Н.М.Карамзин (38)

 В сие время Россия западная узнала новых врагов, опасных и жестоких.
Народ Литовский, в течение ста пятидесяти лет подвластный ее Князьям, дикий,
бедный, платил им дань шкурами, даже лыками и вениками. Непрестанные наши
междоусобия, разделение земли Кривской и слабость каждого Удела в
особенности дали способ Литовцам не только освободиться от зависимости, но и
тревожить набегами области Российские. Трубя в длинные свои трубы, они
садились на борзых лесных коней и, как лютые звери, стремились на добычу:
жгли селения, пленяли жителей и, настигаемые отрядами воинскими, не хотели
биться стеною: рассыпаясь во все стороны, пускали стрелы издали, метали
дротики, исчезали и снова являлись. Так сии грабители, несмотря на зимний
холод, ужасно опустошили Псковскую область.
 Новогородцы, не успев защитить ее, винили в том своего Князя, Ярослава
Владимировича, и на его место - кажется, с согласия Всеволодова - призвали к
себе из Смоленска Давидова сына, Мстислава.
 В России южной Князья соединили силы, чтобы смирить Половцев: Святослав
Киевский, Рюрик с двумя племянниками, Владимир Нереяславский (внук
Долгорукого), Глеб Юрьевич Туровский (правнук Святополка-Михаила) с братом
Ярославом Пинским, Всеволод и Мстислав, сыновья Ярослава Луцкого, Мстислав
Всеволодкович Городненский и дружина Галицкого. Они пять дней искали
варваров за Днепром.
 Князь Владимир, начальник передового отряда, вступил в битву с
Половцами. "Мне должно наказать их за разорение моей Переяславской области",
- сказал он старейшему из Князей, Святославу Киевскому, и смело устремился
на многочисленные толпы неприятелей, которые заранее объявили его и всех
наших Воевод своими пленниками; но, устрашенные одним грозным видом полку
Владимирова, бежали в степи. Россияне на берегах Угла или Орели взяли 7000
пленных (в том числе 417 Князьков), множество коней Азиатских и всякого
оружия. Славный свирепостию Хан Половецкий, Кончак, был также разбит ими
близ Хороля, несмотря на его самострельные, необыкновенной величины луки
(едва натягиваемые пятьюдесятью воинами) и на искусство бывшего с ним
бессерменина, или Харасского Турка, стрелявшего живым огнем, как сказано в
летописи; вероятно, Греческим, а может быть, и порохом. Киевляне догнали
сего хитреца в бегстве и представили Святославу со всеми его снарядами, но,
кажется, не воспользовались оными.
 [1185 г.] Чрез несколько месяцев торжество Россиян обратилось в
горесть. Князья Северские, Игорь Новогородский, брат его Всеволод
Трубчевский и племянник их, не имев участия в победах Святослава, завидовали
им и хотели еще важнейших; взяли у Ярослава Всеволодовича Черниговского так
называемых Ковуев - единоплеменных, как вероятно, с Черными Клобуками - и
пошли к Дону. Случившееся тогда затмение солнца казалось их Боярам
предзнаменованием несчастным. "Друзья и братья! - сказал Игорь: - Тайны
Божественные никому не сведомы, а нам не миновать своего рока". Он
переправился за Донец. Всеволод, брат Игорев, шел из Курска иным путем:
соединясь на берегах Оскола, войско обратилось к югу, к рекам Дону и Салу,
феатру блестящих побед Мономаховых. Кочующие там варвары известили своих
единоплеменников о сей новой грозе, представляя им, что Россияне, дерзнув
зайти столь далеко, без сомнения хотят совершенно истребить весь род их.
Половцы ужаснулись и бесчисленными толпами двинулись от самых дальних
берегов Дона навстречу смелым Князьям. Люди благоразумные говорили Игорю:
"Князь! Неприятели многочисленны; удалимся; теперь не наше время". Игорь
ответствовал: "Мы будем осмеяны, когда, не обнажив меча, возвратимся; а стыд
ужаснее смерти". В первой битве Россияне остались победителями, взяли стан
неприятелей, их семейства; ликовали в завоеванных вежах и говорили друг
другу: "Что скажут теперь наши братья и Святослав Киевский? Они сражались с
Половцами еще смотря на Переяславль и не смели идти в их землю; а мы уже в
ней, скоро будем за Доном, и далее в странах приморских, где никогда не
бывали отцы наши; истребим варваров и приобретем славу вечную". Сия гордость
витязей мужественных, но малоопытных и неосторожных, имела для них самые
гибельные следствия. Разбитые Половцы соединились с новыми толпами, отрезали
Россиян от воды и в ожидании еще большей помощи не хотели сразиться копьями,
три дня действуя одними стрелами. Число варваров беспрестанно умножалось.
