Н.М.Карамзин (41)

 Великому Князю донесли, что Рязанские Владетели суть изменники и тайно
держат сторону Черниговских: он поверил и сказав словами Давида: ядый хлеб
мой возвеличил есть на мя препинание, решился наказать их строго. Не
предвидя своего бедствия, они собрались [22 сентября 1207 г.] в ставке у
Всеволода, чтобы веселиться за Княжеским столом его. Всеволод, в знак дружбы
обняв несчастных, удалился: тогда Боярин его и Давид Муромский явились
уличать действительных или мнимых изменников, которые тщетно именем Бога
клялися в своей невинности: двое из Князей же Рязанских, Олег и Глеб
Владимировичи, пристали к обвинителям, или клеветникам, по выражению
Новогородского Летописца, и Всеволод осудил Романа Глебовича, Святослава
(брата его) с двумя сыновьями и племянниками (детьми Игоря), также некоторых
Бояр; велел отвезти их в Владимир, окованных тяжкими цепями, и вступил с
войском в область Рязанскую. Жители Пронска, усердные к своим Государям,
отвергнули мирные его предложения. Юный Князь их, Михаил, бежал к тестю,
Всеволоду Чермному: но граждане, призвав к себе другого Князя Рязанского,
Изяслава Владимировича, брата Олегова и Глебова, оборонялись мужественно.
Неприятель стоял на берегу реки: не имея колодезей, изнемогая от жажды, они
ночью выходили из города и в тишине наполняли сосуды водою: узнав о том,
Великий Князь поставил стражу пред городскими воротами. Кровь лилася
ежедневно в течение трех недель. Остервенение граждан уступило наконец
крайности, ибо многие люди умирали от жажды. Пронск сдался: Всеволод
наградил им Олега Владимировича, может быть, за гнусную клевету его; взял
множество добычи и пленил жену Михаилову. Во время сей осады Рязанцы
нападали на суда Всеволодовы, подвозившие Окою съестные припасы войску; но
быв отражены, изъявили покорность.
 Епископ их, Арсений, встретил Великого Князя с молением. "Государь! -
сказал он: - удержи руку мести; пощади храмы Всевышнего, где народ приносит
жертвы Небу и где мы за тебя молимся. Верховная воля твоя будет нам
законом". Не имея надежды с успехом противиться Всеволоду, народ Рязанский
прислал к нему остальных Князей своих, с их детьми и женами, в Владимир,
куда сей Государь возвратился, сведав, что Рюрик опять выгнал Чермного из
Киева.
 Всеволод Георгиевич уже не хотел расстаться с Константином; довольный
Новогородцами, милостиво одарил их в Коломне и велел им идти с миром в свою
отчизну, сказав торжественно: "Исполняю желание народа доброго; возвращаю
вам все права людей свободных, все уставы Князей древних. Отныне управляйте
сами собою: любите своих благодетелей и казните злодеев!" Сия удивительная
речь Князя властолюбивого была хитростию: он знал неудовольствие граждан,
которые жаловались на отяготительные подати и разные действия Княжеского
самовластия.
 Современный Летописец сказывает одно из оных: Всеволод, обманутый
ложным доносом, за несколько времени до Рязанского похода прислал в Новгород
Боярина своего и велел, без всякого исследования, умертвить знатного
гражданина, Алексея Сбыславича, торжественно, на Вече двора Ярославова. Сие
насилие произвело всеобщее негодование: сожалели о невинной жертве; видели,
что Константин есть только орудие самовластного отца и что истинный Государь
Новагорода живет в Владимире. Опасаясь следствий такого впечатления, Великий
Князь хотел польстить народу мнимым восстановлением прежней свободы; хотел
казаться единственно великодушным его покровителем, а в самом деле остаться
Государем Новогородцев; отпустил их войско, но удержал в Владимире Посадника
Димитрия (раненного в битве) и семь знаменитейших граждан в залог верности.
