Н.М.Карамзин (42)

В княжение Всеволода был завоеван крестоносцами Царьград: происшествие
важное и горестное для тогдашних Россиян, тесно связанных с Греками по Вере
и торговле!
 Взятие Царяграда и Киева случилось в один год (1204): суеверные
Летописцы наши говорят, что многие страшные явления в ту зиму предвещали
бедствие; что небо казалось в огне, метеоры сверкали в воздухе и снег имел
цвет крови. Французы, Венециане, ограбив богатые храмы, похитив
драгоценности искусства и мощи Святых, избрали не только собственного
Императора, но и Патриарха Латинского: Греческий, оставив им в добычу казну
Софийскую, в одном бедном хитоне уехал на осле во Фракию. Папа Иннокентий
III, желая воспользоваться сим случаем, писал к духовенству нашему, что Вера
истинная торжествует; что вся Греческая империя уже ему повинуется; что одни
ли Россияне захотят быть отверженными от паствы Христовой; что Церковь
Римская есть ковчег спасения и что вне оного все должно погибнуть; что
кардинал Г., муж ученый, благородный, Посол Наместника Апостольского,
уполномочен от него быть просветителем России, истребителем ее заблуждений,
и проч. Сие Пастырское увещание не имело никакого следствия, и Митрополиты
наши были оттоле поставляемы в Никее, новой столице Греческих
Константинопольских Патриархов, до самого изгнания Крестоносцев из
Царяграда.
 Тогда же другие Крестоносцы сделались опасны для северозападной России.
Мы упоминали о Меингарде, проповеднике Латинской Веры в Ливонии: преемники
его, утверждаемые Главою Бременской Церкви в сане Епископов, для вернейшего
успеха в деле своем прибегнули к оружию, и Папа отпускал грехи всякому, кто
под знамением креста лил кровь упрямых язычников на берегах Двины. Ежегодно
из Немецкой земли толпами отправлялись туда странствующие богомольцы, но не
с посохом, а с мечом, искать спасения души в убийстве людей. Третий Епископ
Ливонский, Альберт, избрав место, удобное для пристани, в 1200 году основал
город Ригу, а в 1201 Орден Христовых воинов, или Меченосцев, которым папа
Иннокентий III дал устав славных Рыцарей Храма, подчинив их Епископу
рижскому: крест и меч были символом сего нового братства. Россияне
назывались господами Ливонии, имели даже крепость на Двине, Кукенойс (ныне
Кокенхузен), однако ж, собирая дань с жителей, не препятствовали Альберту
волею и неволею крестить идолопоклонников. Сей хитрый Епископ от времени до
времени дарил Князя Полоцкого, Владимира, уверяя его, что немцы думают
единственно о распространении истинной Веры. Но Альберт говорил как
Христианин, а действовал как Политик: умножал число воинов, строил крепости,
хотел и духовного и мирского господства. Бедные жители не знали, кому
повиноваться, Россиянам или Немцам: единоплеменники Финнов, Ливь, желали,
чтобы первые освободили их от тиранства Рыцарей, а Латыши изъявляли усердие
к последним. Наконец Князь Владимир объявил войну опасным пришельцам:
осаждал Икскуль и не мог в 1200 году взять Кирхгольма, ибо Россияне,
искусные стрелки, по сказанию Ливонского древнего Летописца, не умели
действовать пращою; хотя и переняли сие орудие у Немцев; но, худо бросая
камни, били ими своих. Владимир снял осаду - услышав, что многие чужеземные
корабли приближаются к берегам Ливонии - и Двиною возвратился в Полоцк.
Флот, испугавший Россиян, был Датский:
 Король Вольдемар в угодность Папе шел оборонить новую Церковь
Ливонскую; пристал к Эзелю, хотел основать там крепость, но вдруг, переменив
мысли, удалился, отправив в Ригу Лунденского Архиепископа, знаменитого
ученостию Андрея, который в сане Римского Посла должен был способствовать
успехам Католической Веры в сих пределах. Скоро большая часть жителей
крестилась: ибо они видели, что их ничтожные идолы, разрушаемые секирами
Христиан, не могли защитить себя.
