русским и владеть достоянием наших предков". Андрей вторично
старался обезоружить родителя; но Георгий отвергнул мирные предложения и
заставил Изяслава снова обратиться к иноземным союзникам.
 [1151 г.] Меньший его брат, Владимир Мстиславич, поехал в Венгрию и
склонил Короля объявить войну опаснейшему из неприятелей Изяславовых,
Владимирку Галицкому, представляя, что сей Князь отважный, честолюбивый,
есть общий враг держав соседственных. В глубокую осень, чрез горы
Карпатские, Гейза вошел в Галицию, завоевал Санок, думал осадить Перемышль.
Желая без кровопролития избавиться от врага сильного, хитрый Владимирко
купил золотом дружбу Венгерского Архиепископа, именем Кукниша, и знатнейших
чиновников Гейзиных, которые убедили своего легковерного Монарха отложить
войну до зимы. Но связь Гейзы с Великим Князем еще более утвердилась:
Владимир Мстиславич женился на дочери Бана, родственника Королевского, и,
вторично посланный братом в Венгрию, привел к нему 10000 отборных воинов.
Тогда Изяслав, нетерпеливо ожидаемый Киевлянами, Берендеями и преданною ему
дружиною Вячеслава, смело выступил в поле, миновал Пересопницу и, зная, что
за ним идут полки Владимирковы, спешил к столице Великого Княжения. Бояре
говорили ему: "У нас впереди неприятель, за нами другой". Князь
ответствовал: "Не время страшиться. Вы оставили для меня домы и села
Киевские; я лишен родительского престола: умру или возьму свое и ваше.
 Достигнет ли нас Владимирко, сразимся; встретим ли Георгия, также
сразимся. Иду на суд Божий".
 Граждане Дорогобужа встретили Изяслава со крестами, но боялись венгров.
"Будьте покойны, - сказал Великий Князь: - я предводительствую ими. Не вы,
люди моего отца и деда, а только одни враги мои должны их ужасаться". Другие
города изъявляли ему такую же покорность. Он нигде не медлил; но войско его
едва оставило за собою реку Уш, когда легкий отряд Галицкого показался на
другой стороне. Сам Владимирко, вместе с Андреем Георгиевичем, стоял за
лесом, в ожидании своей главной рати. Началась перестрелка. Великий Князь
хотел ударить на малочисленных неприятелей: Бояре ему отсоветовали. "Река и
лес перед нами, - говорили они: - пользуясь ими, Владимирко может долго
сопротивляться; задние полки его приспеют к битве. Лучше не тратить времени,
идти вперед и соединиться с усердными Киевлянами, ждущими тебя на берегах
Тетерева". Изяслав велел ночью разложить большие огни и, тем обманув
неприятеля, удалился; шел день и ночь, отрядил Владимира Мстиславича к
Белугороду и надеялся взять его внезапно. Так и случилось. Борис Георгиевич,
пируя в Белогородском дворце своем с дружиною и с Попами, вдруг услышал
громкий клик и воинские трубы: сведал, что полки Изяславовы уже входят в
город, и бежал к отцу, не менее сына беспечному. Георгий жил спокойно в
Киеве, ничего не зная: приведенный в ужас столь нечаянною вестию, он
бросился в лодку и уехал в Остер; а Великий Князь, оставив в Белегороде
Владимира Мстиславича для удержания Галичан, вошел в столицу, славимый,
ласкаемый народом, как отец детьми. Многие Бояре Суздальские были взяты в
плен.
 Великий Князь, изъявив в Софийском храме благодарность Небу, угостил
обедом усердных Венгров и своих друзей Киевских: а друзьями его были все
добрые граждане. За роскошным пиром следовали игры: ликуя среди обширного
двора Ярославова, народ с особенным удовольствием смотрел на ристание
искусных Венгерских всадников.
 Еще Киевляне опасались Владимирка; но, изумленный бегством Георгия, он
сказал Андрею, который шел вместе с ним: "Сват мой есть пример беспечности;
господствует в России и не знает, что в ней делается; один сын в
Пересопнице, другой в Белегороде, и не дают отцу вести о движениях врага!