Между тем народ спешил воспользоваться древнею вольностию, ему объявленною,
и на шумном Вече осудил Димитрия, доказывая, что он и братья его были
виновниками многих беззаконных налогов. Судьи обратились в мятежников,
разграбили, сожгли домы обвиняемых; продали их рабов, села; разделили
деньги: каждому гражданину пришлось по нескольку гривен; а Князю оставили
право взыскивать платеж с должников Димитрия по счетам и письменным
обязательствам. Многие чиновники разбогатели, тайно присвоив себе большую
часть взятого имения. Еще волнение не утихло, когда привезли из Владимира в
Новгород тело умершего Димитрия Посадника: озлобленный народ хотел бросить
его с моста; но Архиепископ Митрофан удержал неистовых и велел предать оное
земле в Георгиевском монастыре, подле могилы отца Димитриева.
 [1208 г.] Сын Великого Князя, Святослав, вторично приехал управлять
Новогородскою областию; взял оставленную ему часть из имения осужденных и
согласился довершить народную месть ссылкою их детей и родственников в
Суздаль.
 Не достигнув еще и юношеского возраста, он повелевал только именем и не
мог предводительствовать войском, которое сражалось тогда с Литвою под
начальством Владимира Мстиславича: сей юный Князь, сын Мстислава Храброго,
господствовал во Пскове с согласия Новогородцев или Князя их.
 Поручив область Рязанскую Наместникам и Тиунам, Всеволод скоро отправил
туда княжить сына своего, Ярослава-Феодора. Народ повиновался ему неохотно,
жалея о собственных Князьях, заключенных в Владимире. Летописец Суздальский
обвиняет Рязанцев даже в явном бунте, сказывая, что они уморили в темнице
многих Бояр Владимирских: сею ли дерзостию или чем другим оскорбленный,
Всеволод пришел с войском к Рязани. Ярослав выехал к нему навстречу вместе с
послами, которые именем народа предложили свои оправдания или требования, но
столь нескромно, что Великий Князь, еще более разгневанный, явил пример
излишней строгости: велел жителям выйти с детьми из города и зажечь его.
Напрасно хотели они молением смягчить грозного судию: сия столица Удела
знаменитого обратилась в кучу пепла, и бедные граждане, лишенные отечества,
были расселены по отдаленным местам Суздальского Княжения. Ту же участь имел
и Белгород Рязанский. Самый Епископ Арсений как пленник был привезен в
Владимир. - Князь Изяслав Владимирович, который спасся от неволи, и Михаил,
зять Чермного, мстили Всеволоду опустошением Московских окрестностей; но сын
Великого Князя, Георгий, разбил их наголову.
 [1209 г.] В сие время дерзнул Владетель ничтожного Удела объявить себя
врагом Государя, страшного для иных, сильнейших Князей. Мстислав, старший
сын Мстислава Храброго, племянник Рюрика, служил ему усердно, прославил себя
мужественною, упорною защитою Торческа и, принужденный выехать оттуда,
получил от Смоленского Князя Удел Торопецкий. Зная, сколь память отца его
любезна Новугороду; зная, что многие чиновники и самый народ не любят там
опеки Всеволодовой, он смело предпринял воспользоваться их тайным
расположением; вступил с дружиною в Торжок, пленил дворян Святославовых,
оковал цепями Наместника его, взял их имение. Посол Мстиславов явился в
Новегороде и сказал народу следующие слова от имени Князя:
 "Кланяюся Святой Софии, гробу отца моего и всем добрым гражданам. Я
сведал, что Князья угнетают вас и что насилие их заступило место прежней
вольности. Новгород есть моя отчина: я пришел восстановить древние права
любезного мне народа". Сия речь пленила Новогородцев: они прославили
великодушие Мстислава, единогласно объявили его своим Князем и заключили
Святослав с Боярами Владимирскими в доме Архиерейском. Мстислав, встреченный
с громкими восклицаниями радости, немедленно собрал войско, желая
предупредить Великого Князя; но сей Государь, или опасаясь, чтобы
Новогородцы в озлоблении не умертвили Святослава, или зная их легкомыслие и
надеясь управиться с ними без кровопролития, не хотел битвы; предложил мир,
назвался отцем Мстислава и, довольный освобождением сына, отпустил всех
купцов Новогородских, задержанных в Суздальской области. Обе рати
возвратились, не обнажив меча, и Константин, начальник полков Владимирских,
привез Святослава к родителю.