 Современный Летописец рассказывает случай любопытный: Латыши бросили
жребий, какую Веру принять им, Немецкую или Русскую, и согласно с волею
судьбы избрали первую. Впрочем, они долго еще с некоторою благодарностию
хранили в памяти имена ложных богов: Перкуна, или громовержца, Земинника,
или дарователя земных плодов, Тора, или северного Марс, и проч. Ливь и Чудь
назвали самого Творца вселенной именем главного их идола, Юммала, были уже
Христианами, но ходили еще молиться в леса священные, приносили жертвы
древам, ежегодно торжествовали праздник усопших с обрядами язычества и клали
в могилу оружие, пищу, деньги, говоря мертвому:
 "Иди, несчастный, в мир лучший, где Немцы уже не могут господствовать
над тобою, а будут твоими рабами!" Сей бедный народ в течение веков не
забывал насилия своих жестоких просветителей! - Довольный услугами Рыцарей,
Епископ Альберт уступил им третию часть покоренной Ливонии; старался более и
более утверждать там свое владычество; выгнал Россиян из укрепленного замка
Кукенойса, принудив Удельного Князя Двинского, именем Всеволода, быть
данником Рижской Церкви. Сей Князь, женатый на дочери одного знатного
Литовца, господствовал в Герсике (нынешнем Крейцбурге): он делал много зла
не только Немцам, но и Россиянам, свободно пропуская Литовских грабителей
чрез Двину и доставляя им съестные припасы. Епископ Альберт сжег столицу
Всеволода, пленил его Княгиню, многих жителей и с тем условием возвратил им
свободу, чтобы сей Князь отказался от союза с Литовцами и навсегда подарил
свою область Богородице, то есть Епископу.
 Всеволод под тремя знаменами клялся верно служить Матери Божией;
торжественно назвал Альберта отцом; признал себя его Наместником в Герсике!
Но северная часть Ливонии оставалась еще независимою от немцев: там хотел
господствовать храбрый Мстислав Новогородский. Взяв меры для безопасности
границ своих, укрепив южные новыми городами и поручив охранять Великие Луки
брату, Князю Владимиру Псковскому, он ходил с войском (в 1212 году) на
западные берега Чудского озера собирать дань и смирять непокорных; осаждал
крепость Медвежью Голову, или Оденпе, и взял с жителей 400 гривен ногатами
или кунами. Немецкий Летописец прибавляет, что Князь Новогородский, крестив
тогда некоторых язычников, обещал прислать к ним своих Попов, но что
Альбертовы Миссионарии предупредили Россиян и скоро ввели там Веру
Латинскую.
 Заключая описание достопамятных времен Всеволода III, упомянем о
случае, принадлежащем вместе и к церковной и к светской Истории нашего
отечества. В 1212 году Новогородцы, недовольные Святителем Митрофаном, без
всякого сношения с главою Духовенства, Митрополитом Киевским, изгнали своего
Архиепископа и выбрали на его место бывшего знаменитого гражданина, Добрыню
Ядренковича, который незадолго до того времени ездил в Царьград и постригся
в монастыре Хутынском, основанном в конце XII века Св. Варлаамом, близ
Волхова. Так Новогородцы судили и Князей и Святителей, думая, что власть
мирская и духовная происходит от народа.



 Глава IV


 ГЕОРГИЙ, КНЯЗЬ ВЛАДИМИРСКИЙ. КОНСТАНТИН РОСТОВСКИЙ. Г. 1212-1216



 Междоусобие. Изгнание Мономахова дому из южной России. Благоразумие
Россиян в делах Веры. Подвиги Мстислава. Строгость Ярославова. Голод в
Новегороде. Славная битва Липецкая. Великодушие Мстислава. Епископ Симон.