Наконец войско наших Князей открыло себе путь к воде: там Половцы со всех
сторон окружили его. Оно билось храбро, отчаянно.
 Изнуренные кони худо служили всадникам: предводители спешились вместе с
воинами.
 Один раненый Игорь ездил на коне, ободряя их и сняв с себя шлем, чтобы
они видели его лицо и тем Великодушнее умирали. Всеволод, брат Игорев,
оказал редкое мужество и наконец остался без оружия, изломив свое копие и
меч. Почти никто не мог спастися: все легли на месте или с Князьями были
отведены в неволю. В России узнали о сем бедствии, случившемся на берегах
Каялы (ныне Кагальника), от некоторых купцов, там бывших. "Скажите в Киеве
(говорили им Половцы), что мы теперь можем обменяться пленниками". Князья,
Вельможи, народ оплакивали несчастных; многие лишились братьев, отцов,
ближних сродников. Святослав Киевский ездил тогда в Карачев: на возвратном
пути услышав печальную весть, залился слезами и сказал: "Я жаловался на
легкомыслие Игоря: теперь еще более жалуюсь на его злосчастие". Он собрал
Князей под Каневом, но распустил их, когда Половцы, боясь сего ополчения,
удалились от границ России. Не хотев идти по следам Владетелей Северских,
чтобы не иметь той же участи, Святослав был причиною новых бедствий: ибо
варвары, успокоенные его робостию, снова явились, взяли несколько городов на
берегах Сулы, осадили Переяславль. Мужественный Владимир Глебович встретил
их под стенами и бился как Герой; кровь текла из ран его; дружина
ослабевала. Видя опасность Князя любимого, все граждане вооружились и едва
спасли Владимира, уязвленного тремя копьями. Половцы, взяв город Рим, или
нынешний Ромен, опустошив множество сел близ Путивля и напомнив Россиянам
бедственные времена Всеволода I или Святополка-Михаила, ушли, обремененные
пленниками, в свои вежи. Но к утешению Северян, Игорь Святославич
возвратился.
 Он жил в неволе под надзиранием благосклонного к нему Хана Кончака;
имел при себе слуг, Священника и мог забавляться ястребиною охотою. Один из
Половцев, именем Лавер, вызвался бежать с ним в Россию. Князь Игорь
ответствовал: "Я мог уйти во время битвы, но не хотел обесславить себя
бегством; не хочу и теперь".
 Однако ж, убежденный советом верного своего Конюшего, Игорь
воспользовался темнотою ночи и сном варваров, упоенных крепким кумысом; сел
на коня и в 11 дней приехал благополучно в город Донец. Сын его Владимир,
оставленный им в плену, женился там на дочери Хана Кончака и возвратился к
отцу через два года вместе с дядею Всеволодом (коего называют Летописцы
Героем, или, по их словам, удалейшим из всех Ольговичей, величественным
наружностию, любезным душою). Сия гибель дружины Северской, плен Князей и
спасение Игоря описаны со многими обстоятельствами в особенной древней,
исторической повести, украшенной цветами воображения и языком стихотворства.
 В течение следующих осьми лет Половцы то мирились, то воевали с
Россиянами, имея успех и неудачи. Сии маловажные сшибки не представляют
ничего достопамятного для истории. Один сын Рюриков, юный Ростислав,
отличался в оных мужеством и был грозою варваров, предводительствуя Торками
и Берендеями, иногда верными стражами областей Киевских, иногда изменниками:
так их знаменитый чиновник, или Князек, именем Кунтувдей, оскорбленный
Святославом, ушел к Половцам и долго грабил с ними села днепровские. Чтобы
обезоружить сего храброго наездника, Рюрик дал ему городок Дверен на берегах
Роси. Народ благословлял согласие Рюрика с Святославом, которые единодушно
действовали для его внешней безопасности.