 [1210 г.] Великий Князь, завоевав берега Пры, где еще держались Изяслав
и Михаил Рязанский, доказал любовь свою к общему спокойствию миром с
Ольговичами. Глава Духовенства, Митрополит Матфей, был посредником и сам
приехал в Владимир, к удовольствию народа; угощенный, обласканный всем
Княжеским домом, склонил Всеволода предать забвению наглое, обидное изгнание
сына его из Переяславля.
 Новые клятвы утвердили союз. Всеволод Чермный столь любил Киев, что
согласился отдать за него древнюю столицу своей наследственной области:
Рюрик взял Чернигов, а южный Переяславль, где злодействовали тогда Половцы,
остался Уделом Великого Княжения. Митрополит исходатайствовал свободу
Княгиням Рязанским, но не мог избавить Князей от неволи. Все были довольны,
и Чермный в залог верности прислал в Владимир дочь свою, которая
совокупилась браком с Георгием, вторым сыном Великого Князя [10 апреля 1211
г.].
 В сии дни общего мира земля Галицкая была позорищем неустройства,
жертвою коварных иноплеменников и собственных врагов спокойствия. Несмотря
на внешние и внутренние опасности, на угрозы Венгров и Ляхов, на
строптивость народа и мятежный дух Бояр, безрассудные Игоревичи искали
неприятелей друг в друге. Роман Звенигородский, озлобленный старшим братом,
ушел в Венгрию и, с помощию Короля Андрея изгнав Владимира Игоревича, сел на
престоле Галицком, к изумлению Данииловой матери, которая надеялась, что
Андрей отдаст сие Княжение сыну ее.
 Другой покровитель Даниилов также изменил своему обету. Видя
междоусобие Игоревичей, Лешко Белый соединился с Александром Бельзским,
сыном умершего Всеволода Мстиславича, и приступил к городу Владимиру. Жители
не хотели обороняться, отворили ворота и сказали Полякам: "Вы - друзья наши;
с вами племянник Великого Романа". Сии мнимые друзья ограбили домы, церкви;
пленили Святослава Игоревича; отдали Владимир Александру. Лешко женился на
его дочери, Гремиславе; и чтобы не оставить сыновей Романовых совершенно без
Удела, отпустил малолетнего Василька княжить в Брест, исполняя требование
тамошних граждан:
 Александр уступил ему после и Бельз.
 Таким образом ясно обнаружилось намерение Венгров и Ляхов: они имели
случай и не захотели восстановить сильного дому Романова, опасаясь его
могущества; разделение областей Галицкой и Владимирской (в самое сие время
опустошаемой Ятвягами и Литвою) казалось благоприятным для политики Андрея и
Лешка. Вероятно также, что самый Роман Игоревич и не менее слабый Александр,
обязанные милостию сих Монархов, долженствовали господствовать только в
качестве их данников, или подручников. Первый не сдержал, кажется, слова:
для того Андрей прислал войско в Галич с Вельможею Бенедиктом, который,
схватив Романа (беспечно мывшегося в бане), отправил в Венгрию, а сам начал
свирепствовать как антихрист, по выражению Летописца, удовлетворяя
гнуснейшим вожделениям своего развратного сердца, тесня чиновников и
граждан. Кто имел богатство или прекрасную жену, не мог быть спокоен; кто
обличал тиранство, подвергался казни или заточению. В числе смелых Бояр
находился Тимофей Книжник, родом Киевлянин: он дерзнул укорять злого
властелина и едва мог спастися бегством. Так и во время Андреева правления в
Галиче насильствовали Венгры: по крайней мере Андрей имел право Государя;
сей же Бенедикт не имел никакого законного. Народ и Вельможи искали способа
избавиться от иноплеменного злодея. Первый опыт был неудачен. Мстислав,
прозванием Немой, сын Ярослава Луцкого, господствуя в Пересопнице, взял на
себя изгнать Бенедикта: он приехал с дружиною к Галичу; но Венгры
остереглися: стражи их стояли у ворот; тишина царствовала в городе, и
Мстислав, боясь участи Берладникова сына, удалился. Здесь летописец
прибавляет, что близ Днестра находилась древняя могила, именуемая Галичиною,
от коей произошло имя Галиции, что один Боярин, смеясь Мстиславу, возвел его
на сию могилу и сказал: "Князь!