 Совершив погребение отца, Георгий, с одобрения Вельмож, возвратил
свободу Князьям Рязанским, всем их подданным и Епископу Арсению. Великое
Княжение Суздальское разделилось тогда на две области: Георгий господствовал
в Владимире и Суздале, Константин в Ростове и Ярославле; оба желали
единовластия и считали друг друга хищниками. Братья их также разделились:
Ярослав-Феодор, начальствуя в Переяславле Залесском, взял сторону Георгия,
равно как и Святослав, получив в Удел Юрьев Польский; Димитрий-Владимир
остался верным Константину. Ростовский Князь обратил в пепел Кострому,
пленил жителей; Георгий два раза приступал к Ростову и, заключив весьма
неискренний мир с Константином, выслал Димитрия из Москвы. "Даю тебе (сказал
он) южный Переяславль, нашу отчину; господствуй в нем и блюди землю
Русскую". Димитрий, как бы предчувствуя бедствие, неохотно поехал в сей
Удел, некогда знаменитый и столь любезный для его деда; женился там на
племяннице Всеволода Чермного и, едва отпраздновав свадьбу, долженствовал
сразиться с Половцами; не мог одолеть варваров и, плененный ими, был отведен
в вежи. Он года чрез три освободился и княжил после в Стародубе на Клязьме.
 Рюрик скончался: Князь трезвый, набожный, усердный строитель церквей,
впрочем не имевший доброй славы братьев своих: ни кротости Романовой, ни
твердости Давида, ни воинской доблести Мстислава Храброго. Всеволод Чермный,
желая один начальствовать в южной России и не боясь уже никого по смерти
Великого Князя, изгнал сыновей и племянников Рюриковых из Уделов Киевской
области. К сему насилию он прибавил клевету: "Вы (говорил Всеволод) хотели
овладеть Галичем, возмутили там народ, повесили моих братьев как
разбойников; вы гнусным злодеянием посрамили имя отечества!" Изгнанники,
удалясь в область Смоленскую, требовали защиты от Мстислава Новогородского.
Сей мужественный Князь был тогда стражем северо-западной России: с одной
стороны тревожили оную Литовцы, с другой - властолюбие Немцев угрожало ей
великими опасностями. Первые дерзнули ворваться в самый Псков, который
жители - изгнав Князя своего, Владимира Мстиславича, за его дружескую связь
с Рижским Епископом - ходили тогда в Чудскую землю для собрания дани.
Литовцы не могли завладеть городом, но выжгли его и разорили окрестности.
Мстислав Новогородский дал Псковитянам иного Князя, своего племянника
двоюродного, Всеволода Борисовича, а Владимир удалился в Ригу, будучи верным
союзником Ордена и тестем Епископова брата, Дитриха. Принятый им как друг и
свойственник, он имел случай оказать Немцам важную услугу. Современный
Летописец Ливонский рассказывает, что Князь Полоцкий, Владимир, желая
объясниться с Епископом Альбертом, назначил ему свидание на берегу Двины;
близ нынешнего Крейцбурга. Альберт приехал туда с Рыцарями, старейшинами
ливонскими, купцами Немецкими и с Владимиром Мстиславичем. Князь Полоцкий
говорил Альберту, чтобы он не тревожил язычников и не принуждал их
креститься; что Немцы должны следовать примеру Россиян, которые
довольствуются подданством народов, оставляя им на волю верить Спасителю или
не верить. "Нет! - ответствовал с жаром Епископ:
 - совесть обязывает меня крестить идолопоклонников: так угодно Богу и
папе!"
 Князь грозился обратить в пепел Ригу и в гневе обнажил меч: Рыцари
также изготовились к битве; но Владимир Мстиславич встал между ими, молил,
убеждал и сделал наконец то, что Князь Полоцкий, отдавая справедливость
неустрашимости Рыцарей, совершенно уступил им всю южную Ливонию. Сей Князь
чрез несколько лет думал поправить свою ошибку и выгнать Немцев; но упал
мертвый в самую ту минуту, как хотел сесть на ладию и плыть к устью Двины,
чтобы осадить Ригу. Господствуя в южной Ливонии, Рыцари желали покорить и
северную, вместе с Эстониею: узнав, что отряды их грабят тамошних жителей,
Мстислав Новгородский собрал 15000 воинов; вместе с Князем Псковским и
Давидом Торопецким, братом своим, выступил в поле; доходил до самого моря.
Не встретив нигде Немцев, которые заблаговременно ушли назад в Ригу, он
требовал дани с Чуди, осаждал Воробьин, или Верпель, взял с граждан 700
гривен ногатами и разорил многие окрестные селения. Сия западная часть
нынешней Эстляндской Губернии находилась тогда в цветущем состоянии;
земледельцы жили в изобилии, и деревни были хорошо выстроены; к несчастию,
Альбертовы Рыцари скоро огнем и мечом опустошили всю Эстонию.