Когда вы так правите землею, я вам не товарищ. Мне ли одному ратоборствовать
с Изяславом, теперь уже сильным? Иду в область свою". И немедленно
возвратился, собирая на пути дань со всех городов Волынских. Обитатели,
угрожаемые пленом, сносили ему серебро; жены, выкупая мужей, отдавали свои
ожерелья и серьги. Андрей с печальным сердцем приехал к отцу в Городец
Остерский.
 Утвердясь в столице, Великий Князь призвал дядю своего, Вячеслава, из
Вышегорода. "Бог взял моего родителя, - говорил он: - будь мне вторым отцем.
Два раза я мог посадить тебя на престоле и не сделал того, ослепленный
властолюбием.
 Прости вину мою, да буду спокоен в совести. Киев твой: господствуй в
нем подобно отцу и деду". Добрый Вячеслав, тронутый сим великодушием, с
чувствительностию ответствовал: "Ты исполнил наконец долг собственной чести
своей. Не имея детей, признаю тебя сыном и братом. Я стар; не могу один
править землею; будь моим товарищем в делах войны и мира; соединим наши
полки и дружину. Иди с ними на врагов, когда не в силах буду делить с тобою
опасностей!" Они целовали крест в Софийском храме; клялися быть неразлучными
во благоденствии и злосчастии.
 Старец, по древнему обыкновению, дал пир Киевлянам и добрым союзникам,
Венграм.
 Одарив последних конями, сосудами драгоценными, одеждами, тканями,
Изяслав отпустил их в отечество; а вслед за ними отправил сына своего
благодарить Короля Гейзу. Сей Посол именем отца должен был сказать ему
следующие выразительные слова: "Да поможет тебе Бог, как ты помог нам! Ни
сын отцу, ни брат единокровному брату не оказывал услуг важнейших. Будем
всегда заодно. Твои враги суть наши: не златом, одною кровию своею можем
заплатить тебе долг. Но соверши доброе дело: еще имеем врага сильного.
Ольговичи и Князь Черниговский, Владимир, в союзе с Георгием, который сыплет
злато и манит к себе диких Половцев. Не зовем тебя самого: ибо Царь
Греческий имеет рать с тобою. Но когда наступит весна, мирная для Венгрии,
то пришли в Россию новое войско. И мы в спокойную чреду свою придем к тебе с
дружиною вспомогательною. Бог нам поборник, народ и Черные Клобуки друзья".
- Великий Князь звал также в помощь к себе брата, Ростислава Смоленского,
который всегда думал, что старший их дядя имеет законное право на область
Киевскую. Вячеслав, уверяя сего племянника в дружбе, назвал его вторым сыном
и с любовию принял Изяслава Черниговского, который, вопреки брату, Владимиру
Давидовичу, отказался от союза с Князем Суздальским.
 Георгий имел время собрать войско и стал против Киева вместе с
Ольговичами - то есть двумя Святославами, дядею и племянником - Владимиром
Черниговским и Половцами, разбив шатры свои на лугах восточного берега
Днепровского. Река покрылась военными ладиями; битвы началися. Летописцы
говорят с удивлением о хитром вымысле Изяслава: ладии сего Князя, сделанные
о двух рулях, могли не обращаясь идти вверх и вниз; одни весла были видимы:
гребцы сидели под защитою высокой палубы, на которой стояли латники и
стрелки. Отраженный Георгий вздумал переправиться ниже Киева; ввел ладии
свои в Долобское озеро и велел их тащить оттуда берегом до реки Золотчи,
впадающей в Днепр. Изяслав шел другою стороною, и суда его вступили в бой с
неприятелем у Витичевского брода. Князь Суздальский и тут не имел успеха; но
Половцы тайным обходом расстроили Изяславовы меры: у городка Заруба, близ
Трубежского устья, они бросились в Днепр на конях своих, вооруженные с
головы до ног и закрываясь щитами. Святослав Ольгович и племянник его
предводительствовали ими. Береговая стража Киевская оробела. Напрасно
Воевода Шварн хотел остановить бегущих: "С ними не было Князя (говорит
Летописец), а Боярина не все слушают". Половцы достигли берега, и Георгий
спешил в том же месте переправиться через Днепр.