 Первый, женатый на сестре Князей Пинских, или Туровских, правнуке
Святополка-Михаила, старался быть защитником и сего края: он ходил с войском
на Литву, как бы предвидя, что она будет для нашего отечества еще опаснее
Половцев.

 [1186-1187 гг.] Междоусобие Князей Рязанских нарушило внутренний мир и
спокойствие в России восточной. Глебовичи Роман, Игорь, Владимир умышляли на
жизнь меньших братьев, Всеволода и Святослава, сперва тайно, а наконец
осадили их в Пронске. Великий Князь был занят тогда новым походом рати своей
на Болгаров; когда же Воеводы его возвратились оттуда с добычею и с
пленниками, он решился прекратить вражду злобных братьев. Напрасно Послы его
благоразумно представляли им, что добрые Россияне и единокровные должны
извлекать меч только на врагов иноплеменных. Роман, Игорь, Владимир
ответствовали гордо, что они не имеют нужды в советах и хотят быть
независимы. Обольщенный ими, Святослав изменил меньшему брату, Всеволоду,
бывшему у Великого Князя, и сдал им Пронск, где находилось 300 человек
дружины Владимирской. Роман взял их в плен вместе с женою, детьми, Боярами
Всеволода Глебовича. Сии безрассудные мятежники скоро увидели опасность и
старались умилостивить Великого Князя. Они склонили Черниговского Епископа
Порфирия (коего Епархия заключала в себе и Рязанскую область) быть их
ходатаем; Послы Святослава Киевского и брата его также находились в
Владимире для сего дела. Но Порфирий худо исполнил священную обязанность
миротворца; действовал как переветник, раздражил Всеволода Георгиевича
коварством своим и тем умножил зло: ибо Великий Князь огнем и мечом
опустошил землю Рязанскую, держась правила, как говорят Летописцы, что
"война славная лучше мира постыдного".
 Сей год [1187] достопамятен кончиною Ярослава Владимирковича Галицкого
и важными ее следствиями. Подобно отцу господствуя от гор Карпатских по
устья Серета и Прута, он имел истинные государственные добродетели, редкие в
тогдашние времена: не искал завоеваний, но, довольствуясь Своею немалою
областию, пекся о благоденствии народа, о цветущем состоянии городов,
земледелия; для того любил тишину, вооружался единственно на обидящих и
посылал рать с Боярами, думая, что дела гражданские еще важнее воинских для
Государя; нанимал полки иноплеменников и, спасая тем подданных от
кровопролития, не жалел казны. В 1173 году он нанял у Поляков войско за 3000
гривен серебра: успехи торговли и мирной промышленности доставляли ему
способ быть щедрым в таких случаях. Союзник Греческого Императора Мануила,
покровитель изгнанного Андроника, Ярослав считался одним из знаменитейших
Государей своего времени, хвалимый в летописях вообще за мудрость и сильное,
убедительное красноречие в советах, по коему Россияне прозвали его
Осьмомыслом. Сей миролюбивый Князь не находил мира только в недрах семейства
и не мог жить в согласии ни с супругою, ни с сыном: первая решилась навсегда
с ним расстаться и (в 1181 году) скончалась Монахинею в Владимире
Суздальском у Всеволода, ее брата; а сын Ярославов, в третий раз изгнанный
отцом, напрасно искав пристанища у Князей Волынских, Смоленского, даже у
Великого Князя, жил два года в Путивле у своего зятя, Игоря Северского, и
хотя наконец, посредством Игорева старания, примирился с отцом, но, имея
склонности развратные, непрестанно огорчал его. Тем более Ярослав любил
меньшего, побочного сына, именем Олега, прижитого им с несчастною
Анастасиею. Готовясь к смерти, он три дня прощался со всеми: Бояре,
Духовные, граждане, самые нищие теснились во Дворце к одру умирающего.
Изъявив чувства набожные и Христианские, смирение пред Богом и людьми;
назначив богатые вклады в церкви, в монастыри и велев раздать часть казны
бедным, Ярослав объявил своим наследником Олега: Владимира же наградил
только Перемышлем, взяв с него и с Бояр клятву исполнить сие завещание.