 Теперь без стыда можешь ехать назад: ты был на Галичине".
 В сие время Роман Игоревич бежал из Венгрии и примирился с братом
Владимиром: к ним обратился несчастный народ Галицкий, обвиняя себя в том,
что не умел прежде ценить благословенного их княжения. Они собрали войско и
заставили Бенедикта уйти в Карпатские горы. Спокойствие восстановилось.
Роман удовольствовался Звенигородом; Святослав Игоревич, освобожденный
Поляками, взял себе Перемышль; Владимир, как старший, остался княжить в
столице, отдав сыну Теребовль, а другого сына послав с дарами к Королю
Венгерскому, чтобы обезоружить его и властвовать безопасно.
 Говорят, что бедствие есть учитель: оно имеет сию выгоду только для
умов основательных; другие, испытав несчастие, хотят руководствоваться в
делах новыми правилами и впадают в новые заблуждения. Желая утвердиться на
шатком троне Галицком, обвиняя прежнюю слабость свою в излишнем самовольстве
тамошних Вельмож и приписывая блестящее государствование Романа Мстиславича
одной его строгости, Игоревичи вздумали казнию первостепенных Бояр обуздать
народ и погубили себя невозвратно: без явной, особенной вины, без улики, без
суда исполнители Княжеской воли хватали знатнейших людей, убивали и
произвели всеобщий ужас. Но многие из обреченных на смерть имели время
спастися, и в том числе Боярин Владислав, которому Игоревичи обязаны были
престолом Галицким. Сей Вельможа, вместе с другими бежав в Венгрию, молил
Андрея, чтобы он дал им отрока Даниила и войско для изгнания жестоких
Игоревичей, неблагодарных забывших милость Королевскую. Непрестанно лаская
Даниила - обещая то усыновить, то женить его на своей дочери, - Андрей до
сего времени благодетельствовал ему одними словами.
 Тогда еще не имея сыновей, по крайней мере взрослых; рассудив, что
гораздо надежнее управлять Галициею именем ее законного Князя, нежели
собственным, чрез Венгерских Баронов, ненавистных Россиянам; думая, что юный
Даниил, отчасти им воспитанный, охотнее Игоревичей может быть его
подручником, Андрей исполнил требование Галицких Бояр, и Владислав,
окруженный полками Венгров, вступил с Князем-отроком в пределы отечества.
Города сдавались. "За кого вам сражаться? - говорил одушевленный местию
Владислав: - за убийц ли, которые злодейски умертвили ваших отцев и братьев,
похитили их имение, женили рабов на дочерях Боярских?" Граждане Перемышля
выдали ему Святослава Игоревича. Роман в Звенигороде оборонялся, призвав
Половцев. Но все соседственные Князья восстали на Игоревичей: Александр
Владимирский, Ярославичи, - Ингварь Луцкий и Мстислав Немой; малолетний
Василько прислал из Бельза к брату Даниилу свою дружину; самые Ляхи
соединились с Венграми, чтобы участвовать в выгодах сего ополчения. Романа
Звенигородского пленили в бегстве: Владимир ушел. Юному Даниилу вручили
державу Княжескую. Родительница спешила обнять его: он не узнал матери, быв
долго в разлуке с нею; но тем более изъявил чувствительности, услышав от нее
имя сына и видя ее радостные слезы. Среди Вельмож и народа сей
величественный отрок уже казался повелителем, благородною наружностию
предвещая свою будущую знаменитость.
 Но еще не мог он властвовать действительно: Венгры, Ляхи, Князья
соседственные и гордые Бояре надеялись пользоваться его малолетством. Ему
отдали Галич, но Владимир остался за Александром, Червен за Всеволодом,
Александровым братом. В самом Галиче Даниил находился под опекою своевольных
недостойных Вельмож и не мог спасти Русского имени от поношения, будучи
свидетелем гнуснейшего злодеяния.