 Мстислав, отдав две части взятой дани Новогородцам, а третью своим
дворянам, или дружине, спешил от берегов Балтийского моря к Днепру; прибыв в
Новгород, собрал Вече на Дворе Ярослава и предложил народу отмстить
Всеволоду Чермному за обиду Князей Мономахова племени. Граждане любили
Мстислава (ибо он старался им угождать) и единодушно ответствовали: "Князь!
Куда обратишь свои очи, там будут наши головы!" Сие усердие вдруг охладело
на пути. Новогородские воины поссорились с Смоленскими, убили одного
человека в драке и торжественно объявили, что не хотят идти далее. Напрасно
Князь звал их на Вече; напрасно думал усовестить неблагодарных: никто не
слушал его повеления. "Итак, мы должны расстаться", - сказал Мстислав без
всякой укоризны; дружески простился с ними и вышел с братьями из Смоленска.
Новогородцы изумились: тогда Посадник Твердислав напомнил им, что предки их
гордились усердием к добрым Князьям, охотно умирали за Ярослава Великого и
служили примером для других Россиян. Сия речь тронула Новогородцев,
легкомысленных, однако ж чувствительных к народной чести, ко славе
великодушных подвигов. Они догнали Князя и, пылая ревностию, нетерпеливо
желали битвы. Скоро война кончилась. Города отворяли ворота; два Князя
отдалися в плен.
 Всеволод Святославич бежал из Киева, заключился в Чернигове и с горести
умер; а брат его, Глеб, видя опустошение земли своей, покорностию и дарами
купил мир.
 Победители отдали Киев Ингварю Ярославичу Луцкому, который добровольно
уступил его Князю Смоленскому.
 [1215 г.] Храбрый Мстислав, учредив порядок в завоеванной Днепровской
области, возвратился в Новгород, но скоро объявил жителям на Вече, что дела
отзывают его в южную Россию; что он будет всегда защитником Новогородцев,
однако ж дает им волю избрать себе иного Князя. Народ сожалел об нем; долго
рассуждал, кем заменить Князя столь великодушного; наконец отправил
Посадника, Тысячского и десять старейших купцов звать Феодора Всеволодовича,
Мстиславова зятя.
 Ярослав-Феодор начал свое правление строгостию и наказаниями, сослав в
Тверь некоторых окованных цепями чиновников, велел разграбить двор
Тысячского, оклеветанного врагами, взяв под стражу сына и жену его.
Возбужденный самим Князем к действиям своевольным, народ искал жертв, новых
преступников; умертвил сам собою двух знаменитых граждан; а Князь с досады
на сих мятежников уехал в Торжек. Между тем в окрестностях Новагорода
сделался неурожай: Ярослав, ослепленный злобою, захватил весь хлеб в
изобильных местах и не пустил ни воза в столицу. Тщетно послы убеждали Князя
возвратиться: он задерживал их в Торжке, призвав к себе жену из Новагорода,
где уже свирепствовал голод. Четверть ржи стоила около трех рублей
шестидесяти копеек нынешними серебряными деньгами, овса рубль 7 копеек, воз
репы два рубля 86 копеек. Бедные ели сосновую кору, липовый лист и мох;
отдавали детей всякому, кто хотел их взять, - томились, умирали.
 Трупы лежали на улицах, оставленные на снедение псам, и люди толпами
бежали в соседственные земли, чтобы избавиться от ужасной смерти. В
последний раз Новогородцы молили Ярослава утешить их своим присутствием.
"Иди к Св. Софии, - говорили они: - или скажи, что не хочешь быть нашим
Князем". Он задержал и сих Послов, вместе с купцами Новогородскими.
Чиновники скорбели; граждане воплем изъявляли отчаяние; а Наместник
Ярославов и Дворяне его были равнодушными зрителями народного бедствия. [11
февраля 1216 г.]. В то время явился утешитель:
 Мстислав великодушный. Новогородцы с восторгом увидели его на Дворе
Ярослава.