 Но Бояре, едва предав земле тело Государя, изгнали Олега (ушедшего к
Рюрику в Овруч) и возвели Владимира на престол.
 Они раскаялись: ибо новый Государь, имея отвращение от дел, пил день и
ночь, презирал уставы Церкви и нравственности, женился вторым браком на
Попадье; сверх того, удовлетворяя гнусному любострастию, бесчестил девиц и
супруг Боярских.
 Негодование сделалось общим; в домах, на улицах и площадях народ
жаловался громогласно. В соседственной области Владимирской господствовал
тогда Князь, известный мужеством, умом, деятельностию, Роман Мстиславич,
который еще в летах нежной юности, под стенами Новагорода, смирив гордость
Андрея Боголюбского, заслужил тем внимание Россиян. Многими блестящими
свойствами достойный своего предка, Мономаха, он, к несчастию, жертвовал
властолюбию правилами добродетели и, будучи сватом Владимиру, веселился его
распутством и народным озлоблением, ибо думал воспользоваться следствиями
оного. Имея тайную связь с Галицкими Вельможами, Роман хотел открыть себе
путь к тамошнему престолу и советовал им свергнуть Князя, столь порочного.
Сии внушения не остались без действия.
 Волнение и шум в столице пробудили усыпленного негою Владимира. Двор
Княжеский наполнился людьми; но заговорщики, не уверенные в согласии добрых,
терпеливых граждан, опасались возложить руку на Государя и, зная его
малодушие, послали сказать ему, чтобы он избрал супругу достойнейшую, выдал
им Попадью для казни, правительствовал как должно или готовился к следствиям
весьма несчастным. Их желание исполнилось: то есть устрашенный Владимир
бежал в Венгрию с женою, двумя сыновьями и наследственными сокровищами.
Бояре призвали Романа Княжить в Галиче.

 Плоды льстивых внушений и коварства оказались непрочными для сего
властолюбивого Князя. Бела, Король Венгерский, не уступая ему в коварстве,
осыпал Владимира ласками, дружескими уверениями и немедленно выступил к
Галичу со всеми силами, чтобы смирить мятежных подданных, как говорил он, и
возвратить престол изгнаннику. Давно Короли Венгерские, быв и друзьями и
неприятелями мужественных, умных Князей Галицких, от Василька до Ярослава,
завидовали их стране плодоносной, богатой также минералами и в особенности
солью, которая издревле шла в южную Россию и в соседственные земли. Бела
обрадовался случаю присоединить такую важную область к Венгрии. Еще Роман не
утвердился на новом престоле; многие граждане и Вельможи ему не
доброхотствовали, ибо опасались его крутого нрава и гордого самовластия.
Сведав, что Венгры сходят с гор Карпатских, он успел только захватить казну
и выехал из Галича с Боярами, ему преданными.
 Король без сопротивления вошел в столицу. Уже Владимир, изъявляя
благодарность добрым союзникам, думал, что они могут идти обратно; но
вероломный Бела вдруг объявил своего сына, Андрея Королем Галицким, с
согласия лекгомысленных Бояр, обольщенных его уверениями, что Андрей будет
царствовать по их уставам и воле.
 Сего не довольно: Бела, отняв у Владимира и сокровища и свободу,
возвратился с ним в Венгрию как с пленником.
 Коварство Белы торжествовало: Романово было наказано. Сей Князь,
отправляясь господствовать в Галиче, уступил всю область Волынскую брату,
Всеволоду Мстиславичу Бельзскому, который уже не хотел впустить его в город
Владимир: затворил ворота и сказал: "Я здесь Князь, а не ты!" Изумленный
Роман - лишась таким образом и приобретенной и наследственной области -
искал защиты у Рюрика и Ляхов. Первый был ему тестем, а Государь Польский,
Казимир Справедливый, дядею по матери. Брат Казимиров, Мечислав Старый, без
успеха приступал к Владимиру, желая возвратить сей город любимому ими
племяннику. Без успеха также ходил Роман с дружиною тестя в землю Галицкую:
жители и Венгры отразили его. Наконец Рюрик угрозами принудил Всеволода
Мстиславича отдать Владимирское Княжение старшему брату.