 Воеводы Андреевы, Великий Дворецкий, именем Пот, и другие, пленив
Игоревичей, хотели отвезти их к Королю; но Бояре Галицкие, движимые злобою,
требовали сих несчастных для торжественной казни. Венгры колебались:
наконец, убежденные дарами, выдали им жертвы, и Галичане редким неистовством
заслужили в древней России имя безбожных, данное им в современной летописи:
били, терзали и повесили своих бывших Князей. Сие государственное
преступление долженствовало бы вооружить всех потомков Св. Владимира: к
сожалению, кончина Великого Князя и новые междоусобия отвлекли их внимание
от мятежной земли Галицкой.
 Всеволод, призвав к себе Константина из Новагорода, назначил ему в Удел
Ростов с пятью городами; за несколько же времени до смерти назвал его
преемником Великокняжеского достоинства с тем, чтобы он уступил Ростовскую
область брату Георгию. Константин не хотел выехать из своего Удела, желая
наследовать целое Великое Княжение Суздальское. Раздраженный столь явным
неповиновением, отец созвал Бояр из всех городов, Епископа Иоанна, Игуменов,
Священников, купцов, Дворян и в их многочисленном собрании объявил, что
наследником его должен быть второй сын Георгий; что он ему поручает и
Великую Княгиню и меньших братьев.
 Константина любили, уважали; но безмолвствовали пред священною властию
отца: сын ослушный казался преступником, и все, исполняя волю Великого
Князя, присягнули избранному наследнику. Константин оскорбился, негодовал и,
как говорят Летописцы, со гневом воздвиг брови свои на Георгия. Добрые сыны
отечества с горестию угадывали следствия.
 Всеволод Георгиевич, Княжив 37 лет, спокойно и тихо преставился на
пятьдесят осьмом году жизни [15 апреля 1212 г.], оплакиваемый не только
супругою, детьми, Боярами, но и всем народом: ибо сей Государь, называемый в
летописях Великим, княжил счастливо, благоразумно от самой юности и строго
наблюдал правосудие. Не бедные, не слабые трепетали его, а Вельможи
корыстолюбивые. Не обинуяся лица сильных, по словам Летописца, и не туне
нося меч, ему Богом данный, он казнил злых, миловал добрых. Воспитанный в
Греции, Всеволод мог научиться там хитрости, а не человеколюбию: иногда
мстил жестоко, но хотел всегда казаться справедливым, уважая древние
обыкновения; требовал покорности от Князей, но без вины не отнимал у них
престолов и желал властвовать без насилия; повелевая Новогородцами, льстил
их любви к свободе; мужественный в битвах и в каждой - победитель, не любил
кровопролития бесполезного. Одним словом, он был рожден царствовать (хвала,
не всегда заслуживаемая царями!) и хотя не мог назваться самодержавным
Государем России, однако ж, подобно Андрею Боголюбскому, напомнил ей
счастливые дни единовластия. Новейшие Летописцы, славя добродетели сего
Князя, говорят, что он довершил месть, начатую Михаилом: казнил всех убийц
Андреевых, которые еще были живы; а главных злодеев, Кучковичей, велел
зашить в короб и бросить в воду. Сие известие согласно отчасти с древним
преданием: близ города Владимира есть озеро, называемое Пловучим;
рассказывают, что в нем утоплены Кучковичи, и суеверие прибавляет, что тела
их доныне плавают там в коробе!
 Доказав свою набожность, по тогдашнему обычаю, сооружением храмов,
Всеволод оставил и другие памятники своего княжения: кроме города Остера, им
возобновленного, он построил крепости в Владимире, Переяславле Залесском и
Суздале.