 Великий Князь отступил к Киеву и вместе с дядею стал у Златых врат;
Изяслав Давидович между Златыми и Жидовскими вратами; подле него Князь
Смоленский; Борис Всеволодкович Городненский, внук Мономахов, у врат
Лятских, или Польских. Ряды Киевлян окружили город. Черные Клобуки явились
также под его стенами с своими вежами и многочисленными стадами, которые
рассыпались в окрестностях Киевских.
 Деятельность, движение, необозримый строй людей вооруженных и самый
беспорядок представляли зрелище любопытное. Пользуясь общим смятением,
хищные друзья, Берендеи и Торки, обирали монастыри, жгли села, сады.
Изяслав, чтобы унять грабителей, велел брату своему, Владимиру, соединить их
и поставить у могилы Олеговой, между оврагами. Воины, граждане, народ с
твердостию и мужеством ожидали неприятеля.
 Но старец Вячеслав еще надеялся убедить брата словами мирными и в
присутствии своих племянников дал Послу наставление. "Иди к Георгию, -
сказал он: - целуй его моим именем и говори так: Сколько раз молил я вас,
тебя и племянника, не проливать крови Христиан и не губить земли Русской!
Изяслав, восстав на Игоря, велел мне объявить, что ищет престола Киевского
единственно для меня, второго отца своего; а после завладел собственными
моими городами, Туровом и Пинском!
 Равно обманутый и тобою - лишенный Пересопницы, Дорогобужа - не имея
ничего, кроме Вышегорода, я молчал; имея Богом данную мне силу, полки и
дружину, терпеливо сносил обиды, самое уничижение и, думая только о пользе
отечества, унимал вас. Напрасно: вы не хотели внимать советам человеколюбия;
отвергая их, нарушали устав Божий. Ныне Изяслав загладил вину свою: почтил
дядю вместо отца; я назвал его сыном. Боишься ли унизиться предо мною? Но
кто из нас старший? Я был уже брадат, когда ты родился. Опомнись, или,
подняв руку на старшего, бойся гнева Небесного!" - Посол Вячеславов нашел
Георгия в Василеве: Князь Суздальский, выслушав его, отправил собственного
Боярина к брату; признавал его своим отцом; обещал во всем удовлетворить
ему, но требовал, чтобы Мстиславичи выехали из области Киевской. Старец
ответствовал: "У тебя семь сыновей: отгоняю ли их от родителя? У меня их
только два: не расстанусь с ними. Иди в Переяславль и Курск; иди в Великий
Ростов или в другие города свои; удали Ольговичей, и мы примиримся. Когда же
хочешь кровопролития, то Матерь Божия да судит нас в сем веке и будущем!"
Вячеслав, говоря сии последние слова, указал на Златые врата и на образ
Марии, там изображенный.
 Георгий ополчился и подступил к Киеву от Белагорода. Стрелы летали чрез
Лыбедь.
 Пылкий Андрей устремился на другую сторону реки и гнал стрелков
неприятельских к городу; но был оставлен своими: один Половчин схватил коня
его за узду и принудил Героя возвратиться. Юный Владимир Андреевич, внук
Мономахов, спешил разделить с братом опасность: пестун силою удержал сего
отрока. Дружина их шла на полк Вячеславов и Великого Князя за Лыбедью;
прочее войско Георгиево сразилось с Борисом у врат Лятских. Изяслав наблюдал
все движения битвы: он велел братьям, не расстроивая полков, с избранными
отрядами и Черными Клобуками ударить вдруг на неприятеля. Смятые ими,
Половцы, Суздальцы бежали, и трупы наполнили реку Лыбедь. Тут вместе со
многими пал мужественный сын Хана славного, Боняка, именем Севенч, который
хвалился, подобно отцу своему, зарубить мечом врата Златые. С того времени
Суздальцы не дерзали переходить чрез Лыбедь, и Георгий скоро отступил, чтобы
соединиться с Владимирком: ибо Галицкий Князь, забыв прежнюю досаду, шел к
нему в помощь.