 [1189 г.] Князья наши не думали вступиться за несчастного Владимира
Галицкого - посаженного Королем Белою в каменную башню, - но с прискорбием
видели иноплеменников господами прекраснейшей из областей Российских. Между
тем хитрый Бела, имея дружелюбные сношения с Святославом Киевским, старался
уверить его в своем бескорыстии и даже обещал со временем отдать ему Галич;
а Святослав, вопреки условиям тесного союза, заключенного им с Рюриком,
тайно послал одного из сыновей к Королю для переговоров. Рюрик сведал и
досадовал. Приняв совет Митрополита, они согласились было изгнать Венгров из
Галича; но Святослав, уступая Рюрику сие Княжение, требовал Овруча,
Белагорода и всех других областей Днепровских. Рюрик не хотел того, и Галич
остался за Венграми, впрочем, ненадолго.
 Сын Князя Иоанна Берладника, умершего в Фессалонике, двоюродный
племянник Ярослава Галицкого, именем Ростислав, подобно отцу скитался из
земли в землю и нашел пристанище в Смоленске. Он имел друзей в отечестве,
где народ, неохотно повинуясь иноземным властителям, и некоторые Бояре
желали видеть его на престоле. По согласию с ними Ростислав, уехав от Давида
Смоленского, с малым числом воинов явился пред стенами Галича, в надежде,
что все граждане к нему присоединятся. Но Андрей оградил себя полками
Венгерскими, взял с жителей, волею и неволею, присягу в верности и вообще
такие меры, что сын Берладников вместо друзей встретил там одних врагов
многочисленных. Видя неудачу, измену или робость Галичан, Ростислав не думал
спасаться бегством; сказал дружине: "Лучше умереть в своем отечестве, нежели
скитаться по чужим землям; предаю суду Божию тех, которые меня обманули" - и
бросился в средину неприятелей. Тяжело раненный, он упал с коня и был
привезен в столицу, где народ, тронутый его жалостною судьбою, хотел
возвратить ему свободу. Чтобы утишить мятеж, Венгры, как сказано в летописи,
приложили смертное зелие к язве Ростислава, и сей несчастный Князь,
достойный лучшей доли, скончался, имев только время удостовериться в
народной к нему любви; а граждане, изъявив оную, раздражили своего Короля.
Правление Андреево, дотоле благоразумное, снисходительное, обратилось в
насилие. Венгры мстили Галичанам как изменникам, нагло и неистово: отнимали
жен у супругов, ставили коней в домы Боярские, в самые церкви; позволяли
себе всякого рода злодейства. Народ вопил, с нетерпением ожидая случая
избавиться от ига: он представился.
 Владимир Галицкий, заключенный с женою и с детьми у Короля Венгерского,
нашел способ уйти: изрезал шатер, поставленный для него в башне, свил из
холста веревки, спустился по оным вниз и бежал к Немецкому Императору,
Фридерику Барбаруссе. Так сын Ярослава Великого искал некогда
покровительства Императора Генрика IV; но привез сокровища в Германию, а
Владимир мог только обещать и действительно вызвался ежегодно платить
Фридерику 2000 гривен серебра, буде его содействием отнимет Галич у Венгров.
Император - неизвестно, каким образом - знал Великого Князя Суздальского и
весьма ласково принял Владимира, слыша, что он сын Всеволодовой сестры.
Хотя, занятый тогда важным намерением ратоборствовать в Палестине с Героем
Востока, Саладином, Фридерик не мог послать войска к берегам Днестра, однако
ж дал Владимиру письмо к Казимиру Справедливому, которое имело счастливое
для изгнанника действие: ибо сей Монарх Польский, завидуя Венграм в
приобретении земли Галицкой и ведая, сколь их господство противно ее
жителям, не отказался от предлагаемой ему чести быть покровителем
несчастного Князя, вероломно обманутого Белою; надеялся на Галичан и не
обманулся. Быв недовольны правлением Владимировым, они еще гораздо более
ненавидели Венгров; и когда услышали, что сей Князь с Воеводою Краковским,
знаменитым Николаем, идет к их границам: то все единодушно восстали, изгнали
Андрея и встретили Владимира с радостию; а Беле остался стыд и титул Короля
Галицкого, с 1190 года употребляемый в его грамотах. Еще не миновались
опасности для Владимира: худо веря бескорыстию Поляков, боясь Венгров,
Романа Волынского и собственного народа, он прибегнул к дяде, Великому
Князю, не хотев дотоле искать в нем милости; смиренно винился, обещал
исправиться и писал к нему: "Будь моим отцом и Государем: я Божий и твой со
всем Галичем; желаю тебе повиноваться, но только тебе одному". Сие
покровительство, согласное с долгом родства, было лестно и для гордости
Всеволода, который, взяв оное на себя, известил о том всех Князей Российских
и Казимира: после чего Владимир мог безопасно господствовать до самой
смерти.