 Всеволод в 1209 году сочетался вторым браком с дочерью Витебского Князя
Василька Брячиславича. Первою его супругою была Мария, родом Ясыня, славная
благочестием и мудростию. В последние семь лет жизни страдая тяжким недугом,
она изъявляла удивительное терпение, часто сравнивала себя с Иовом и за 18
дней до кончины постриглась; готовясь умереть, призвала сыновей и заклинала
их жить в любви, напомнив им мудрые слова Великого Ярослава, что междоусобие
губит Князей и отечество, возвеличенное трудами предков; советовала детям
быть набожными, трезвыми, вообще приветливыми и в особенности уважать
старцев, по изречению Библии: во мнозем времени премудрость, во мнозе житии
ведение. Летописцы хвалят ее также за украшение церквей серебряными и
золотыми сосудами; называют Российскою Еленою, Феодорою, второю Ольгою. Она
была материю осьми сыновей, из коих двое умерли во младенчестве. Летописец
Суздальский, упоминая о рождении каждого, сказывает, что их на четвертом или
пятом году жизни торжественно постригали и сажали на коней в присутствии
Епископа, Бояр, граждан; что Всеволод давал тогда пиры роскошные, угощал
Князей союзных, дарил их золотом, серебром, конями, одеждами, а Бояр тканями
и мехами. Сей достопамятный обряд так называемых постриг, или первого
обрезания волосов у детей мужеского полу, кажется остатком язычества:
знаменовал вступление их в бытие гражданское, в чин благородных всадников, и
соблюдался не только в России, но и в других землях Славянских: например, у
Ляхов, коих древнейший Историк пишет, что два странника, богато угощенных
Пиастом, остригли волосы его сыну-младенцу и дали имя Семовита.
 В историю сего времени входит следующее любопытное известие, хотя,
может быть, и не совсем достоверное. После 1175 года не упоминается в наших
летописях о сыне Андрея Боголюбского, Георгии; но он является важным
действующим лицом в истории Грузинской. "В 1171 году юная Тамарь, дочь царя
Георгия III, наследовала престол родителя. Духовенство и Бояре искали ей
жениха: тогда один Вельможа Тифлисский, именем Абуласан, предложил собранию,
что сын Великого Князя Российского Андрея, дядею Всеволодом изгнанный и
заточенный в Савалту, ушел оттуда в Свинч к Хану Кипчакскому (или
Половецкому) и что сей юноша, знаменитый родом, умом, храбростию, достоин
быть супругом их Царицы. Одобрили мысль Абуласанову; послали за Князем, и
Тамарь сочеталась с ним браком. Несколько времени быв счастием супруги и
славою Государства, он переменился в делах и нраве: Тамарь, исполняя волю
совета, долженствовала изгнать его, но щедро наградила богатством. Князь
удалился в Черноморские области, в Грецию; вел жизнь странника, скучал,
возвратился опять в Грузию, преклонил к себе многих жителей и хотел взять
Тифлис; но, побежденный Тамарию, с ее дозволения, безопасно и с честию
выехал, неизвестно куда". Сия Тамарь славилась победами, одержанными ею над
Персиянами и Турками; завоевала разные города и земли; любила науки,
историю, стихотворство, и время ее считалось златым веком Грузинской
словесности. Сын Тамарин, Георгий Лаш, по кончине матери царствовал от 1198
до 1211 года.
 Заметим некоторые бедственные случаи долговременного княжения
Всеволодова. Два раза горел при нем Владимир: в 1185 году огонь разрушил там
32 церкви каменные и Соборную, богато украшенную Андреем; ее серебряные
паникадила, златые сосуды, одежды служебные, вышитые жемчугом, драгоценные
иконы, парчи, куны, или деньги, хранимые в тереме, и все книги были жертвою
пламени. Чрез пять лет случилось такое же несчастие для целой половины
Владимира: едва могли отстоять дворец Княжеский; а в Новегороде многие люди,
устрашенные беспрестанными пожарами, оставили домы и жили в поле: в один
день сгорело там 4300 домов. Многие другие города: Руса, Ладога, Ростов
обратились в пепел. В 1187 году свирепствовала какая-то общая болезнь в
городах и селах: Летописцы говорят, что ни один дом не избежал заразы, и во
многих некому было принести воды. В 1196 году вся область Киевская
чувствовала землетрясение: домы, церкви колебались, и жители, не приученные
к сему обыкновенному в жарких климатах явлению, трепетали и падали ниц от
страха.