 Храбрые Мстиславичи пылали нетерпением гнаться за врагом. Согласно с
характером своим, Вячеслав говорил, что они могут не спешить и что Всевышний
дает победу не скорому, а справедливому; но, убежденный их представлениями,
и сам немедленно сел на коня, вместе с племянниками совершив молитву в храме
Богоматери. Никогда народ Киевский не вооружался охотнее; никогда не
изъявлял более усердия к своим Государям. "Всякий, кто может двигаться и
владеть рукою, да идет в поле! - сказали граждане: - или да лишится жизни
ослушник!" Борис Городненский был отправлен лесом вслед за Георгием, который
думал взять Белгород; но видя жителей готовых обороняться, пошел на встречу
к Галичанам. Изяслав, стараясь предупредить сие опасное соединение, настиг
его за Стугною. Сделалась ужасная буря и тьма; дождь лился рекою, и ратники
не могли видеть друг друга. Как бы устрашенные несчастным предзнаменованием,
оба войска желали мира: Послы ездили из стана в стан, и Князья могли бы
согласиться, если бы мстительные Ольговичи и Половцы тому не воспротивились.
Георгий, приняв их совет, решился на кровопролитие; однако ж убегал битвы,
ожидая Владимирка, и ночью перешел за реку Рут (ныне Роток). Изяслав не дал
ему идти далее: надлежало сразиться. Андрей устроил Суздальцев; объехал все
ряды; старался воспламенить мужество в Половцах, и в своей дружине. С другой
стороны, Великий Князь, Полководец искусный, также наилучшим образом
распорядил войско и требовал благословения от Вячеслава. Сей старец,
утомленный походом, должен был остаться за строем. "Неблагодарный Георгий
отвергнул мир, столь любезный душе твоей, - говорили ему племянники: -
теперь мы готовы умереть за честь нашего отца и дяди". Вячеслав
ответствовал:
 "Суди Бог моего брата; я от юности гнушался кровопролитием". - Битва
началася.
 Изяслав приказал всем полкам смотреть на его собственный, чтобы
следовать ему в движениях. Андрей встретил их и сильным ударом изломил свое
копие. Уязвленный в ноздри конь его ярился под всадником; шлем слетел с
головы, щит Андреев упал на землю: но Бог сохранил мужественного Князя.
Изяслав также был впереди; также изломил копие: раненный в бедро и руку, не
мог усидеть на коне и плавал в крови своей. Битва продолжалась. Дикие
варвары, союзники Георгиевы, решили ее судьбу: пустив тучу стрел, обратились
в бегство; за Половцами Ольговичи и, наконец, Князь Суздальский. Многие из
его воинов утонули в грязном Руте; многие легли на месте или отдались в
плен. Георгий с малым числом ушел за Днепр в Переяславль.
 Между тем Великий Князь, несколько времени лежав на земле, собрал силы,
встал и едва не был изрублен собственными воинами, которые, в жару битвы, не
узнали его.
 "Я князь", - говорил он. "Тем лучше", - сказал один воин и мечом рассек
ему шлем, на коем блистало златое изображение Святого Пантелеймона. Изяслав,
открыв лицо, увидел общую радость киевлян, считавших его мертвым; исходил
кровию, но слыша, что Владимир Черниговский убит, велел посадить себя на
коня и везти к его трупу; искренно сожалел об нем и с чувствительностию
утешал горестного Изяслава Давидовича, который, взяв тело брата, союзника
Георгиева, спешил защитить свою столицу: ибо Святослав Ольгович хотел
незапно овладеть ею; но тучный, дебелый и до крайности утомленный бегством,
сей Князь принужден был отдыхать в Остере, где, сведав, что в Чернигове уже
много войска, он решился ехать прямо в Новгород Северский; а после
дружелюбно разделился с Изяславом Давидовичем: каждый из них взял часть
отцовскую.