 Чтимый внутри и вне России, Всеволод хотел искреннего взаимного
дружелюбия Князей и старался утвердить оное новым свойством, выдав дочь свою
за племянника Святославова, - другую, именем Верхуславу, за Рюриковича,
мужественного Ростислава, а сына своего Константина, еще десятилетнего,
женив на внуке умершего Романа Смоленского. Юность лет не препятствовала
брачным союзам, коих требовала польза государственная. Верхуслава также едва
вступила в возраст отроковицы, когда родители послали ее к жениху в
Белгород. Сия свадьба была одною из Великолепнейших, о коих упоминается в
наших древних летописях. За невестою приезжали в Владимир шурин Рюриков,
Глеб Туровский, и знатнейшие Бояре с супругами, щедро одаренные Всеволодом.
Отменно любя Верхуславу, отец и мать дали ей множество золота и серебра;
сами проводили милую, осьмилетнюю дочь до третьего стана и со слезами
поручили сыну Всеволодовой сестры, который должен был, вместе с первыми
Боярами Суздальскими, везти невесту. В Белогороде Епископ Максим совершал
обряд венчания, и более двадцати Князей пировали на свадьбе.
 Рюрик, следуя древнему обычаю, в знак любви отдал снохе город Брагин.
Сей Князь, тесть Игорева сына, жил в мире со всеми Ольговичами и в случае
споров о границах или Уделах прибегал к посредству Всеволодову. Так,
Святослав (в 1190 году) желал присвоить себе часть Смоленских владений; но
Рюрик и Давид вместе с Великим Князем обезоружили его, представляя, что он
взял Киев с условием не требовать ничего более и забыть споры, бывшие при
Великом Князе Ростиславе; что ему остается или исполнить договор, или начать
войну. Святослав дал им слово впредь не нарушать мира и сдержал оное,
довольный честию первенства между Князьями южной России. Уступив Чернигов
брату, Ярославу Всеволодовичу, а Рюрику знатную часть Киевской области, не
имея ни Переяславля, ни Волыни, он не мог равняться силою с древними
Великими Князьями, но подобно им именовался Великим и восстановил
независимость Киева. Всеволод Георгиевич уважал в Святославе опытного старца
(власы седые были тогда правом на почтение людей); предвидя его близкую
кончину, удерживал до времени свое властолюбие и терпел некоторую
зависимость могущественной области Суздальской от Киева по делам церковным.
 Вместе с народом или знаменитыми гражданами избирая Епископов для
Ростова, Суздаля, Владимира, но посылая их ставиться к Митрополиту Никифору,
преемнику Константинову, он всегда отправлял Послов и к Святославу, требуя
на то его Княжеского соизволения: ибо власть Духовная была тесно связана с
гражданскою, и Митрополит действовал согласно с желанием Государя. Никифор
хотел нарушить сей устав в России, самовластно посвятив в Епископы Суздалю
одного Грека; но Всеволод не принял его, и Митрополит поставил иного,
назначенного Великим Князем и одобренного Святославом. - Между тем, желая
приближиться к древней столице, Всеволод возобновил город Остер, разрушенный
Изяславом Мстиславичем: Тиун Суздальский приехал туда властвовать именем
Князя. Южный Переяславль также зависел от Всеволода, который отдал его, по
смерти Владимира Глебовича, другому племяннику, Ярославу Мстиславичу. Вся
Украина, по словам Летописца, оплакала сего мужественного Владимира,
ужасного для Половцев, доброго, бескорыстного, любившего дружину и любимого
ею.