 Сей Князь говорил, что он помнит свое обещание быть всегда их другом;
что освободит невинных граждан, заключенных в Торжке, восстановит
благоденствие Новагорода или положит свою голову. Народ клялся жить и
умереть с добрым Мстиславом, который, взяв под стражу Бояр Ярославовых, чрез
одного умного Священника объявил зятю, чтобы он, если желает остаться ему
сыном, выехал из Торжка и немедленно возвратил свободу всем Боярам и купцам
Новогородским. С гордостию отвергнув мирное предложение, Ярослав изготовился
к войне; сделал на пути засеки, укрепления и прислал сто знаменитых
Новогородцев в отчизну их с приказанием выпроводить оттуда его тестя. Но сии
люди, видя единодушие сограждан, пристали к ним с радостию. Тогда
озлобленный Ярослав собрал на поле всех бывших у него Новогородцев, числом
более двух тысяч; оковал цепями и послал в свой город, Переяславль
Залесский, отняв у них коней, деньги, все имение. В надежде на могущество
брата, Георгия Владимирского, он грозился наказать тестя и смело поднял руку
на кровопролитие междоусобное. Состояние Новагорода было достойно жалости:
голод, болезни истребили немалую часть его жителей; другие скитались по
землям чуждым; знатнейшие люди стенали в темницах Суздальской области; домы
и целые улицы опустели. Мстислав, собрав Вече, ободрял граждан своим
мужеством. "Оставим ли братьев в заключении и постыдной неволе? - говорил он
народу: - Да воскреснет величие столицы! Да не будет она презрительным
Торжком, ни Торжек ею! Новгород там, где Святая София. Рать наша
малочисленна; но Бог заступник правых, и сильного и слабого!" Все казались
единодушными; однако ж некоторые, тайно доброжелательствуя Ярославу, бежали
к нему в Торжек.
 Мстислав выступил с остальными и с братом, Князем Владимиром Псковским
(который, быв несколько времени начальником маленькой области в Немецкой
Ливонии, снова господствовал тогда во Пскове).
 Сия война имела важное следствие: Князь Новогородский, хотев прежде
дружелюбно разделаться с Ярославом, но принужденный искать управы мечом,
взял свои меры как искусный Военачальник и Политик. Предвидя, что Георгий
Всеволодович будет всеми силами помогать меньшему брату, Мстислав заключил
тайный союз с Константином и дал ему слово возвести его на престол
Владимирский. Неприятельские действия началися в Торопецкой области.
Святослав Всеволодович, присланный Георгием к Ярославу, с десятью тысячами
осадил Ржевку, где находилось только 100 воинов; но Князь Новогородский
подоспел с 500 всадниками, заставил осаждающих удалиться и взял укрепленный
Зубцов. Дружина Мстиславова хотела прямо идти к Торжку; но Князь, призвав
Владимира Рюриковича из Смоленска, вдруг обратился к Переяславлю Залесскому,
чтобы удалить феатр войны от Новогородской области. Наконец обе рати сошлися
близ Юрьева. Константин с полками своими находился в стане Новогородском:
Георгий, Ярослав и Князья Муромские, действуя заодно, вооружили самых
поселян и в необозримых рядах стали на берегу Кзы. Летописцы сказывают, что
Князь Владимирский и меньший брат его имели 30 знамен, или полков, 140 труб
и бубнов. Благоразумный Мстислав еще надеялся отвратить кровопролитие. Послы
Новогородские говорили Георгию, что они не признают его врагом своим, будучи
готовы заключить мир и с Ярославом, если он добровольно отпустит к ним всех
их сограждан и возвратит Торжек с Волоком Ламским. Но Георгий ответствовал,
что враги его брата суть его собственные; а Ярослав, надменный и
мстительный, не хотел слушать никаких предложений. "Не время думать о мире,
- говорил он Послам: - вы теперь как рыба на песке; зашли далеко и видите
беду неминуемую". Мстислав вторично представлял Георгию и Ярославу, что
война междоусобная есть величайшее зло для Государства; что он желает
примирить их с большим братом, который уступит им всю область Суздальскую,
буде Георгий отдаст ему, как старшему, город Владимир. "Ежели сам отец наш
(сказал Георгий) не мог рассудить меня с Константином, то Мстиславу ли быть
нашим судиею? Пусть Константин одолеет в битве: тогда все его". Послы с
горестию удалились, и Князь Владимирский, пируя в шатре с Вельможами, желал
знать их мнение. Один Боярин советовал не отвергать мира и признать
Константина старейшим Государем земли Суздальской, представляя, что Князья
Ростиславова племени мудры и храбры. а воины Новогородские и Смоленские
дерзки в битвах; что Мстислав в деле ратном не имеет совместника и что
превосходные силы уступают иногда превосходному искусству. Князья слушали
Боярина с неудовольствием. Другие Вельможи, льстя их самолюбию, говорили,
что никогда еще враги не выходили целы из сильной земли Суздальской; что
жители ее могли бы с успехом противоборствовать соединенному войску всех
Россиян и седлами закидают Новогородцев. Одобрив сию безрассудную
надменность и собрав военачальников, Князья дали им приказ не щадить никого
в битве: убивать даже и тех. на коих увидят шитое золотом оплечье. "Вам
брони, одежда и кони мертвых, - сказали они: - в плен возьмем одних Князей и
решим после судьбы их". Отпустив воевод, Георгий с меньшими братьями заперся
в шатре и вздумал уже делить всю Россию: назначил Ростов для себя, Новгород
для Ярослава, Смоленск для третьего брата, а Киев для Ольговичей, оставляя
Галич на свое дальнейшее распоряжение.
 Написав договорную грамоту и взаимною клятвою утвердив оную, сии Князья
послали сказать неприятелям, что желают биться с ними на обширном Липецком
поле.
 Мстислав принял вызов: долго советовался с Константином, обязал его
торжественными обетами верности и ночью выступил из стана к назначенному для
битвы месту, с трубным звуком, с грозным кликом воинским. Встревоженные
полки Георгиевы стояли всю ночь за щитами, то есть вооруженные и в боевом
порядке, ожидая нападения, и едва было не обратились в бегство. На рассвете
Мстислав и Константин приближились к неприятелю, который зашел за дебрь и
расположился на горе, окруженной плетнем. Напрасно Мстислав предлагал
Георгию или мир, или битву на равнине. Сей Князь ответствовал: "Не хочу ни
того, ни другого; и когда вы уже не боялись дальнего пути, то можете перейти
и за дебрь, где мы вас ожидаем".
 Мстислав стал на другой горе, велев отборным молодым людям ударить на
полки Ярославовы. Бились с утра до вечера, слабо, неохотно: ибо время было
весьма холодно и ненастливо. На другой день Мстислав думал идти прямо ко
Владимиру, но Константин не советовал оставлять неприятеля назади и боялся,
чтобы миролюбивые Ростовцы, пользуясь случаем, не разбежались по городам.
Между тем Георгиевы полки, видя движение в стане Новогородцев и Смолян,
вообразили, что Мстислав хочет отступить, и бросились с горы, в намерении
гнаться за ним; но Георгий и Ярослав удержали их. Тогда Князь Новогородский,
сказав: "гора не защитит и не победит нас; пойдем с Богом и с чистою
совестию", велел своим готовиться к битве. На одном крыле стоял Владимир
Рюрикович Смоленский, на другом Константин, в средине Мстислав с
Новогородцами и Князь Псковский. Учредив строй, обозрев все ряды, Мстислав
ободрил воинов краткою речью. "Друзья и братья! - говорил он: - Мы вошли в
землю сильную: станем крепко, призвав Бога помощника. Да никто не озирается
вспять: бегство не спасение. Кому не умереть, тот будет жив. Забудем на
время жен и детей своих. Сражайтесь, как хотите: пешие или на конях".
 Новогородцы ответствовали: "Сразимся пешие, как отцы наши под
Суздалем". [21 апреля 1216 г.] Оставив коней, они сбросили с себя одежду,
даже сняли сапоги, и с громким кликом устремились вперед; за ними Мстислав и
дружина конная. Ни крутизна, ни ограда не могли удержать их стремления.
Смоляне также пешие вступили в бой, не хотев ждать Воеводы своего, который
упал с коня в дебри.